А душа в дороге, В сумерках неясных, И от предсказаний Кровь стучит в висок…
Впервые за долгие, безмерно долгие годы Юстус ощутил тень чужого присутствия. Она едва уловимо коснулась разума и удушающим жаром обдала лицо, оставив горькость на иссушенных губах. Юстус смиренно выдохнул и продолжил молиться. На коленях стоял он пред каменным алтарем и осознавал, что нужные слова утекают из разума, как вода сквозь решето. Узловатые пальцы его мелко-мелко подрагивали. Лепестки роз на полу переливались в неровном солнечном свете, будто пятна крови. Двухстворчатая дверь позади отворилась, пронзительно заскрипев. — Зря тратите время. Созидающий не слышит слов из ваших грязных уст. Пошатнувшись, Юстус обернулся. В дверном проеме, затемненный ярким светом, стоял молодой мужчина. Половину лица его закрывала черная повязка с золотистой вязью, и кожа вокруг нее казалась матово-синей, едва ли не мертвенной. — Я знал, что однажды ты придешь, — протянул Юстус, и уголки губ его чуть приподнялись в натужной улыбке. Точено-бледное лицо чужака осталось непроницаемым, будто фарфоровая маска. Из-под повязки его проступали сливовые письмена, причудливой вязью пересекая щеку. — Убьешь меня? Вопрос прозвучал раскатисто в тиши молитвенного зала, где долгие годы звучали лишь трепетные слова прощения. Чужак улыбнулся одними губами, но неприкрытый оранжево-карий глаз его преисполнился холодом. — Не знаю, — протянул чужак и отвел взгляд к высоким пыльным сводам. Он насмешливо, чуть презрительно играл с Юстусом, дарил ему драгоценное время. На страх. На мольбы. На унижения. — Но ты ведь пришел сюда за местью?.. — а за чем еще он мог прийти? Юстус слишком хорошо помнил чужака, помнил тот проклятый день, когда его мечты, надежды и стремления рухнули в одночасье. Помнил беловласую ершистую девчонку со взглядом бессмертной всепрощающей богини… Жизни Юстус ее лишил собственноручно. Чужак вздернул брови, лицо его исказилось надменно и ожесточенно, будто слова Юстуса непозволительно его оскорбили. — Нет смысла уничтожать пешки в бесплодной попытке добраться до ферзя, — протянул он. — Мне нужно иное. За спиной его призрачной черной дымкой клубились очертания огромного существа, но Юстус, даже прищурившись, не мог как следует его разглядеть. — Ты перешагнул черту, — пробормотал он тихо и качнул головой. — Темная сила уже захватила твой разум, ты обезумел. Совсем скоро она убьет тебя! Лицо чужака неожиданно смягчилось. В глазе появился маслянистый блеск. Казалось, будто за маской мертвеца на миг проглянул живой человек — и это испугало Юстуса, до самых костей импульсом пронзило. — Даже если так, — беззлобно и вкрадчиво ответил чужак, — это ничего не меняет. Но хватит пустых разговоров. Я хочу узнать больше о клейме Алой розы. Вопрос застиг Юстуса врасплох, заставил нервно облизнуть губы и до боли сильно переплести пальцы с набухшими, вздувшимися венами. — Я знаю мало, — поспешно сказал он и тяжело сглотнул, опасливо покосившись на чужака. — Я не входил в братство Алой розы, а только помогал одному из его членов, господину… — Неважно. Расскажи все, что знаешь! — спокойный голос чужака враз превратился в рык. Медно-рыжие брови сдвинулись к переносице, тень злобы опустилась на глаза. — Клеймо Алой розы — барьер, перекрывающий каналы темной магии и не дающий ею пользоваться. По приказу Императора его создало братство Алой розы, — речь Юстуса сбивалась, превращалась в неразборчивое лепетание. — Первое испытание клейма оказалось неудачным — маги, получившие его, умерли. — Все это меня не волнует! — волна чужой ярости накрыла его, сдавила горло на миг, ударила в грудь, безжалостно вышибив весь воздух. — Есть ли способ обойти уже полученное клеймо? — Нет, — Юстус быстро-быстро помотал головой. — Ни единого. — А можно ли с помощью клейма… Пробить или уничтожить родовую антимагическую защиту? Юстуса прошиб холодный пот. Нервозно дернув подбородком, он совершенно иными глазами взглянул на чужака, на этого самонадеянного безумца, и всем своим нутром осознал, что об этом ему никогда, ни за что в жизни не расскажет. Ведь в империи один только род правителей Нокард имеет такую защиту. — Есть, — голос предательски задрожал, хриплый и сдавленный. — Подойди ближе, и я всё, всё тебе расскажу! Чужак заколебался. В его глазе зрело недоверие, меж бровей залегла глубокая складка. Дернув плечами, он нахмурился и все же двинулся вперед. Шаги гулким эхом раскатились по молитвенному залу, безжалостно разбивая его многолетнее безмолвие. Юстус тяжело выдохнул, подполз к нему на коленях по крытой соломой полу. Рывок — и вскочил он на ноги, изо всех оставшихся сил навалился на чужака и вцепился крючковатыми пальцами в горло. Юстус навалился на него всем телом, повалил на пол. Чужак пытался ухватить воздух ртом. Повязка слетела, и оба его глаза широко распахнулись от ужаса. Изборожденные сетью лопнувших капилляров, они дернулись и внезапно закрылись. Юстус слегка отпрянул, тяжело дыша, мелко смеясь от осознания собственного триумфа. На белой шее чужака проступили синие следы от его пальцев. Смешок застрял в горле Юстуса. Пронзительные глаза чужака уставились сквозь него, серьезные, холодные и слегка виноватые. Рука его медленно поднялась. Палец уперся Юстусу в лоб. Сливового цвета магическая игла вонзилась в голову его и с чавканьем вышла из затылка.***
Над Брайзом нависал высокий каменный потолок. Сквозь узкое окошко-бойницу комнату заливал ровный белый свет. — Ты будто так и ищешь смерти, — мрачно прозвучал голос Эрики совсем рядом. На губах Брайза расползлась издевательская ухмылка. — Она сама следует за мной, — прохрипел он с иронией. Связки отозвались надсадной болью. Эрика веселья его не разделила и лишь изможденно вздохнула. Русые волосы упали на ее загорелое лицо, скрывая его от пытливого взора Брайза. Двигаться не хотелось. Измученное тело получило наконец долгожданное спокойствие. Но он пересилил себя, осторожно отодвинул одеяло и приподнялся на локтях. За окном солнце стояло в зените средь голубого неба, сияя ярко, словно начищенная монета. — Ты веришь в Фатум? — спросила Эрика, пронизывая Брайза взглядом холодным и цепким. — Я верю только в себя и в свои силы. Ну, и совсем немного — в Созидающего, — Брайз хмыкнул, тяжело сел на кровати. Ветер влетел сквозь бойницу и растрепал его волосы. — Ты выпал мне по Фатуму. Точнее, я сначала увидела твою сестру. Она участвовала в рыцарском турнире, и ее ранило. В ее крови жил твой образ. Эрика говорила холодно и размеренно, всем своим видом показывая, как неприятно ей снисходить до объяснений. Ее слова слились для Брайза в единую неразборчивую череду. Он никак не мог понять, что она так усердно пытается донести до его сознания. — Это бесполезно. Я далек от магии и всего такого… Попытайся объяснить проще, — поддразнил он ее, потирая лоб костяшками пальцев. Внутри враз все сжалось: вспомнилась Жаклин, ее робкая улыбка и мудрый взгляд, ее уговоры стать Отцом-Хранителем… Память дней минувших возвращались хаотичными толчками, принося одну лишь выжигающую боль. Ногти впились в ладони, оставив глубокие темные борозды. Глаза вновь прикипели к черной вязи на руках. Хотелось бы знать, что же она означает… Эрика подошла к окну, и длинная алая юбка ее легко качнулась в такт движениям. Отвечать она явно не собиралась. — В общем, неважно, — с неприкрытым раздражением протянул он и отвернулся от нее, оглядывая комнату. Сплошь голые, сложенные из грубого камня стены будто отступались от него — наверное, комната расширена магией. У двери стоял помост, неряшливо укрытый свитками, исписанными бумагами и сломанными перьями. Рядом с кроватью высился забитый книгами массивный старый шкаф. — Ожидаемый ответ, — иронично и жестко усмехнулась Эрика. — Вместо попыток понять ты просто отвергаешь неизвестное. Брайз побагровел, заслышав в голосе ее снисхождение. Но не успел он и рта раскрыть, как она продолжила более спокойно: — Я бессмертна. И это… бремя. — Совсем бессмертная? — недоверчиво вскинулся Брайз, глядя на нее придирчиво и внимательно. Губы Эрики вновь тронула холодная усмешка. Брови ее изогнулись. — Разумеется, если мне отрубить голову, я умру. Если как-либо еще повредить тело, исход будет тем же. Но я не старею и всецело помню свою прошлую жизнь. И, умерев в новом теле, буду помнить и эту. Она замолчала и задумчиво вгляделась в окно, будто отвлекшись на нечто более важное. Брайз пытался осмыслить сказанное и наконец спросил: — И причем здесь я?.. Эрика рывком повернулась к нему. Угловатая, приземистая, она внезапно показалось ему сильной и смертоносной, как заточенный клинок. От нее веяло мощью пламенной и неприкрытой. — Брось все, Брайз. Оставь Императора, оставь низменные его проблемы. Сейчас происходит то, что должно произойти. Фатум меняется и несет время вперед, как бурное русло реки безудержно несет свои воды. — Ты предлагаешь мне пойти на измену?! — взвился Брайз. Эрика взглянула на него безмерно устало — будто и не она мгновение назад так запальчиво к нему взывала. — Нет. Я лишь предлагаю тебе спастись. Так или иначе, но власть в империи вскоре изменится, хочешь ты этого или нет. Попытаешься вмешаться — и Фатум сметет тебя. Ты умрешь, и смерть твоя не послужит никому. — Похоже на угрозу, — хмыкнул Брайз почти смиренно и уставился в окно. Солнце застыло в недосягаемой вышине, резко контрастируя с пронзительной синевой чистейшего неба. — Вот только прислушиваться к тебе я все равно не собираюсь. Брайз посмотрел прямо в ее глаза. Упрямец, прочитал по ее потрескавшимся губам, и вызывающе усмехнулся.***
— Я не думаю, что он вернется, — протянул Рабастан, внимательно вглядываясь в бледное лицо Генри Веллиараля. Император склонил голову и переплел пальцы в подобии молитвы. — Он человек слова, — протянул он уверенно и как-то недобро ухмыльнулся. — И не станет убегать от последствий своих поступков, даже зная, что может умереть. А я еще хотел сделать его главой стражи вместо почившей леди Анны… О, несомненно, он не человек, как с ехидством подметил Рабастан, но вслух говорить очевидную глупость не стал. Вместо этого лишь спросил: — Прикажете казнить его? Голос прозвучал участливо, хоть судьба Брайза почти его не волновала. Тот был слишком опасным и умным противником, чтобы долго держать его на расстоянии вытянутой руки. — Нет, — Император воздел на него удивленный, едва не ошеломленный взгляд. — Он был халатен, но убивать за подобный промах… С Киари, храни ее Созидающий, всё хорошо. К ней даже вернулся рассудок! Разумеется, не без твоей помощи. О, знали бы вы, какую на самом деле помощь я ей оказал… — Я рад, что с ней теперь все в порядке, — чуть помедлив, произнес Рабастан без тени лжи. Генри Веллиараль ответил ему дружеской мягкой улыбкой, но тут же посерьезнел. — Меня беспокоит еще кое-что, — протянул он и напряженно сжал пальцы. — Мальчишка, пытавшийся отравить меня через повара пару месяцев назад. Пожалуй, я совершил ошибку, оставив его в живых. Рабастана бросило в жар. По коже пробежали мурашки. Он истово надеялся, что эмоции не проступили на его лице явно, как в распахнутой книге. — Но вы ведь не отправили его на плаху, желая использовать его магию для усиления Цитадели! — произнес он ровно, но безмерно шокированно. — Увы, он доставляет слишком много проблем, — покачал головой Генри Веллиараль и прищурился. Серьезный, холодный, он вдруг показался Рабастану похожим на ястреба, готового вот-вот вонзить когти в податливую плоть добычи. — Уж больно хочет он добраться до меня, и я боюсь, что это навредит Киари. — Но… Зачем ему это? Чего он пытается добиться? Скрывшись за маской учтивого удивления, Рабастан лихорадочно размышлял. Он отчаянно не желал так быстро потерять союзника, которого со столь невероятным трудом заполучил. Но и способов помочь ему, не навлекая подозрений на себя, пока не видел. — Чтобы отомстить. Впрочем, это слишком длинная история. Рабастан испытующе и внимательно взглянул на него. А Генри Веллиараль продолжил, скрестив на груди руки: — Он достаточно умен и хитер, чтобы влиться в ряды мятежников Багрового пламени и сплотить их. — Мятежников? — переспросил Рабастан с неподдельным удивлением, и брови его сдвинулись к переносице. Он, вторым стоящий после Императора, осведомленный обо всех хоть несколько важных событиях империи, впервые заслышал о Багровом пламени. Душу кольнули уязвленность и недовольство. Император-таки доверяет ему не всецело. — Багровое пламя, — уголки губ Генри Веллиараля иронично дернулись. — Родственники и друзья магов, погибших при первых испытаниях клейма Алой розы. До поры до времени ничего серьезного из себя не представляли. Они называют себя мятежниками и рисуют на запястьях символ своего так называемого "сообщества", но за все эти годы так ни разу и не рискнули выступить в открытую. Рабастан молчал. У него вдруг перехватило дыхание, будто нечто незримое врезалось в грудь его и вышибло весь воздух.***
То и дело в пестрой толпе мелькали закаленные латы стражников. Ярким белым всполохом ослепляли они, заставляли щуриться и опускать голову. На Альвэйда, одиноко сидящего у крыльца безликого дома, не обращали совершенно никакого внимания. В потертом запыленном плаще он казался обыкновенным бродяжкой, безмерно привычным для этих мест. В голове царила пустота. Ни мыслей, ни чувств. Долго, очень долго несся он к своей цели — и внезапно запнулся. Свет погас. Опора пропала. Исчез путеводный луч. Альвэйд бездумно глядел в мутную лужу на самого себя. Осунувшееся, бледное лицо, искаженное темнотой грязной воды. Глаза очерчены синими тенями, по левой щеке вьется угловатая, острая вязь. Ярко-фиолетовая, как кристаллы темнейшей магии. Альвэйд только сейчас заметил, как сильно его взгляд изменился. Чуть прищуренный, бездонный и жесткий. Левая радужка — сиреневый цвет, светлый и неестественный, вместо привычного красно-карего. Рвано вздохнув, он прикрыл глаз ладонью и надвинул капюшон сильнее. Он прикончил того жалкого прислужника братства Алой розы, прикончил без сомнений и вины. Тот сам виноват. Своими нечестивыми устами он, жалкий убийца и лицемер, пытался вымолить прощение деянию, что можно только кровью искупить, — и за это поплатился. Губы растянулись в усмешке злорадной, жестокой. Чужое бесчеловечное ликование захлестнуло душу, но Альвэйда уже это не волновало. Демон темной его магии грозил вот-вот захватить рассудок — а он только и хотел, что наконец полностью слиться с ним. У него под рясой — «кинжал милосердия»*, тонкий, как игла чистой силы. Магия не может навредить Императору, но так уж его сердце непроницаемо пред острием клинка?..