Букет из котлет

Я ей сказал, что в прошлом чувства. Она подруге, что я чмо. Подруга другу, что я педик. И друг пришел с букетом роз. (с) Я с Иркой сидел в одной из тысячи кафешек нашего города и тянул из соломинки мохито. Ирка же уминала за две щеки, как хомяк, какое-то пирожное, возле ее левой руки стоял стакан лимонада. Мы переговаривались на нейтральные темы, но Ирка явно почувствовала мой серьёзный настрой и неприсущую мне холодность – это читалось в её глазах. Долопав пирожное и прикончив лимонад, она, наконец, выдала: – Макс, что-то случилось? Я же чувствую, что-то не так, – Ира обеспокоенно смотрела на меня, наверное, думая, что у моей мамы сдохла её, а по совместительству и моя, любимая собака, и поэтому у меня такое хреновое настроение. – Ир, нам нужно расстаться, – выпалил я, сильнее положенного сжав прохладный стакан, покрывшийся влагой. – Что? – переспросила она, будто не расслышала моей фразы. – Нам нужно расстаться, – медленнее, чем в первый раз, но так же чётко произнёс я. – Как так? – спросила Ирка сипло, словно пытаясь проглотить слёзы, которые начали скапливаться и блестеть в уголках её подведённых карандашом глаз. Её нижняя губа подрагивала – явный признак того, что намечаются рыдания. – Понимаешь, – сказал я, взяв её ладошку в свою руку и не ощущая под кожей былой страсти, только нежность, которую испытываю к своим сёстрам, – всё проходит – рано или поздно. – Но… – пробормотала она. – Но лучше же поздно, чем рано… – Ир, ну пойми меня, – я поглаживал её ладонь, а она не вырывала её. – Я не могу мучить себя и тебя. Ты найдёшь себе классного парня, я уверен. Я был более чем уверен в этом. Ира не была истеричкой – наоборот, очень спокойной и уравновешенной, любящей решать конфликты не посредством крика, а разговора или действий. Но противный червячок внутри меня давно заметил, что «искра» угасла и появляться не хотела. Я понял, что мне надоело её общество. Встречаться раз в неделю – это ещё нормально, а когда каждый день – нет, я больше не мог это терпеть. – Я заберу свои вещи у тебя завтра, – еле выговорила Ира и, вытянув ладонь из моей руки, встала со стула и забрала сумочку. – Пока, – в неярком свете ламп я увидел, как блеснули слёзы на её округлых щеках. Она скрылась за дверью, и последнее, что я увидел, – это был край её оранжевой юбки и русые волосы, которые взметнулись от порыва ветра, ворвавшегося внутрь помещения. Посмотрев на темную улицу, скудно освещённую рыжим светом фонарей, я почувствовал себя опустошённым, словно из меня выжали все соки. Может, я давно перестал любить Ирку, но всё-таки привязался к ней, как собачонка к хозяину. На следующий день, когда Ирка пришла забирать своё шмотьё, она будто старалась не смотреть мне в глаза. Я предложил ей чаю, но она довольно резко отказалась. «Ничего, – думал я, – перебесится – поймёт, что расставание к лучшему». – Ты куда сейчас? – спросил я у неё просто так, чтобы разбавить ту затянувшуюся тишину. – К подруге, – сухо произнесла Ирка, хотя и без намёка на злость. Я закрыл за ней дверь и понял, что поступил правильно – непонятно, сколько бы мы ещё продержались, сосуществуя практически как брат с сестрой, если не считать поцелуев. Секса же у нас давно не было: Ирка не хотела, вроде бы, да и я особо желанием не горел. Сидя и попивая чай в своей холостяцкой квартире, я абсолютно не предполагал, что мне, как сосуля на голову, в скором времени свалится непонятное чудовище, которое человеком можно назвать с натяжкой. Мне позвонили в дверь следующего дня ровно тогда, когда я сел на диван перед телевизором с открытой бутылочкой пивка. Я поднялся, поставив на пол бутылку, и пошёл открывать тому, кого принесла нелёгкая. Глазком я, естественно, не воспользовался – всё равно нихрена не видно, лампочка перегорела ещё в прошлом году, а окна не выходили на мои двери – и открыл непонятно кому. В морду мне тут же ткнулось что-то влажное, мягко-бархатное и приятно пахнущее, но я это по заслугам не оценил. – Что за херь? – раздражённо спросил я, убирая нечто и вытирая лицо руками. – Это… это я, – пискнуло непонятно что, и я открыл глаза и увидел чёрную макушку, спрятавшуюся за букетом роз. – Наверное, вы ошиблись квартирой, – сказал я, оттесняя не то мальчика, не то девочку от своего порога и медленно так закрывая дверь. Но существо втиснуло свою ногу, обутую в тяжёлый на вид стил. – Ты Макс Коваль? – чучело выглянуло из-за огромного веника, и я понял, что это пацан. Офигевший малость пацан. – Не твоё собачье дело, – грубо ответил я, тоже перейдя на «ты». – Значит, ты всё-таки Макс Коваль? – не унимался он. – Да, что тебе от меня нужно, чмо? – разозлился я, понимая, что новости уже начались. А я каждый вечер смотрю за тем, что происходит в нашей стране – это очень важно. – Ничего, – чучело явно приуныло, но ботинок не убрало. – Это тебе, – и протянуло букет роз в щель между косяком и дверью. Пришлось её открыть. – Ты что, курьер? – почесав макушку, я недоумённо глянул на мелкого парня, над которым я возвышался горой. – Нет, я Мотя, – произнесло чучело и прошнырнуло внутрь, как крыса. – Э-э-э, парень, так не пойдёт, – я схватил его за шкирку и посмотрел в невинную харю. Ага, овцу из себя белую и пушистую строит. – Ты вообще, кто такой? Его карие глаза были просто-таки огромными, и он напоминал мне оленёнка Бэмби. Только неформального чуток. – Я ж говорю – я Мотя, – повторило чучело, всё так же по-оленьи глазея на меня. – А конкретней? – Я – твоя новая любовь, – торжественно произнёс пацан и был тут же выброшен из прихожей. В его пушистую мордаху полетел и веник цветов. – Мотя, топай отсюда, – сказал я. Его бледное лицо будто бы светилось в полумраке общего коридора. – Мне твои пидорские букетики не нужны. И домашний педик тоже не нужен. – Но… но как же так? – проговорило явно ошарашенное чучело, выронив розы. – Мне ж Инна сказала, что ты гей… – Какая Инна? – рявкнул я. – Кудрявцева… – Иди нахрен, – и я захлопнул дверь. Кудрявцева, значит, да? Лучшая подруга Ирки. Вот стервы – натравили на меня мелкого гомика. Да сколько ему вообще лет? Шестнадцать? Семнадцать?.. Я уселся на диван, отхлебнув пива, и набрал Ирку – чтобы объяснила, коза. Оказывается, Ирка не знала, кто такой Мотя, но разговаривала с Инной тем же днём, как забрала у меня свои манатки. Надеюсь, эта блоха больше ко мне не припрётся: я ему ясно объяснил, чтобы он валил куда подальше… Но чучело всё-таки припёрлось ко мне. Под окна и с гитарой. Я живу на третьем этаже, а ещё – очень чутко сплю. Сначала слышалось простое бреньчание и вой в стиле мартовских кошаков. Потом гитару перестали насиловать, и в моё окно что-то прилетело. И ещё раз что-то стукнулось. На третий раз я не выдержал и подошёл к окну на кухне, куда, как мне показалось, и стучали. – Положь на место! – воскликнул я, увидев, как пацан по имени Мотя, притащивший мне вчера охапку роз, замахивается таким немаленьким камешком. Он тут же выкинул камень куда- то в кусты под домом, и из них вылетел, как ошпаренный, дворовой кот Барсик с протяжным «ма-а-а-ау». Мотя начал снова насиловать гитару, оперевшись одной ногой на железный низенький заборчик, а я глянул на тикающие часы. Ёбаный в рот! Полшестого утра! И это воскресенье! Выходной день! Вот долбоёб! – О-о-о-о-о-оу-у, Макс! Я рвал вот те цветы На бабушкиной гря-я-я-ядке-е-е! Пусти меня, пусти меня, пусти-и-и-и-и! В своё сердце бе-е-ез оглядки! – орал этот мелкий долбогрёб, закинув голову вверх и наверняка сочиняя текст по ходу дела. Слава богу, обошёлся этот концерт только этой строфой, и Мотя умолк. Из окна рядом выглянула моя соседка тёть Клава и пульнула помидором, а затем яйцом в чучело. От помидора Мотя увернулся, а вот яйцо шмякнулось прям на его темноволосую дебильную башку. – Паразит! Ты чёй-то горланешь в такую рань, засранец?! – громыхнула своим басом тёть Клава. – Кыш отсюдова, паразит! Ещё раз увижу – убью! – её седая голова спряталась, и окно захлопнулось – Слышь, Мотя, – сказал я, чувствуя неимоверную сонливость. – Пиздуй, моя соседка шутки шутить не любит. И чучело, действительно похожее на чучело в тот момент с растёкшимся по волосам яйцом, с грустью, как мне почудилось, на меня посмотрело и, развернувшись, побрело со двора. Его одетая во всё чёрное фигурка всё удалялась и удалялась из виду, и когда он скрылся окончательно, я закрыл с облегчением окно. Паршивец, ясное дело, наведался ко мне ещё два раза – просто поговорить. Но я все два раза захлопывал перед его любопытным носом и оленьими глазками дверь. Когда он пришёл ко мне снова, я уже был готов его послать нахуй, но учуял божественный запах, от которого свело желудок и потекли слюнки. – Чем это пахнет? – я даже дверь шире распахнул из-за этого и совсем забыл о том, что хотел отправить Мотю, маленького настырного педика, нахер. – Котлетками, – хитро улыбаясь, произнёс Мотя и вытащил руку из-за своей спины. – Котлетки? – я как голодный волчара смотрел на судочек с котлетками. Обычно я питался в разных забегаловках и изредка ел еду Ирки, хотя язык не поворачивается назвать это человеческой едой. В плане готовки Ира, как и я, была ещё тем рукожопом. – Идём, Максик, – сказала эта неформальная падлюка с офигенно пахнущими котлетками и зашла в мою квартиру, как к себе домой, закрыла дверь. – Подержи, – он передал мне судочек и кулёк, который я сначала не заметил. Рюкзак он свой скинул на пол и принялся разуваться. Я пошёл на кухню под восторженное и нетерпеливое рокотание желудка, но меня тут же нагнал Мотя. – Садись, – произнесло чучело. И я сел за стол, а он загремел ящиками, посудой и едой, которую притащил с собой. Через пару минут передо мной стояла тарелка с котлетками и рисом, усыпанным поджаренными шампиньонами, и пиала с салатом. Я благодарно посмотрел на Мотю, севшего напротив меня и подложившего свои ручонки под подбородок, и принялся за нормальную домашнюю еду. – Это ты готовил? – проговорил я, когда на тарелках ничего не оставалось. Посуду Мотя быстренько убрал и поставил перед моим носом, судя по красноватому окрасу, компот. – Конечно я, – сказал Мотя. – На повара же учусь. – Значит, это ещё не всё, что ты умеешь? – я поднялся из-за стола, отставив пустой стакан и странно себя чувствуя. Нет, я не отравился, но что-то затрепетало в груди и довольном желудке. Наверное, это была симпатия к Моте. – Я ещё много чего умею… – прошептал Мотя, оказавшись со мной лицом к лицу. Он был ниже меня и худее, был парнем, и я его поцеловал, когда он забросил свои костлявые ручки мне за шею. Не знаю, что на меня нашло, но в следующие минуты меня это не отпускало. Мотя целовался так, как никогда не целовалась Ирка, тёрся об меня всем своим тельцем, выстанывал что-то мне в рот, и от этого мой член начал шевелиться. Мотя пробрался своими ручонками мне под футболку, оглаживая пальцами пресс. Я взял его под задницу и усадил на стол. Мотя отодвинулся от меня на мгновение и скинул с себя футболку. Беленький, худенький, с розовыми пуговками сосков, горящими глазами – просто мечта гомика. Но эта мысль меня не остановила, и я продолжил целоваться с ним, расстёгивая его неудобные джинсы в облипку. – В спальню, – еле сказал я, когда ладонь Моти сомкнулась на моём вставшем члене, и он сделал пару движений вверх-вниз. Я снова подхватил его под жопку, впившись в неё пальцами, и потащил в свою берлогу. Я уронил его на кровать и впился губами в его кадык. От того, как он застонал, у меня чуть крышу не сорвало. Я попытался вытряхнуть его из джинсов, но это не увенчалось успехом. И тогда Мотя, этакое растрёпанное чудовище, вылез из-под меня и, пыхтя, стянул с себя джинсы и трусы. У Моти стоял. Ко мне пришло осознание того, что никогда раньше сексом с парнем не занимался. Но чучело всё само организовало: вытащило что-то из карманов своих джинсов, кинуло в меня квадратик презерватива и стало раком, выпятив свою округлую задницу к верху. У меня от этого зрелища дух аж перехватило. А когда Мотя принялся сам себя разрабатывать скользкими блестящими пальцами, я не выдержал. Скинул с себя домашние штаны, натянул презик и, убрав ручонку Моти от его же жопы, ткнулся головкой в припухшую дырочку. – Тво-о-ою жеш мать, – простонал я, войдя в податливую тушку, тоже что-то завывшую подо мной. Узко, тесно, просто охуенно. Я начал размеренно двигаться, вгоняя свой член в Мотю полностью. Он охал и ахал, и от этого возбуждение приливало с новой силой. Я перевернул его на спину, когда уже не мог смотреть в острые крылья лопаток и чёрную макушку, и резко вошел в него снова, такого тугого внутри. Мотя застонал, кажется, ещё громче, жмурясь от наслаждения. Его щеки покрылись румянцем, брови были сдвинуты «домиком», пухлые губы горели алым – сплошная красота. И в тот момент, ловя его дыхание и стоны своим ртом, быстро и жёстко двигаясь в нём, я понял, что мелкий мне пришёлся по душе со своей дуростью, букетами и песнями. – Ёшкин кот! – воскликнул Мотя, двигая с неимоверной скоростью ладошкой по своему члену. – Конча-а-а-аю-ю! – завыл он, и я от его возгласа тоже кончил, чувствуя, как всё тело будто прошило молнией. Мы лежали, тяжело дыша, минут пять, не меньше. Кожа постепенно остывала, и стало прохладно. Мотя первый зашевелился и залез под одеяло. Я последовал его примеру и прижался к теплому телу. – А говорил, что я тебе не нужен… – лениво протянул Мотя, впившись в меня своим ртом. – Один раз – не пидорас, – выдал я после поцелуя. – А второй? – Тоже. – А третий? – Тоже. – А если я приготовлю тебе чего-нибудь вкусненького? – с хитринкой поинтересовался Мотя. – Яблочный штрудель? – от одного воспоминания о любимом штруделе у меня снова слюнки потекли. Образно. – Яблочный штрудель, – подтвердил Мотя, проведя своими пальцами по моей щеке. – Тогда да, – сказал я. – Что? – наверное, от траха у него мозги подтаяли, как мороженное, выставленное на улицу летом. – Тогда я педик, – проворчал я, утыкаясь лицом в его плоскую грудь и ощущая, как он гладит меня по короткому ёжику волос. – Кстати, Ира твоя нажаловалась Инне, какой ты дебил, а Инна мне сказала, что ты ещё и гей… – проговорил Мотя мне на ухо. – А я решил не терять возможности. – И узнал мой адрес и моё имя? – лениво пробормотал я. – Агась. – Ну ты и чучело, – вздохнул я, поглаживая его худенький бочок. Повар, а выглядит чуть лучше скелета. Но это ничего. Мы уживёмся вместе.