С недавнего времени Джим начал всерьёз задумываться о том, чтобы повесить на дверь табличку «Хозяев нет дома» и не открывать её никаким нежданным гостям. А тем более — ожидаемым.
Первый звонок в дверь раздался ещё тогда, когда Гордон не был так параноидально осторожен. Он с грустью вспоминал беспечность, с которой снял с двери цепочку, не задумываясь над тем, кто может оказаться снаружи.
Первым, что он увидел, был гигантских размеров букет из лилий, которые, судя по кислотной расцветке цветков и хищно топорщившимся тычинкам, были выращены на радиоактивных отходах какого-нибудь готэмского завода. Вторым — лицо Пингвина, перепачканное оранжевой пыльцой, показавшееся над букетом. Он от души чихнул, подняв свежее облако пыльцы, и с широкой улыбкой протянул цветы Джиму.
Тот, не говоря ни слова, захлопнул дверь.
Когда Джим направился в участок, лилии стояли у входа в квартиру, заботливо помещённые в вазочку, подозрительно напоминавшую экспонат из коллекции фарфора, принадлежавшей одной из его соседок. Пол вокруг приобрёл необычный оранжевый цвет, а царивший в коридоре запах просто сбивал с ног. Из-за дверей соседних квартир слышалось чиханье и многозначительное покашливание. Джим вздохнул, сгрёб монструозный букет в охапку и отнёс к себе, мысленно обещая себе как можно быстрее вернуть вазу владелице. После близкого контакта с лилиями кожа на лице зудела ещё два дня, а от запаха раскалывалась голова.
Второй звонок разбудил его около часа той благословенной ночи, когда отжившие своё, но не утратившие аромата лилии отправились на помойку, давая ему шанс выспаться. Чертыхаясь, Джим кое-как натянул брюки и побрёл к двери, решив на этот раз предварительно посмотреть в глазок. От увиденного сердце упало куда-то ниже форменного значка на поясе. К нему снова заявился Кобблпот, на этот раз — с бутылкой жидкости мутно-жёлтого цвета, которая наверняка привела бы в восторг Нигму, в которой плавало нечто среднее между змеёй и игуаной. Полуоткрытые глаза твари взирали на окружающий мир с неизбывной тоской.
- Уходи, - велел Джим из-за закрытой двери. Выражение лица Освальда стало таким же печальным, как у рептилии в бутылке. - Уходи немедленно, иначе я позвоню в участок.
- Не позвонишь, - возразил Пингвин, переминаясь с ноги на ногу. Джим походил вокруг телефона, снова выругался и вернулся в постель. Чёрт с ним, с этим чудиком, скоро сам уйдёт.
Утром, не увидев в глазке никого постороннего, Джим успокоился и вышел, немедленно споткнувшись обо что-то мягкое и упругое, лежавшее перед самой дверью. Обретя равновесие и возблагодарив выработанные службой рефлексы, Гордон с тревогой оглядел Пингвина, уютно свернувшегося в клубочек на его придверном коврике. В руках у него была давешняя бутылка, уже наполовину пустая, которую он прижимал к себе, как плюшевого мишку. От пинка Джима он пошевелился и пробурчал что-то себе под нос, но глаза стратегически продолжал держать закрытыми.
Джим тоскливо оглядел спящего Пингвина. Скользкая тварь в бутылке сочувственно пялилась на него, меланхолично бултыхаясь в золотистой жидкости. Самым очевидным решением снова было просто позвонить в участок, но... Джим не мог. Просто не мог. Проклиная всё на свете, Гордон кое-как поднял Освальда на руки и донёс его до дивана. Положив на столик рядом с ним наспех нацарапанную записку, гласившую «Как только проснёшься — убирайся и больше не возвращайся», Джим поспешил на работу, мрачно гадая, сохранит ли квартира к концу дня первозданный вид.
Домой он шёл, как на очередное задание — с пистолетом наголо, бдительно прислушиваясь к малейшему шуму. На первый взгляд, всё было в порядке, а главное — Пингвина на диване не было. Джим хотел было облегчённо вздохнуть, но, к своему сожалению, увидел на столике очередной букет, на этот раз — из роз цвета запёкшейся королевской крови... или забродившего вишнёвого сока... шипов на которых было заметно больше, чем собственно соцветий. Рядом стояла та самая бутылка, на дне которой свернулась хорошо знакомая тварь. Венчала композицию коробка конфет размером с небольшое футбольное поле.
Джим взмолился, чтобы этими дарами данайцев дело и ограничилось, но, судя по неровным шагам со стороны кухни, все божества мира были заняты и молитву не расслышали. Освальд вошёл в комнату в облаке сладковато-пряного запаха теста и корицы, бережно держа в вытянутых руках два крошечных кексика, на которых глазурью были неумело, но старательно нарисованы зонтик (или очень сильно увядшая ромашка) и пистолет (по крайней мере, Джим искренне надеялся, что это был именно пистолет, а не то, что нарисовало ему тронутое профдеформацией воображение).
- Почему ты ещё здесь? - строго спросил Джим, стоически игнорируя аппетитный аромат свежей выпечки.
- А зачем мне куда-то уходить? - искренне изумился Освальд, протягивая ему кексик.
- Ты не читал мою записку? - Джим против воли взял его, пытаясь заглушить слабые протесты здравого рассудка, шептавшего о том, что там может быть яд, взрывчатка, а то и всё вместе. Интуитивно Гордон чувствовал, что Освальд здесь не для того, чтобы навредить ему — это читалось в его взгляде, улыбке, неожиданно приятной и искренней. Но тогда — зачем?..
- Какую записку? - невинно спросил Освальд, жуя свой кексик. Долгий и выразительный взгляд Джима не произвёл на него никакого впечатления. Последний закатил глаза и откусил кусочек кексика.
- Потрясающе. Где такие продают?
- Я сам испёк, - проворковал Освальд, отчего Джим чуть не подавился. Тщательно прожевав кексик, он сказал:
- Ну и что мне теперь с тобой делать? Позвонить Харви? Он будет рад тебя видеть.
Встревоженный Освальд метнулся к букету и укрылся за ним, как за щитом.
- По-хорошему, я обязан сообщить в полицию, - неумолимо продолжил рассуждать Джим. И без того подвядшие розы поникли ещё больше. Освальд осторожно выглянул из-за своего импровизированного защитного убежища и пискнул:
- Но ты ведь этого не сделаешь?
- Нет, - со вздохом сказал Джим. Освальд просиял и подошёл ближе. Гордон опасливо посмотрел на торчавшие во все стороны шипы и продолжил. - Зачем ты вообще ко мне пришёл?
- Хотел увидеться при более спокойных обстоятельствах, - Освальд машинально обхватил букет одной рукой, уже покрытой мелкими царапинами. - Я так и не успел тебя толком поблагодарить.
- Не стоит благодарности. Всё? Ты доволен?
- Нет. Ты мне нравишься, Джим, - Освальд стал примерно одного цвета с розами. Джим уставился на него так, словно он вдруг заговорил на малоизвестном монгольском диалекте. От шока он сумел выдавить из себя лишь один вопрос из множества роившихся в голове:
- Ты поэтому всё это сюда притащил?
Освальд застенчиво кивнул.
- Да... - Джим не находил слов. - Кто тебя на это надоумил?
***
Освальд решил начать издалека.
- Мама, а что можно сделать для человека, который тебе очень сильно нравится?
Гертруда оторвалась от помешивания чего-то тёмно-зелёного, вяло булькавшего в кастрюльке, и подозрительно прищурилась:
- А что такое? Хочешь произвести впечатление на какую-то
девицу?
Ни одно матерное ругательство не могло передать той степени презрения, с которой его мать произнесла слово «девица».
- Нет, нет, - торопливо проговорил Освальд и для пущей честности помотал головой. - Просто любопытно. Я ведь знаю, как ты хороша в таких вещах.
- Ах ты подлиза, - Гертруда потрепала его за щёку и кокетливо приложила унизанную перстнями руку к объёмистой груди. - Сейчас люди совсем забыли о галантности. А как за мной ухаживал твой отец! Он дарил прекрасные букеты из оранжерейных цветов, покупал специально для меня самые изысканные напитки, собственноручно пёк, не то что современные мужчины, которые и плиту-то включить не умеют...
***
Взгляд Освальда на секунду остекленел. Он встряхнулся и пробормотал:
- Прочитал. В газете, - он смущённо уткнулся лицом в изрядно потрёпанные розы. Джим решил не углубляться в тему. От несчастного вида Пингвина ему стало не по себе.
- Хорошо, хорошо, - он растерянно потёр лоб. - Давай посидим и выпьем по капельке этого твоего пойла. А потом ты уйдёшь. Окей?
Сияющий Освальд выронил букет и, не дав Джиму опомниться, крепко обнял его. От нахлынувших ощущений у него закружилась голова: тёплое, почти горячее тело так близко к его собственному, резковатый, но приятный аромат одеколона, лёгкие пряди волос, щекочущие щёку и подбородок, до странного быстрый стук сердца. Он неуверенно приобнял Освальда одной рукой, неловко похлопывая его по спине, будто утешал боевого товарища. Пингвин приподнялся на цыпочки и прошептал Джиму на ухо:
- Ты не убил меня, когда тебе приказали, не солгал, когда тебе было страшно, оставил дома, когда мог бы запереть меня в камере. Поэтому, что бы ты ни говорил, я останусь здесь. Потому что я тоже тебе нравлюсь.
Освальд быстро поцеловал ошарашенного Джима в щёку и слегка отстранился, глядя на него снизу вверх. Гордон, чувствуя, как горят щёки, пробормотал, запинаясь:
- Ну что, мне принести стаканы? - и, ругая себя за каждое слово, добавил. - Гостевая спальня на втором этаже.
- Меня больше интересует хозяйская, - радостно сообщил Освальд. - Я сам схожу за ними, знаю, где они стоят.
Джим остался бороться с залившей лицо краской в одиночестве. В поисках поддержки он взглянул на склизкое существо в бутылке, и оно, казалось, подмигнуло ему одним белёсым глазом.
- Иди ты, - буркнул он и направился вслед за Освальдом.
