Он ночью мне читал морали, Но слова его остыли И в муках умерли, к тому же, С наступленьем зари.
Брайзу нужно лекарство от любопытства, от непреодолимого желания совать в чужие дела длинный нос. И лекарство это — смерть! Альвэйд вытащил укрытый пылью-золой свиток, прежде зажатый меж книг. Он махнул рукой небрежно, и свечи в старых подсвечниках вспыхнули, заметались тусклыми красными огоньками во тьме кромешной. Он откупорил чернильницу, задумчиво поднес к губам кончик пера. Слова упрямо не желали выстраиваться в цепочку. Обрывочные, хаотичные, они метались на задворках сознания, и Альвэйд никак не мог их поймать. Острие скользнуло в чернила, тяжелая смоляная капля гулко сорвалась вниз. Не обдумав заветные фразы как следует, он дернулся, облизнул губы и медленно вывел первый завиток. Тут же остановился, безжалостно скомкал пергамент и отбросил прочь. Тот покатился по полу да так и застыл, бросая длинную темную тень на стену. Альвэйд откинул перо, закрыл глаза и стиснул виски. Правая рука задрожала, пальцы сжались конвульсивно. Раз за разом возвращались мысли, непрошеные, чуждые. Не получалось отбиться от них, отогнать вглубь разума. Мертвый Коннор затылок буравил пустым безумным взглядом. Альвэйд выдохнул зло и вновь обмакнул перо в чернильницу, едва поборов нестерпимое желание обернуться. Буквы — взмах руки из-за призрачной завесы, легкие, невесомые, будто и не чернильные вовсе. Скрип пера убаюкивал, уносил сознание прочь. Мир исчез. Остались лишь чернота беспросветная, слабый трепет свечей да мерный шорох испорченных свитков. Брайз — такой, как и Рабастан. Играя с ним беспечно, можно опалить руку до кости. Не вскроет он легкомысленно непонятную посылку, не станет читать пухлый том, отбросив мысли и о яде на страницах, и о магическом проклятии меж строк… Пусть предельно сжатое заклинание покорит разум сразу, как только взгляд рассеяно зацепится за случайное слово. Может, будет оно легендой, возвышенной и легкой, звенящей нараспев… Дракон. Перо очертило контур, вывело изящный завиток последней буквы. Тьма. Ветер. Буря. Слова лились на пергамент потоком неудержимым. Почти наяву видел Альвэйд, как бушует безумный ветер его магии, как захлестывает он разум, подчиняет мысли, превращает чтеца в пустую куклу, выпитую до дна… Темная сущность, которую он принял, всколыхнулась в душе, жаром обдала тело. Тяжесть наполнила отметину на лице и тут же отхлынула. История, краткая, точная, вилась по пергаменту переплетением линий. Альвэйд поставил точку решительно, мазнув чернильной кляксой по безукоризненному, и устало выдохнул. Враз в келье с шипеньем погасли все свечи, оставив его в беспросветной черноте.***
— Зачем тебе эта палка? Эрика подняла голову и посмотрела на него скептично. Лицо тонкое, умное, но слегка испорченное брезгливостью, видно вечной и неизгладимой, прочно въевшейся в каждую черту. Зеленые волосы аккуратно подобраны, лентами стянуты. — Да вот, пташек распугивать, — съязвила она и подняла глаза. Облака скользили медленно, белые, будто снег. Резко контрастировали они с пронзительно-голубым небом. Ветер гонял ворох листьев по утоптанной тропке средь вековых деревьев. Его брови сдвинулись к переносице, придавая вид еще более устрашающий. Эрика чувствовала, как внутри души его зреет реплика, колко-язвительная, острая. Он вообще казался ей человеком весьма неприятным, и по доброй воле она с ним и вовсе не заговорила бы. Увы, фатум не ошибался никогда, а она прожила достаточно долго, чтобы смиренно принимать все превратности судьбы. — К какому роду ты принадлежишь? — взгляд его вцепился в лицо Эрики птичьими когтями. Она страдальчески выдохнула. — Это имеет значение? — спросила она безнадежно, ибо видела: он из тех, кто не представляет жизнь без споров и постоянных стычек. Вот и сейчас, распалившись, не остановится точно. — Имеет, — мрачно кивнул он, и зеленые глаза его замерцали высокомерным триумфом. — О, храни нас Созидающий! — страдальчески выдохнула Эрика, стараясь на него не смотреть. Он не то чтобы ее раздражал, но… Да, раздражал! На скулах его проступили красные пятна, и она поспешила заговорить первой: — Да уж, ты и правда очень похож на сестру. Ну да. Конечно. Эрика не знала, как звали зеленовласую девчонку-эльфийку, изящную, ветреную, ругающуюся как сапожник и машущую клинком похлеще кровожадного головореза, но с ней у него определенно было много общего. Отвратительный характер уж точно достался обоим. — Рад это слышать, — ответил он неожиданно спокойно и, чуть побледнев, прошел мимо. Эрика озадаченно замерла, вглядываясь бездумно туда, где еще мгновение назад он стоял. Под ногами клубилась желтая пыль, оседая на сапогах. — Подожди! — он обернулся с невероятным недовольством. Эрика успокаивающе сжала посох и прямо из воздуха достала сверток, завернутый в грязноватую серую ткань. Он уставился на нее недоуменно и ошарашенно, даже не пытаясь скрыть эмоций. — Держи. Ты знаешь, что здесь, — ровно произнесла она и протянула ему сверток. Он медленно взял его и сжал в ладони. Эрика стукнула посохом по земле, пригибая травы — и мир исказился, превратился в россыпь цветных искр, что плотным коконом облепили ее, унося далеко, очень далеко отсюда. Она вздохнула и помотала головой. Грубоватый, подозрительный, нисколько не дружелюбный… А ведь ей еще предстоит в него влюбиться.***
Брайз захлопнул дверь, присел на мягко скрипнувшую кровать и прерывисто развернул сверток. Серая ткань полетела на пол, и в руках его остался неровный и достаточно большой осколок зеркала. Он видел свое побелевшее лицо и зеленый глаз, расширенный, лихорадочно блестящий. Он бросил осколок на подушку и уставился в потолок. И о чем только думал?.. В свертке странной незнакомки могло оказаться что угодно, а он так беспечно его принял, а потом еще и открыл… Это могло стоить ему жизни. Ну не идиот ли?.. Внутри бурлило и клокотало. Ярость рвалась наружу, и сдержать ее он не мог. Лишь сжал на груди плотный кафтан, безжалостно комкая темную ткань. Он совершенно не понимал происходящего, и это бесило, откровенно бесило! Не сдержавшись, Брайз вновь к осколку потянулся, покрутил его в пальцах, провел ладонью по острым граням. Он знал, великолепно знал этот осколок. Тэя всегда предпочитала клинки странные, асимметричные, с утолщениями и зазубринами — словом, совершенно нелепые. Жесткое изогнутое лезвие не помещалось ни в одни ножны. Он помнил день перед турниром, когда они с сестрой разговаривали через зачарованное зеркало и ругались, ругались до хрипов и оскорблений. Они вообще часто спорили, хоть друг к другу и не испытывали злобы. Хватало одного неосторожного слова, одной мимолетной искры, как вспыхивала ссора, сотрясавшая весь дом. Тогда Брайз не выдержал первым. Вспыльчиво взмахнул кулаком — и зеркало покрылось сетью трещин-паутин. Тэя замерцала и исчезла, будто стертая уверенной рукой создания Высшего. Она взяла продолговатый поврежденный осколок, когда вернулась домой. Она назвала свой клинок Баррэем и спрятала во фрагменте зеркала. Но Брайзу-то какой с этого толк?.. Он никогда магией не владел, так что даже не сможет достать клинок. Да и сам «меч» никогда ему не нравился: тяжелый, отвратительно оттягивающий руки, отдающий ломотой в теле даже после простых тренировок… Брайз косо посмотрел в окно, неплотно задернутое тяжелыми занавесками. Солнце ржавой монетой застыло на небосводе, бросало тусклые блики на верхушки деревьев, окрашивая бесцветно-белым листву. Леди Киари наверняка уже закончила с утренними процедурами, пора приступать к возложенным обязанностям охранника принцессы. Брайз коснулся осторожно зеркальной глади, изборожденной россыпью мелких царапин. Пальцы уткнулись в прохладное стекло. Нельзя так просто оставлять это, но сейчас, увы, есть дела поважнее.***
Рука все еще ходуном ходила. Альвэйд даже свечу зажег не сразу. Когда рыжий огонек наконец затанцевал на ее вершине, в собор уже хлынула тьма, просочившись сквозь витражные окна и незапертую дверь. Альвэйд переплел пальцы, склонил голову в молитве и прикрыл глаза. Разум пустовал. Мысли ушли, погребенные под толщей вязкой земли с мертвым телом Коннора. В молчании Альвэйд тонул, погружаясь во мрак. Наконец, когда ладони уже занемели, он бездумно поправил отныне спадающий браслет Правды, вставил свечу в подсвечник и поставил его осторожно в протянутые бронзовые руки статуй. Тотчас неяркий, подернутый туманом отсвет отразился в пустых глазницах дев, наполняя жизнью взгляды. Их легкие улыбки насмешливы и снисходительны. Девы глядели на Альвэйда с высоты просторных ниш, слишком великие, возвышенные и неземные, чтобы не потешаться над ним, ничтожным грешным магом. Слова с языка не срывались, пафосные, пустые. Альвэйд лишь стиснул губы плотнее, а в сознании северным ветром сквозило имя брата. Он пересек молитвенный зал скоро и, толкнув створки, грянул в прохладную ночь. Как и тогда, когда он увидел Предзнаменование Нериа, небо усеяли звезды, но Растабан и Альвэйд теперь отыскать никак не мог, сколько ни смотрел в чернильную высь. Наверное, для них еще не наступило время. А может, ушли они куда-то далеко, ушли вспыхивать над другой землей и гореть ярко над другими людьми, указывать путь иным скитальцам, заплутавшим в безвыходных лабиринтах собственных душ. Альвэйд плотнее прижал к груди свернутый свиток и глубоко вдохнул. Постояв на крыльце еще мгновение, он подошел к клетке с почтовыми голубями, вгляделся в зарешеченное окошко. …Затянув последний узел, Альвэйд подбросил голубя в черное небо. Мелькнув сизым всполохом, птица скрылась за облаками, туманными и тяжелыми, как стальные доспехи. Он еще долго глядел ей вслед, прежде чем передернул плечами и вновь подошел к дверям собора. Лишь напоследок оглянулся, улыбнувшись одними глазами. Сегодня Брайз получит письмо, что оборвет его жизнь.***
Эрика стояла посреди поляны, и деревья окружали ее стеной крепостной. Шумели они ободряюще, мудрые и древние, и чувствовала она, как тело наполняется силой. Темный изящный посох в руках светился слабо; блики играли на четырех остриях его навершия. Солнце обжигало загорелое, обветренное лицо с грубоватыми чертами. Не мигая глядела Эрика в пастельно-голубое небо. Безоблачное, почти белое, оно навевало легкую тоску. Внезапно она встрепенулась. Крепкие плечи ее, обтянутые красной накидкой, дернулись и опустились. Она поднесла к губам пальцы, испещренные вязью синих письмен, и свистнула залихватски. Тотчас маленькая птица, летевшая в недосягаемой вышине, закружилась и спланировала на ее руку, вцепившись коготками в рукав. Эрика осторожно погладила ее по головке, взъерошила серо-белые перья и наконец отвязала аккуратный свиток от лапки. Птица благодарно ухнула и вновь в небеса поднялась. Эрика стукнула посохом по жухлой траве и небрежно сорвала сургуч. — Надо же… — себе под нос пробормотала она, держа свиток на вытянутой руке и напряженно вглядываясь в россыпь округлых букв. — Какие ёмкие, точные слова… Да он же кучу времени потратил на них… Лорд Ниаресский, будь он неладен, гордился бы своим потомком. Криво ухмыльнувшись, Эрика разложила свиток на ладони и легонько на него подула. Тотчас съежился он и истлел пеплом. Черный прах подхватил ветер и отнес в густую чащу. — Великолепная работа, мальчик. Только события ты торопишь, — сказала она задумчиво и сжала блестящую рукоять посоха. Миг — и поляна опустела. Лишь пронизывающие порывы кружили ворох темных листьев.