***
Все позади - там, в сотнях метров под землей. А она выбралась - и может отдохнуть, что бы ни было потом. И рассказывать она ничего не будет сейчас, даже если для этого придется притвориться, что она вообще не может говорить. Джуно смотрит на красноватое трескучее пламя камина и плотнее кутается в вязаный плед - ей все еще холодно. Слишком холодно - ее трясет. Она пододвигается ближе к огню, который почему-то совсем не греет. И еще ближе. Угол пледа вспыхивает, словно пропитанный бензином; пламя, щелкая, несется вверх, нестерпимо обжигает ноги. Джуно мечется и кричит, пытаясь сбросить горящее одеяло, колотится затылком о что-то твердое и холодное, но чернеющая ткань словно прилипает к коже, вгрызается в плоть. Черт! Нога. Сара. Пещера. Ползучие. Очнувшись в непроглядной темноте, Джуно слышит стук воды, капающей откуда-то сверху, и отвратительно мокрые лакающие звуки совсем рядом. Различает - почти бездумно, как деталь ландшафта - Ползучего, согнувшегося у ее ног. А потом осознает уже тупую боль, то давящую, то гаснущую. Словно в ране что-то шевелится. Секунду она еще таращится на подрагивающие белесые плечи и низко склоненную безволосую голову Ползучего, а потом живот сводит холодная судорога. Да они ее уже жрут. Заживо. Джуно, давясь, кричит, извивается, пытаясь пнуть тварь с окровавленной мордой; другой Ползучий хватает ее за плечи, прижимая к холодному камню, так, что слюнявая пасть нависает над ее лицом. Джуно выгибается и щелкает зубами, пытаясь укусить его, а потом снова отключается.***
На этот раз обходится хотя бы без галлюцинаций. Она приходит в себя медленно, тяжело. Грязно ругается, беззвучно шевеля губами, и отчетливо понимает, что хочет опять провалиться в беспамятство и просто сдохнуть от кровопотери. Не получается. Мозг, в отличии от тела, работает ясно. Включает фонарь - тот едва теплится, но все же светит. Впустую: вверх, в темноту. Подняться, хотя бы на локтях, не удается тоже - будто вместо костей в ее тело впихнули свинцовые блоки. Джуно изо всех сил напрягает шейные позвонки, чтобы приподнять голову, осматривая то, что осталось от ее ног. Кости - сжелта розоватые, свежие. С глубокими рытвинами от зубов и мохеровыми красными обрывками мяса. И клубки серых неперегрызенных сухожилий на суставах. Джуно всхлипнула. Сжала кулаки, пальцами прочертив в глине кривые. По телу прошла судорога - ее выгнуло, как бьющуюся на берегу рыбу, левую ногу снова обожгло болью. Кости не чувствуют боли. Дрожа, стискивая стучащие зубы, Джуно все-таки заставила себя приподняться снова, скользя саднящими ладонями и рискуя упасть на спину. Галлюцинация отступила: сейчас девушка отчетливо различила собственные ноги, разбросанные по камню - правая, целая и прямая, левая - неловко согнута в колене. Штанина располосована в лохмотья, слипшиеся от грязи и крови, развороченная киркой рана - широкое темное пятно, но кожа вокруг почему-то чистая - в темноте кажется почти белой. Кровь не идет - похоже, согнутое колено зажало поврежденную вену. Жрущие ее Ползучие - тоже галлюцинация? Джуно заставляет себя вдохнуть, наполняя легкие холодящим застойным туманом, и запрокидывает голову. Утыкается взглядом в едва различимые белесые тени, облепившие стены и потолок над ней, и сдавленно вскрикивает, все-таки не удержавшись на руках и ударившись затылком. Перед глазами вспыхивают цветастые искры, но тени не пропадают, только некоторые из них неуловимо меняются, застывают в новых, таких же неестественных позах, цепляясь за торчащие куски породы. Их здесь явно более десятка - хотя Джуно не в том состоянии, чтобы считать. Она понимает, что Ползучие не могли не услышать ее. Значит… Они ее не убили. Более того, один из них зализывал ее рану. "Не может быть. Черт, не может такого быть…" - выговаривает она, хотя язык едва слушается. Еще один из Ползучих, направив вперед треугольные уши, перекидывается на пару метров ближе к ней. "Поздравляю, милочка. Сошла за свою" - ехидно комментирует внутренний голос. Почему-то это "милочка" отчетливо напоминает ей о Бэт, хотя Бэт и не обращалась к ней так. Джуно собирается тряхнуть головой, чтобы разогнать очередное наваждение и собраться с мыслями, но вовремя понимает, что действие может быть травмоопасным. Не могли же Ползучие в самом деле принять ее за одну из них? Эта мысль даже раздражает как-то своей абсурдностью, досаждает - как заноза в мозгу. Ее, Джуно, приняли за свою безглазые ушастые людоеды? Нет, они похожи, в принципе, на людей - наверняка и произошли от какого-то застрявшего в пещерах древнего племени. Накопили всяких мутаций и уродств из-за постоянного близкородственного скрещивания - поэтому, наверное, и кости у них так легко ломаются, не только в отсутствии солнца дело. Вот они и решили добавить свежей крови в популяцию. Джуно давится очередной порцией сырого затхлого воздуха, с ужасом понимая, что лежит, распластанная звездочкой на каком-то чертовом камне и неспособная даже с этого камня сползти, а сверху на нее пялится толпа белесых уродцев, понемногу подбирающихся ближе. Паника захлестывает ее, холодной рукой скручивает внутренности в комок; Джуно кричит, задыхаясь от страха, отвращения, жалости к себе и ненависти к Саре, кричит громко, надрывно, пронзительно, бессильно царапая известняк, как раздавленная в капкане крыса. "Хватит! Хватит! Не смей паниковать!" - мечется внутренний голос, но Джуно продолжает орать, так, что во рту становится совсем сухо, а углы губ, кажется, рвутся. Звука уже не получается, она просто хлопает челюстями и бьется о камень. Ползучий, сидевший ближе всего, почему-то кидается к ней, а потом, на полпути, внезапно разворачивается и скрывается в темноте. Еще несколько, взвизгивая, следуют за ним. "Заткнись же, дура! Не смей тратить остатки энергии на истерику! Заткнись и ползи отсюда, руки-то у тебя целы! - ей приходится обрывать себя жестко, но это действует наконец. - Они боятся тебя, видишь? Они боятся тебя!". Она сползает, ощупывая неровные, крошащиеся и режущие пальцы края уступа, опираясь на ладони и кусая дрожащие губы. Руки готовы вот-вот подломиться под тяжестью тела - сказалась кровопотеря. "Нельзя, чтобы рана снова открылась" - Джуно бережно подтягивает неподвижную ногу за собой, забиваясь, наконец, под камень, в узкую щель, в которой едва умещается. Тесное пространство неожиданно успокаивает. Если бы твари хотели изнасиловать Джуно, то сделали бы это прежде, чем она очнулась, верно? "Они выжидают…" - замечает внутренний голос. Джуно отмахивается от него. "Чего? Того, когда я приду в себя? Они не такие уж идиоты…". Последнюю фразу она зачем-то повторяет еще раз, уже без нервной усмешки - в тишину, в резонирующий высокий потолок грота - и прислушивается к тому, как искажает ее эхо. Белый каскад Ползучих перемещается по потолку - ровно настолько, чтобы видеть (?) ее в ее новом убежище, но здесь Джуно все равно чувствует себя более защищенной. Ей холодно, хотя под коленом нога становится горячей, и хочется спать, но она заставляет себя обыскать карманы в надежде найти хоть что-нибудь полезное. Нож, зажигалку… находит обглоданный позвонок, закатившийся в ее одежду еще, наверное, тогда, когда она натолкнулась на "свалку". Даже не выбрасывает его, просто шарит дальше. Прилипающая к пальцам шуршащая обертка - хотя нет, не обертка, раздавленный и растаявший шоколадный батончик. А фольга липкая больше от крови. Дрожащими пальцами девушка вытаскивает шоколадку из кармана, шелестит упаковкой - Ползучие реагируют на непривычный звук очередной перестройкой. Отламывает мягкий, расползающийся по пальцам кусочек и подбирает его с руки губами, как животное. Язык у нее пересохший, хотя вокруг очень сыро - наверное, началась лихорадка из-за заражения крови - и словно песком обсыпанный, поэтому вкуса Джуно различить не может, но само ощущение еды во рту расслабляет. Даже слишком - девушка с неприятным удивлением осознает, что по щекам подтекает горячее и мокрое. Она вытирает глаза поспешно, словно боится, что Ползучие заметят ее слезы. Крови на руках, как ни странно, не остается - только размазанная глина. А это означает, что, пока Джуно была без сознания, одна из тварей вылизала ее лицо. Противно? Да, пожалуй - ее передергивает. А противнее, чем то, что Сара обнимала ее при встрече? "Надеюсь, эта стерва не выбралась, - думает Джуно, пока шоколад растекается по языку. - Что бы со мной не случилось, Господи, но пусть ей придется хуже". Она сглатывает липкую темную слюну и проваливается в беспамятство.***
Ее трясет, не то от холода, не то от жара. Счет времени Джуно уже потеряла. Из-под полуопущенных век смотрит на застывших на выступах стен Ползучих. Считает: сейчас их шестнадцать. Вот так, издали, не похоже, что тела у них склизкие - кажется, будто они вырезаны из такого же пещерного известняка, серовато-белого, подернутого вечной мягкой и сырой пылью - она сильно пачкает руки в малопосещаемых пещерах, как раз таких, которые нравятся (нравились) Джуно. До ближайшего - пара метров. Замер, сидя на сходящей под углом глыбе - руки уперты между колен. Человеческая поза - не считая того, что на такой поверхности человек не удержится и минуты. И так неподвижно, когда напряжена каждая мышца, сидеть сможет не дольше. Самая настоящая статуя. Существо внезапно, не выпрямляясь, срывается с места и скрывается в разломе, проходящем через стену грота почти до самого пола, загроможденного камнями. Из глубины лаза звучит урчание и хруст - судя по всему, Ползучие кого-то пожирают. Джуно очень хотелось бы думать, что Сару, но, вероятнее всего, очередного лося или оленя. Они охотятся на поверхности. И не похоже, чтобы завал особенно беспокоил их. В пещере, судя по рисунку на стене, было два выхода. Теперь Ползучие наверняка пользуются вторым. Если она проследит за Ползучими, то найдет выход. Конечно, совсем не факт, что она - практически не способная стоять на ногах, истощенная и замерзшая - сможет через него выбраться. И все же впервые за все это время Джуно не жалеет о том, что Сара не ударила ее в горло или висок. Она не собирается ждать - а чего, собственно? Усиления лихорадки? Момента, когда по всем сосудам расползется инфекция? Больше-то нечего… Выбирается - так же ползком, на руках - "идет" к разлому. Сбивает осыпающиеся в трещины осколки камней - Ползучие на потолке синхронно оборачиваются. "Тише!" - приказывает сама себе. И неважно, что они следят за ней все это время - лучше не привлекать внимания. Тем более, когда пытаешься сбежать - кто знает, как отнесутся к этой идее Ползучие. Подтягивается - руки дрожат от напряжения, дрожь почти переходит в спазм, но Джуно удерживается. Втаскивает себя в разлом и скулит от отчаяния - открывающийся широким зевом лаз ступенчато уходит вверх. Мнет мышцы рук, разгоняя кровь. Против воли засовывает пальцы в карман с шоколадным батончиком - и пустыми вынимает обратно. Еду надо экономить - кто знает, сколько займет путь до поверхности? Карабкается дальше, размазывая глину по стенам, пока не отключается, упав грудью на какой-то уступ - буквально на пару минут. Придя в себя, чувствует, как горит лоб. Ползучий движется по лазу зигзагами, словно что-то ищет ощупью. Вполне возможно, ее. Джуно затаивается, даже дышать старается медленнее и без хрипа. Хорошо еще, что твари не ориентируются по запаху. Кстати, на поверхности, может быть, и ориентируются. Просто в пещере воздух почти не циркулирует, а потому катакомбы заполняются запахами целиком, и сохраняются эти запахи годами. А здесь все провоняло падалью - и как только они не заметили, когда заходили? Она с трудом удерживается, чтобы не вздохнуть. Существо совсем рядом. Белые пальцы без ногтей хватаются за край того самого камня, где затаилась Джуно. Слишком близко - ей снова становится страшно. А что, если этот - из какого-то другого гнезда (или что у них)? - Эй, все в порядке, - тихо окликает девушка. Просто чтобы доказать себе, что ничего не произойдет. Самоубийственная глупость. Существо рывком поворачивает голову; треугольные уши-локаторы направлены вперед и вниз. Морда перепачкана красным - видимо, один из тех, которые недавно хрустели чьими-то костями. Урчит - звук кажется неживым, почти пластиковым - словно в банке бусины перекатываются. Джуно торопливо разворачивает остатки батончика, безнадежно прилипшего к обертке, и так, вместе с фольгой, на ладони подсовывает Ползучему под нос. "Оттяпаяет вместе с пальцами!" - прогнозирует внутренний голос. Склизкое рыло тычется в ее руку, скребет по заскорузлой от грязи ладони треугольными острыми зубами. У Джуно буквально захватывает дыхание от страха, но это страх того сорта, который ей всегда нравился - азартный, заставляющий сердце чаще биться. Тот самый, за которым ее и в неизученный никем до того пещерный комплекс понесло. Ее губы, искусанные и бурые от засохшей крови, растягиваются почти в улыбку. А… дыхание у него не холодное. Теплокровные. Джуно ловит себя на мысли, что не задумывалась, теплокровные они или нет, убивая тварей - не замечала, даже когда их кровь попадала ей в лицо. - Значит, не только мясом питаетесь? - она усмехается. Теперь все как-то просто - после того, как называвшее тебя своей подругой существо бросает тебя на растерзание, приходится пересмотреть взгляды на жизнь. "Дура! Это же единственная твоя еда была! И ведь не было никакой нужды…! " - спохватывается внутренний голос. Джуно согласно кивает, и только сейчас понимает, что Ползучий и фольгу подобрал. "Черт, точно дура!" - выдыхает она и ползет дальше, обламывая ногти и сбивая до крови побелевшие пальцы. Она уже уверена, что раньше или выберется, или умрет от заражения крови - но смерть от голода ей не грозит. Хотя, конечно, это не означает, что ей не хочется есть. И спать. Спать ей куда больше хочется. Когда она, не ведая уже, сколько метров оставила позади, вылезла наконец из разлома, перед глазами трепетала черная сетка, а уши словно заложило. Она откатилась от края лаза, уткнувшись ногами в рассыпавшуюся от толчка грудину скелета. Внизу плеснуло - вода или, скорее, грязь - вязкий звук. Она заставила себя перевернуться. Под потолком белели тонкие щупальца сталактитов, похожих на корни растений. Грот был большим, вытянутым в длину - метров двести. Большую часть его, от стены до стены, занимало озеро - скорее, кроваво-грязная лужа со вздымающимися костями животных - частью свежими, частью - уже покрытыми известковой "глазурью" солей. Воды и грязи в озере, если судить по этим костям, было немного - не больше метра. Перейти вброд такой водоем - несложное дело, но вот для Джуно, ползущей на руках, он был преградой непреодолимой - она неминуемо захлебнулась бы. Хватаясь за гладкие, округлые шишки поднимающихся на сухом участке "пеньков"-сталагмитов, она попыталась подняться. Левая голень была мягкой и распухшей; казалось, стоит перенести на нее массу, и она смялась бы, как подушка. Что хуже, вторая, здоровая, нога не держала тоже - затекла за то время, пока Джуно приходилось ползти на руках. Она пересела, вытянув обе ноги перед собой, как палки, и привалившись спиной к окаменевшему рогу. Рядом виднелся череп - старый и гладкий, словно ошлифованный, с узкой и длинной носовой щелью и мелкими, будто ложкой вдавленными, глазницами. В отличии от прочих костей, бороздок на нем не было - его не глодали. Интересно: Ползучие не едят себе подобных? Но и не хоронят, похоже… А даже если и едят, то уже умерших. Не рвут живьем на куски. И другим рвать не оставляют, да, Сара? Сара наверняка выбралась - Джуно понимает, что сама выигрывала для нее время, борясь за свою жизнь. И Джуно бы выбралась, если бы не чертова нога. Она роняет голову на грудь и замирает, разглядывая череп Ползучего. Ползучим зрение не так уж важно, хотя охотятся они на поверхности. А вот слух - важен. Потому что они могут слышать здесь друг друга, а вот видеть - не могут все равно? Сохранилось не то, что нужно для охоты - а то, что спасает от одиночества здесь, в катакомбах? Джуно, дрожащая от боли и холода, продолжает гипнотизировать череп. Она тоже устала от одиночества, и, в отличии от Ползучих, ей негде искать спасения. Может ли она себя причислить к тому, к чему относится Сара? Нет - мерзко. К тому, к чему относилась Бэт - нельзя: незаслуженно и стыдно. Она даже касается шеи, словно надеясь нащупать медальон - маленький кусочек металла, который почему-то всегда спасал ее от одиночества. Но теперь и эту - последнюю - связь она потеряла. Не жалко - ни медальона, ни себя - так и должно быть. А может быть, в этом и дело? Может быть, Ползучие сохранили ей жизнь потому, что не понимали, к чему ее отнести? Глупо, конечно, и по-человечески слишком так считать, но… именно тот необглоданный череп наталкивает на подобные мысли. В том, что Ползучие ели людей, Джуно уже не могла их винить - вместе с принадлежностью к "еде" ушел и страх, и все остальное. Есть же народы, которые едят обезьян, даже очень похожих на людей. И никто их в каннибализме не обвиняет. А Ползучие уже далеко от людей ушли. И поняли, что она, Джуно, тоже далеко ушла, хотя и по-другому. Но ей и у Ползучих не место. Наверное, нужно просто заснуть, провалиться в очередной раз в беспамятство - а там уже станет или ясно все, или все равно. Ее мысли прерывает шуршание конечностей по камню. Не одной пары и даже не двух - к ней приближается несколько существ. Их трое, и Джуно не сразу понимает, почему один намного крупнее остальных. Потом она различает более тонкие (хотя наверняка не менее сильные) руки крупного, свисающую тяжелую грудь - и понимает, что видит самку-Ползучую. За ней следуют тонконогие костлявые детеныши. Сходства с человеком в них, кажется, даже меньше, несмотря на то, что на сплюснутых мокрых мордочках отчетливо выпирают глаза, влажно поблескивающие в темноте. Маленькие Ползучие, в отличии от совершенно слепой самки, замечают тускло светящийся фонарь Джуно. Девушка замирает, пригнувшись, когда один и детенышей подбирается ближе к ней. Второй боязливее - он, напротив, жмется к жилистой ноге матери. Маленький Ползучий с минуту изучает ее лицо, склонив голову на бок. Джуно замечает, что его выпуклые черные глаза с углов уже подернулись жемчужной бледной пленкой, похожей на катаракту. Многие живые существа поверхности рождаются слепыми, а эти наоборот - слепнут с возрастом. Сейчас ей совсем не хочется шуметь: природное чутье подсказывает Джуно, что, напугай она детеныша, ей и самой придется плохо. Маленький Ползучий подпрыгивает - резко, заставив девушку отшатнуться - трогает ее волосы, растрепанные и запутавшиеся - и поспешно отскакивает назад, с забавной брезгливостью отряхивая ладони. Самка, услышав его, беспокоится, хрюкает негромко и призывно. Детеныш, прыгая то по неровной стене, то разбрызгивая жидкую грязь внизу, нагоняет семью. Джуно видит, как Ползучая, придерживая его лапой, обнюхивает и вылизывает мордочку. Детеныш фыркает и вырывается, а потом совершенно по-кошачьи трется о ее бок. Слезы снова текут по щекам девушки, горячие и грязные, разъедающие ссадины на лице. Она трясется, обхватывая плечи руками, пытаясь удержать эту внезапную истерику. Ласковое курлыканье Ползучей еще звучит в ее ушах - обжигающий мозг звук, неправильный, не сочетающийся с холодом и сыростью катакомб, с хрустом костей и предсмертными хрипами жертв. Охваченная слабостью, она сползает спиной по сталагмитам, сгибается, сворачивается, как эмбрион, глотая слезы вперемежку с грязью. "Я хочу к маме, - выговаривает Джуно дрожащими губами. Рот наполняет вкус глины, соли и чего-то тухлого. - Хочу… к маме…". Почему-то становится спокойно и почти тепло, веки, саднящие и потяжелевшие, опускаются на глаза. Твоя мама давно умерла, Джуно. Ты ведь не в этом смысле хочешь к маме? Ты ведь не собираешься сдохнуть, Джуно? Она почти ненавидит свой внутренний голос, эту живучую и циничную часть собственного сознания, но не может не слышать ее. Вытирая рукавом лицо, хныкая и задыхаясь, она пытается подняться на ноги. Ей не удается - колени подгибаются, ступни разъезжаются в стороны, а перед глазами вспыхивает кровавый фейерверк. Джуно плюхается прямо в грязь, на торчащие бугры окаменевших костей, и скулит от боли. Нащупывает толстую, тяжелую бедренную кость лося, шершавую и холодную. Медленно, подтягивая за один край, вытаскивает из запузырившейся грязи, поднимает, поставив вертикально, и, опираясь, как на костыль, выпрямляется снова и делает шаг. Переставляет кость за собой. На этот раз все выходит как нельзя лучше - хотя от непривычного положения у нее даже кружится голова. Но кость то и дело опасно шатается, норовя выскользнуть из пальцев. Согнувшись и подперев собой кость, Джуно выстегивает пояс комбинезона, снимает с петли пару карабинов и, крепко обмотав поясом раненую ногу, пристегивает "костыль" к себе. Несмотря на тяжесть, сохранять равновесие становится гораздо проще. Она даже позволяет постоять себе почти по пояс в озере и передохнуть. Девушка чувствует, что движется ужасно медленно - но все-таки движется, и спустя почти два часа наконец достигает противоположного края грота. Ее взгляд сразу же наталкивается на подгнившие остатки ланьей туши со вспоротым животом. Шея выгрызена почти до позвонков, рыжеватая шерсть на морде - мокрая от крови. Сизо-перламутровые кишки опутывают изогнутые лирой рога. Волокнистые обрывки мяса покачиваются на желтых ребрах. Желудок сводит судорога; Джуно тошнит, хотя к висящему смрадным облаком запаху падали она уже привыкла. Затем она - не в силах отвести взгляд от трупа - сглатывает слюну и запоздало понимает, что тошнит ее от голода, а не от отвращения. "Я не буду есть гниющее мясо, - говорит она себе. - Иначе еще и отравлюсь в довершение всех радостей". Подволакивая за собой примотанную к кости ногу - "костыль" глухо стучит о камень - Джуно обходит тушу. "Интересно, а что бы она почувствовала сейчас, если бы наткнулась на человеческий труп?" - невольно приходит в голову. "Если бы это была Сара - я сожрала бы ее лицо" - убежденно отвечает Джуно. Эта мысль даже не пугает ее.***
Выходящий из грота лаз ветвится: один путь ступенчатыми изгибами уходит вверх, другой, покато и скользко - в черноту внизу. Девушка останавливается. Она понимает, что, какой бы маршрут не выбрала, вернуться в случае необходимости у нее уже не хватит сил. Все ее существо рвется вверх, ближе - хоть на несколько метров - к дневному свету, Солнцу, поверхности. Ход наверх извилист, и кажется, что за следующим его поворотом уже гладят замшелый камень блеклые солнечные лучи. И Джуно, сжав кулаки, опускается на четвереньки и ползет в другой лаз. "Только снизу все видно, - шепчет она горячечно. - Только с самого дна". Она поскальзывается и катится, катится через непроглядную черноту, ударяясь о сталагмиты, перекувыркиваясь и ударяясь снова, пока, наконец, не падает, глухо ударившись о почву. Шипя от боли, ощупывает челюсть: два зуба с хрустом шатаются, пятная руку кровью и царапая язык. По ноге струится горячее - рана опять разошлась. Джуно туже затягивает пояс, выдыхает и прикрывает глаза, прислушиваясь к боли во всем теле. Потом смотрит вверх, в потолок, где искрятся под тусклым светом фонарика водяные капли. Поворачивает голову, чтобы осмотреться, и понимает, что освещенное пятно остается на прежнем месте. Это не выхваченный лучом фонаря кусок потолка - за сверкающие капли воды она приняла звезды далеко в высоте. Колодец глубок и узок - используя все ту же кость как опору, Джуно медленно, миллиметр за миллиметром подтягивая свое избитое тело, взбирается по неровностям стен. Камень под пальцами скользок от микроводорослей, облепивших его грязно-зеленой вуалью, и шершавых размокших лишайников. Когда она обессилено падает на поросшую редкой травой холодную землю, то снова плачет, беззвучно содрогаясь под серебристым ночным светом. Где-то в горном лесу над ней угукает, отряхиваясь, сова - и белая статуя неподвижно застывает на краю колодца. Ползучий следит за ней и тогда, когда Джуно наконец выползает к распаханной вездеходами дороге. Машины они оставили по другую сторону горы, как понимает Джуно. Не так уж и далеко - по сравнению с проделанным ей путем. И все-таки даже тогда, когда она утыкается лбом в холодящую серебристую дверь автомобиля, ощущая горьковатый запах бензина, она не понимает, что все закончилось. Только белая тень, неотступно следовавшая за ней, теряется среди черных в рассветном свете сосновых стволов. Джуно знает, что сейчас заведет двигатель, но не знает, что будет делать потом. Поедет в госпиталь? Что скажет полиции? Перегрызет ли горло Саре, если увидит, что та жива? Обвинят ли ее во всем? Все эти вопросы, точно во сне, возникают в ее голове и тотчас пропадают. Только в одном Джуно уверена: она еще вернется сюда. Потому что там, в холодных подземных коридорах, в пропахшей кровью темноте, она оставила все человеческое. Там оставила понятия "дружба", "любовь", "страх". А все, что у нее осталось взамен - несколько минут липкого, неправильного пещерного счастья, когда чудовище ело из ее рук подтаявший шоколадный батончик. И это больше, чем она могла бы желать.