Когда я вырасту (When I grow up)

Феликсу семнадцать - и в его угрюмом сердце полно тайных уголков, где тлеют угли чувств. Его тело испещрено пятнами синяков, когда однажды ветреной полночью за ним приходит Питер Пэн. Лос-Анджелес, самая окраина, где в узких переулках полно стреляных гильз, а тёмные углы источают тошнотворно сладкий запах сточных вод. Феликс, съёжившись от холода и привалившись к стене, изо всех сил пытается прикурить сигарету - явно дорогую бумажку, которую он вырвал из пальцев какого-то зазевавшегося коммерсанта, ехавшего на трамвае этим утром. Ветер пронизывает, гонит сор к началу улочки. Правую руку Феликса сотрясает дрожь - запястье, скорее всего, вывихнуто - и он никак не может зажечь спичку. Спичку вырывает из пальцев особенно злым порывом ветра, и парень, выругавшись, в ярости бросает сигарету на землю. - Ты знаешь, кое-где считается, - произносит кто-то за его спиной, - что эти штуки убивают. Феликс вздрагивает и медленно поворачивается на пятках, сжимая в карманах кулаки. Едва ли в ярде от него стоит подросток. С первого взгляда он кажется младше Феликса - тёмные чуть вьющиеся волосы, тонкое, узкое лицо, по-жеребячьи длинные руки и ноги совсем юного тела. - Иди куда шёл, малыш, - растягивая слова, говорит Феликс. - Я не лучшая компания. Но малец лишь смеётся, лениво подступая ближе. В свете фонарей его глаза поблёскивают чёрным, и Феликс непроизвольно делает шаг назад, потому что есть в них что-то очень неправильное, древнее. Парень чувствует, как биение сердца учащается. Его животные инстинкты нашёптывают: "Беги, беги сию же минуту". Но бежать некуда - позади стена, и странный мальчик пришпиливает его к ней, не двинув и пальцем, одним лишь своим знающим, насмешливым взглядом. - Напротив, дорогой мой Феликс, думаю, ты - то, что надо, - заявляет он. - Ты как раз подойдёшь. - Что ты... Над ними дребезжит окно. Слышны приглушённые ругательства, когда кто-то пытается взломать застрявшую оконную раму. Феликс замирает. - Твою мать, маленький ублюдок, - доносятся невнятные слова. Человек продолжает сыпать проклятьями, но раздаётся тактичное покашливание, и Феликс опять переводит взгляд на собеседника. Тот холодно вскидывает брови, на что парень закатывает глаза и презрительно фыркает. Мальчишка снова смеётся - задорно и язвительно. - Ну же, Феликс, - произносит он, сокращая дистанцию и доверительно склоняясь ещё ближе. - Твоя жизнь может быть гораздо лучше. - Говори, - настороженно бросает Феликс. - О чём ты? Окно вверху гремит сильнее, ругательства - громче. Но парень не обращает на это внимания, потому что подросток протягивает ему руку - рукопожатие? Когда Феликс берёт её, ладонь сильно стискивают чужие пальцы и дёргают вперёд так, что он оказывается с собеседником нос к носу. Смутно в голове мелькает мысль, что существо перед ним никакой не мальчик, никакой это не обычный ребёнок. - Я могу забрать тебя от всего этого, - звучит тихий, чёткий, как грани самого чистого алмаза, голос. - Я заберу тебя в место, где ты сам себе хозяин, и никто не сможет сделать тебе больно. Ты никогда не вырастешь, никогда не будешь должен слушать кого бы то ни было. Что скажешь? - Где подвох? - осторожно отвечает Феликс. Губы подростка изгибаются в довольной улыбке. - Я хочу твою верность. Всю. Парень смотрит на него, не дыша. Окно с грохотом открывается, и отец, свесившись вниз, вопит гневную, пьяную тираду – но мгновением позже замолкает, покачиваясь и глупо таращась, потому что только что прямо на его глазах сына поглотила тень. Мужчина ещё не знает, что это последний раз, когда он видит Феликса. Феликсу семнадцать, когда через год после его появления на острове пропадает последний из первых мальчиков - Кудряш - и парень становится правой рукой Пэна. Никто не спрашивает, куда делся мальчишка, а Пэн не говорит ни слова. На самом деле, через неделю уже кажется, что того и не было никогда - малыш Самир, который всегда спал с пропавшим бок о бок, теперь укладывается подле Феликса, будто и не помнит, что раньше было по-другому, а сам Феликс, когда-то целую неделю охотившийся вместе с Кудряшом, ловит себя на том, что начинает забывать, как тот выглядел. Однако знающая усмешка, искривляющая губы Пэна, когда парень встречается с его обсидианово чёрным в лунном свете взглядом, напоминает, что тот мальчонка им всем не приснился. Феликсу семнадцать уже десять лет, когда он свежует кролика к ужину, а Пэн кружится на прогалине, после чего припадает к его ссутуленной спине. - Отвали, - грубо бросает Феликс, хотя ему, в общем-то, всё равно. - Забудь об этом, - Пэн тянется вперёд и останавливает руки своего подчинённого. Феликс размеренно дышит, ощущая запахи пота, смолы и тёмный, дурманящий аромат магии, которые источает кожа подростка. Тем временем тот забирает нож, с которого по-прежнему капает кровь, и резким движением переворачивает лезвие. Вокруг острого кончика, приставленного к горлу, расцветает лёгкая боль, и Феликс замирает. Подбородок Пэна касается его плеча, а к его виску мягко прижимается чужой висок. Нож скользит, оставляя за собой порезы. - Мы, - произносит его командир задумчиво, со скрытым весельем, - устроим небольшую вербовочную вечеринку. Феликс не уверен, что Белфайр стоит затраченных усилий. Но его позабавил неприкрытый страх, с которым Тёмный - вся эта зелёная, покрытая наростами кожа, жёлтые глаза, как у ящерицы - отшатнулся от широкой, острозубой ухмылки Пэна. - Хм? - отвечает король острова, когда они возвращаются в Неверлэнд с пятью новыми мальчиками, но без Белфайра. Питер не выглядит таким уж разочарованным. Он отдаёт плащ Феликсу и расстёгивает жилет. В личной комнате Питера, которой служит ствол исполинского дерева, тут и там расставлены свечи; их неверный свет погружает изысканно украшенную ткань в тень. Феликс различает вышитую фигуру мужчины, который держит над своим чудовищно широким ртом младенца, будто собираясь проглотить его. - А, Румпель? - Пэн фыркает. - Он всегда был трусливым ребёнком. Всегда цеплялся за вещи, что давно пора бы отпустить. Феликс молчит, размышляя над намёками, что дал ему сегодня Питер. Когда он заканчивает складывать одежду и поднимает глаза, то наталкивается на невозмутимый, проницательный взгляд. - Ты считаешь это странным? - беспечно спрашивает Пэн. - Что у меня есть сын. Руки Феликса вздрагивают, но это единственное предательство тела - дань неожиданности и удивлению. Он медленно моргает. - Не особенно, - отвечает юноша, старательно изображая равнодушие. - Вы очень похожи, если отвлечься. Питер хохочет, откинув голову, а свет свечей отражается от его острых ключиц. Он обхватывает шею Феликса, притягивает ближе и, коснувшись лбом лба, с силой шлёпает того пятернёй по щеке. - Ты хорош, Феликс. Я сделал правильный выбор, - сообщает Пэн негромко и самодовольно, после чего разжимает свой захват. Феликс уходит, потирая красный след, что уже начинает проявляться. Феликсу семнадцать, и он уже двадцать лет балансирует на пороге зрелости, когда Пэн разрушает хрупкий барьер, который парень создал, чтобы противостоять обескураживающей остановке взросления. На острове полно тёмных уголков и скрытых долин, где мальчишки могут пропадать целыми днями без опасности быть найденными; однако Феликс никогда не уходит в одиночку в непроходимую чащобу джунглей больше, чем на несколько дней. Пусть у Питера и есть неприятная привычка исчезать на долгие недели, Феликс не может оставить младших одних - он опасается, что от их активности весь остров когда-нибудь поглотит море. Но, как и у остальных, у Феликса тоже есть собственное тайное логово, куда он удаляется, когда Пэн и мальчики совсем уж действуют на нервы. Питер любит деревья и головокружительно высокие, скалистые пики гор, а Феликс устраивает себе убежище под древним валуном, расколотым некогда своим колоссальным падением. Парень нашёл его в семнадцать лет и шестнадцать месяцев, когда бродил по лесу, потерянный и ослеплённый ливнем. Земля под ногами раскисла, и он поскользнулся, но сумел уцепиться за скалы и протиснуться через трещину в сухую пещеру, пропитанную запахом прелой листвы и грязи, тихую и укромную. Валун треснул наискосок так, что под его толщей оказалось заключено большое пространство, схожее по форме с пирамидой. Со всех сторон убежище укрывали земля и зелень. Феликс мог выпрямиться во весь рост в самом высоком месте и с удобством улечься - по бокам оставалось ещё достаточно простора. За годы он вычистил грязь и пыль, принёс грубую, плетёную подстилку и свечи и вырастил вокруг душистые травы. Старый морской сундук, прислонённый к стене, хранил небольшой запас еды, завёрнутый в промасленную ткань, и бутыль из-под рома с дождевой водой. Над ним был пришпилен выцветший от времени и погоды клочок бумаги, превозносящий солнце и цитрусовые рощи южной Калифорнии. Большинство времени в своём укрытии Феликс спит, уверенный, что его не побеспокоят. Он вырезает свистульки и наконечники стрел, рассматривает буклет по Лос-Анджелесу, пытаясь вспомнить музыку, звучавшую в клубе Коконат Гроув. И, поскольку ему семнадцать, проводит много времени, прикасаясь к себе. Нельзя сказать, что в Неверлэнде нет секса. Многие мальчишки делят постель и под покровом ночи помогают друг другу с удовлетворением нужд. Однако у Феликса никогда никого не было (он бы не вспомнил, но один стареющий мужчина, живущий в Лондоне и получивший прозвище благодаря своим непослушным космам, поспорил бы), да ему и не хотелось, потому что все мальчики казались слишком маленькими и пухлощёкими. Парень привык заботиться о себе сам - небрежно и быстро, безмолвно отвернувшись к стене, но здесь, в своей пещере, он проводит время, непристойно раскинув долговязые ноги и медленно водя кулаком. Глаза Феликса закрыты, а бриджи валяются в стороне - невыносимая летняя влажность пробралась даже в это прохладное убежище, покрывая кожу блеском пота. Единственные звуки, которые слышит парень, принадлежат ему самому - тихое, быстрое дыхание, звучащее в ушах подобно грому, и хруст травы, когда пятки скользят по земле, а мышцы ног подрагивают в сладком напряжении. И вдруг - тихое, почти неслышное хихиканье. Глаза Феликса распахиваются. Он пытается сесть, но в грудь врезается древко копья, распластывая на прохладном полу. Сердце бухает под расцветающим на коже синяком, и парень, лишившись дара речи, пристально смотрит на Пэна, который улыбается ему сверху, сидя на сундуке. Питер сжимает копьё сильнее, и Феликс стискивает зубы, когда древко больно врезается в кожу. - Питер, что... - начинает он, но король острова склоняет голову набок, и парень умолкает. Проходит одно тягостное мгновение, другое... Глаза Пэна - чёрные, поблескивающие камни в полумраке пещеры. - Продолжай, - говорит он. - Что? Подросток указывает на руку Феликса, до сих пор неподвижно сжимающую член. - Закончи, - беспощадная улыбка. - Не обращай на меня внимания. Представь, что меня здесь нет. Слова сбивают с толку и смущают, но Феликс уже слишком долго выполняет приказы своего главаря. Кулак начинает ритмично опускаться и подниматься, и парень с отстранённым удивлением понимает, что член не упал - нет, он стал только твёрже. Эта мысль проносится дрожью по коже, перехватывает дыхание. На головке выступает капелька предэякулята, и Феликс размазывает её большим пальцем движением медленным и почти механическим. Постепенно глубокое, причиняющее боль возбуждение пересиливает потрясение от присутствия Питера. Дыхание и влажные, скользящие звуки непристойно отдаются в полной тишине. Рот Феликса приоткрыт, грудь под тяжким давлением копья быстро вздымается, но он не может вымолвить ни слова - только не когда глаза Пэна, не мигая, сверлят его с непроницаемым выражением. Парень отводит взгляд, чтобы плюнуть в ладонь, но прежде, чем успевает это сделать, Питер хватает его за руку и тянет к себе, не обращая внимания на резкий выдох боли. Губы мальчишки чуть кривятся в самоуверенной усмешке. Он наклоняется вперёд и, всё так же глядя глаза в глаза, проводит языком по ладони от запястья и до самых кончиков пальцев. Член Феликса жадно дёргается. Парень не в силах подавить стон, который рвётся из его горла, когда Пэн с ухмылкой отпускает его руку. Движения становятся всё более неистовыми, хватка - слишком крепкой, слишком грубой, но Феликс не ощущает этого - он будто канул в чёрные глубины глаз напротив. Ещё несколько мгновений и он кончает - почти со злобой, сильнее, чем за все прошедшие годы, а перед глазами стоит Пэн и его тонкогубая улыбка. Парень не чувствует посторгазменного расслабления - лишь напряжение медленно прокрадывается в мышцы, заставляя чувствовать себя скованно и неудобно. Питер внезапно улыбается и ударяет древком в грудь своего подданного. - Ну, - радостно произносит он, - это было забавно. А сейчас пойдём. У меня есть для тебя задание. Подросток непринуждённо встаёт с сундука, благосклонно ждёт, пока Феликс, дрожа, сядет, после чего исчезает. Плечи парня поникают, едва он остаётся один. Голова, как потревоженное осиное гнездо, гудит от замешательства, остатков адреналина и других чувств, настолько запутанных, что понять их невозможно. Феликс оглядывает своё логово, которое вдруг кажется ему пустым и незащищённым. Он одевается в звенящей тишине, вытирается углом подстилки и отправляется на поиски своего главаря. Проходит меньше месяца, и как-то утром прямо перед рассветом появляется Пэн и роняет на Феликса большой визжащий и трясущийся свёрток. Питер широко ухмыляется, не говоря ни слова, и парень сам распускает тесёмки, выпуская из мешка девочку с взъерошенными волосами и большими, испуганными глазами. Желудок неприятно сжимается, и он переводит на Пэна взгляд, в котором плещется неприкрытое изумление. - Это Венди Дарлинг, - тянет слова мальчишка. - Она здесь, чтобы привести план в исполнение. Феликс уже достаточно долго наблюдает за тем, как медленно все фрагменты мозаики занимают свои места, чтобы понять - Венди один из них. Однако в глазах Пэна парень видит тайную издёвку и поднимается, бесцеремонно вздёргивая Венди на ноги следом за собой. Феликс запирает девочку в клетку, приносит ей еду и воду, но никогда больше не прикасается - он ощущает на себе гнетущий взгляд каждый раз, как оказывается вблизи. Феликсу семнадцать и почти сорок лет, когда всему приходит конец. К моменту, как они оказываются на корабле того глупца-пирата, парень уже почти безумен от холодной ярости. Он огрызается на мальчиков - этих предателей и мягкотелых идиотов - когда те осмеливаются посмотреть в его сторону. Он всё время твердил Питеру, что они слишком незрелые, непостоянные и ужасно ненадёжные, но Пэн лишь смеялся и поддразнивал: "Осторожнее! Ты начинаешь говорить, как взрослый". Порывистый, свежий ветер рвёт плащ и тянет за волосы, но Феликс не пытается найти укрытие и продолжает смотреть на море за бортом. Незаметно рядом оказывается тонкая фигурка с тарелкой еды в руках. Когда Феликс встречается с чёрными, бездонными глазами Пэна, глядящими с доброго, мальчишеского лица Генри, триумф и облегчение его настолько сильны, что он чувствует слабость в ногах. Парень становится сентиментальным - в своей, грубоватой манере - и, когда Питер собирается уходить, пододвигает немного руку и ощущает, как чужая кожа скользит по кончикам пальцев. Пэн бросает мимолётный взгляд через плечо, и на его губах мелькает тень улыбки. Феликс убирает руку под плащ и рассеянно трёт подушечки пальцев о ладонь, после чего начинает есть. Незаметно для всех, а прежде всего для него самого, Феликсу исполняется восемнадцать в сторибрукской тюремной камере. Теперь он по всем юридическим нормам так презираемый им "взрослый". Однако парень не чувствует в себе никаких изменений, потому что настоящая зрелость не определяется законодательством. Феликс более взрослый, чем большинство людей, что он встречал в жизни - он определённо заботился о большем количестве детей, чем так называемые мамы и папы, все эти годы он кормил и учил не одного избалованного сопляка, но сотни мальчишек. Парень никогда не чувствовал потери и не скучал по семье - ни по своей болезненной, мёртвой матери, ни по нечистому на руку копу-папаше. Они были частью прошлого, которое волновало лишь потому, что оно привело его к Питеру. И потому не о них Феликс думает, когда стоит, не в силах пошевелиться, и смотрит в мерцающие, безжалостные глаза, так не подходящие честному лицу Генри. А рука Питера - глубоко в его груди. Феликс думает только о человеке перед собой - единственной семье, которая ему когда-либо была нужна, единственной семье, что он сам выбрал, ведь он всегда был недостаточно ребёнком и более, чем достаточно - взрослым. Потрясение от того, что сердце вырвали из груди, не описать словами – но когда Пэн превращает его в пыль, Феликс перестаёт чувствовать что бы то ни было.