Дурман

Неприятно жужжа, под потолком пролетала муха, бросаясь из одного угла в другой, пока, наконец, не угодила в паутину. — …ну и, в общем, больше ее я не видел, — как-то обреченно вздохнул Лютик, до этого следивший за полетом насекомого, и положил обнаженные ноги на край большой деревянной ванны с теплой водой. Геральт, сидевший рядом в небольшой комнатушке, являющейся чем-то наподобие ванной комнаты, повернулся к Лютику, приподнимая одну бровь, а тот тяжело вздохнул. — Так хотел бы увидеть вновь мою милую Злату. — Ты же сказал, что она тебе плешь проела. — Геральт, ты ее не видел! — воскликнул Лютик. — Все минусы ее характера с лихвой восполнялись красотой. Воспевать ее я готов почти всю жизнь… — Ну, если твоя жизнь неожиданно оборвется, когда ты встретишь новую девушку… — Ох, Геральт, не стоит воспринимать слова поэта буквально. Ведьмак пожал плечами и продолжил зашивать свою рубашку, а Лютик совсем рядом принялся соскабливать со своего и так уже чистого тела слой невидимой даже зоркому ведьмачьему глазу грязи. Геральт не смотрел; он и сам не знал, зачем завалился с Лютиком в эту комнату, если мог в спокойствии посидеть в прихожей и помедитировать, но Лютик, описывающий очередные события из своей разнообразной жизни (девушки — любовь до гроба — поэзия — разбитое сердце — девушки — и так по кругу), пожелал, чтобы грубый, «ничего не смыслящий в настоящей любви» (тут Геральт усмехнулся в бороду, слегка отворачивая лицо) ведьмак составил ему компанию. Поэтому теперь Геральт был вынужден слушать об очередной душечке, разбившей маэстро Лютику его хрупкое сердце. — А вот Златовласка… — Была голубоглазой, с пышными формами и определенно тянула на ту самую, единственную даму сердца, — решился продолжить Геральт. Лютик приподнял голову, с прищуром глядя на него. — Нет, Геральт, это была другая Златовласка. — Какая из десяти? — усмехнулся ведьмак; мимо его головы незамедлительно просвистел кусочек мокрой пемзы, глухо ударился о деревянную стену и упал на пол. Геральт поднял его и кинул обратно. Послышался всплеск. — Спасибо, — пробормотал Лютик и, вздохнув, погрузил лицо в воду. На некоторое время в небольшой комнатке воцарилось обиженное молчание со стороны трубадура, Геральт же просто продолжал зашивать дыры в рубахе безо всякой задней мысли. Со следующего утра ему предстояло отправиться в путь куда-нибудь в Велен, чтобы найти чье-нибудь объявление, убить какого-нибудь монстра, получить за это свои гроши и снова потратить их все на гвинт. Безумно важные ведьмачьи дела. Но задерживаться дальше у Лютика он не хотел; дружба дружбой, а смущать людей своим слишком частым присутствием Геральт не любил. Да и вечный шум Новиграда за пару проведенных здесь дней порядком надоел. Лютик выбрался из ванны; шлепая босыми ногами по деревянному полу, добрался до висящего на стуле полотенца и, вытершись, обернулся им ниже пояса. Когда это самое полотенце попало в поле зрения ведьмака, чей взгляд до сего момента был устремлен на лежащую на коленях ткань, Геральт наконец поднял голову. Лютик, уперев руки в бока, смотрел на него, нахмурившись. — Знаешь, ведьмак, ты совершенно ничего не смыслишь в любви! И женщинах! — воскликнул Лютик. — И в поэзии, — подсказал Геральт. — Да! Если бы я только мог, я бы заставил написать тебя хоть строчку стихотворения, чтобы ты понял, как это тяжело. — Тут Геральт приподнял брови, усмехаясь, но Лютик выглядел совершенно серьезным. — Ну… если ты выполнишь хоть один ведьмачий заказ, то я тебе аж поэму напишу. Лютик прищурился, на несколько секунд задумавшись. — По рукам. И неизвестно, было ли причиной выпитое недавно вино или просто гордость ударила в голову, но Лютик, твердо уверенный в своем решении, схватил пестрые одежды и удалился, а Геральт, не став его переубеждать, с сомнением посмотрел на ванну с водой, еще не до конца остывшей, и отложил в сторону зашитую рубашку. * * * Когда они выехали из Новиграда, солнце только-только показывалось на востоке, и на предрассветном небе медленно гасли звезды. Геральту до этого не было дела — он следил за дорогой, которую развезло от ночного дождя, а Лютик, ехавший позади него на безымянной лошади, которую Геральт в шутку («Или серьезно?» — спросил себя Лютик) нарек Плотвой-младшей, разглядывал окружающую его красоту еще слегка сонным взглядом, в уме уже прикидывая, какими строками это будет правильнее описать. Дорога предстояла долгая, и чем дальше становились стены Новиграда, тем меньше уверенности в своих словах оставалось у Лютика. Как он, поэт и трубадур, умеющий играть разве что на струнах лютни и девичьей души, сможет убить, к примеру, утопца или накера? Заболтать до смерти, спеть лучшую балладу о любви, растрогав чудище до слез? Ах, если бы. Лютик взглянул на два меча Геральта — стальной и серебряный, упрятанные в ножны, и понял, что у него с собой нет даже ножа. А, следовательно, нет и шанса. Не бить же чудовищ лютней, ей-богу. Лютик отвел взгляд от Геральта и продолжил смотреть на небо, стараясь не унывать. Все-таки удача всегда была на его стороне. Почти всегда. Молчание тяжело повисло между ними, нарушаемое цокотом лошадиных копыт, шелестом трав, птичьим пением и периодически свистящим в ушах ветром. Геральт никогда не слыл болтливым собеседником — это Лютик знал, но терпеть был не намерен. — Знаешь, недавно я прослышал, что вы, ведьмаки, питаетесь совершенно отвратительными вещами, — не выдержав, сказал он, нагоняя Геральта. — Да, та дешевая похлебка из новиградской корчмы действительно была не очень. — Ты понял, о чем я. — Мне казалось, что ты, Лютик, должен уметь отличать истину от вымысла, — сказал Геральт. — Не волнуйся, останки монстров уходят на эликсиры — и только потом в желудок. Лютик поморщился, представляя, каков на вкус эликсир из какого-нибудь гнильца. Медленно наступало утро. * * * Через несколько часов беспрерывной езды они добрались до Яворника; Геральт спрыгнул с лошади, ведя ее рядом с собой, а Лютик, оставив Плотву-младшую у высокого забора, устремился вперед, к доске с объявлениями, остановившись подле нее и с видом чрезвычайной заинтересованности на лице рассматривая неграмотно написанные объявления. Наконец Лютик сорвал одно из них и сунул Геральту. — Дама в беде, ведьмак! Это дело для настоящего героя, — сказал он. Ведьмак взял в руки потертую, желтую от времени бумагу. — То есть для меня. Геральт повертел лист и прочел объявление, гласящее о том, что ужасное чудище утащило девушку по имени Розочка, и подписанное неким Счепаном, который пообещал нашедшему корову и с десяток монет. «Ну, одну карту в колоду можно купить», — в уме прикинул Геральт и свернул бумагу. — Ну что? Черным по белому, точнее сказать, по желтому, написано: «Унесло чудище», значит, работа как раз для ведьмака, — сказал Лютик, — а раз у нас уговор, то готовь перо и чернила, будешь воспевать мой славный подвиг. — Главное, чтобы не посмертно, — прокомментировал Геральт, но Лютик не слушал: уже выпрашивал у сгорбившейся пожилой женщины, где проживает Счепан. Женщина указала рукой на один из домов. * Счепан оказался взрослым, коренастым мужчиной с жиденькими, поредевшими волосами непонятного цвета и пышными темными усами с застрявшими там крошками недавнего завтрака. Узнав, что в гости к нему пожаловал ведьмак по объявлению и еще какой-то непонятный парень с гитарой (балалайкой? лютней?), Счепан, почесав сначала полысевшую макушку, а затем — пузо, решил пропустить их внутрь. — Розочка-то, дочурка моя, пропала, милсдарь ведьмак, — сказал он, всплеснув руками, и подошел к столу. — Пива? Геральт отрицательно покачал головой, и Счепан продолжил: — Так вот… значится, просыпаюсь я как-то утром… нет, сначала ночью. Да, ночью. А за окнами, видится, чудище стоит со страшной мордой, да смотрит прямо в окошко-то… Ну я вот чуть не обоср… — Мужчина замялся и сделал небольшую паузу. — Испугался, в общем. — Мм-хмм, — многозначительно произнес Геральт, разглядывая небогатое жилище. Тут и там висели под потолком различные травы, связки чеснока и вяленая рыба. Запах был соответствующий. Лютик поморщил нос. — Чудище-то вдруг мне рявкнуло нечеловечьим голосом, мол, «Спи, батя!», а я, ну, и пошел… спать-то… А утром просыпаюсь — Грася, жена моя, охает все, говорит: Розочки нет нигде! — Мужчина ударил кулаком о стол. — Не видывали ее уже как неделю. Еще и кот наш, Барсик, пропал. Жирный такой был, гаденыш, черно-белый… Дверь в жилище открылась, показалась полная женщина с двумя ведрами чистой воды, да так и осталась стоять на входе, с недоумением оглядывая ведьмака и его спутника. Наконец ведра оказались на полу, а женщина уперла руки в бока. — Ты когой-то к нам притащил, дурень? — Так это ж ведьмак, милочка, по моему объявлению. — А ну вон отсюдова! — сразу же вспылила Грася. — Никаких ведьмаков, чудищ окаянных, чтоб в доме моем не было! — Но Розочка… — поспешил вставить слово Счепан, но женщина отошла от дверей и указала на выход. — Брысь, я сказала, иначе сейчас всю деревню созову! Одни проблемы потом от вас, ведьмаков, да детишки пропадают! Пожав плечами, Геральт вышел из дома, и Лютик, напоследок сняв шляпу и слегка поклонившись женщине, поспешил за ним. Дверь захлопнулась, и изнутри послышались звуки перебранки. — Ну что, как думаешь, кто виновник? — спросил Лютик и, решив блеснуть своими знаниями, продолжил: — Волколак? Утопец? Грифон? Гнилец? Ничуть не потрясенный чужими познаниями Геральт присел на корточки, рассматривая тропинку, ведущую к дому. Пальцами он поднял несколько маленьких белых волосинок. — Кошачья шерсть… — …Барсик? — таинственным тоном продолжил перечисление возможных преступников Лютик. Сама идея того, что кот утащил девушку, показалась ему неожиданно забавной, и он прыснул от смеха, прислонив кулак ко рту. Геральт молча поднялся на ноги и медленным шагом, не сводя взгляда с дороги, пошел вперед. Лютик устремился за ним. Как Геральт определил, что это была шерсть того самого кота — для Лютика оставалось загадкой, все-таки ведьмачьи штучки для простого обывателя были чем-то мистическим, стоящим за гранью обыденного склада вещей. Ведьмак уверенно шел вперед, остановился на выходе из деревни и, прищурившись, посмотрел влево. — Нет, Геральт, так не пойдет, — сказал Лютик. Геральт повернулся к нему, смотря вопросительно. — Это ведь мое задание, да? Значит, я должен выполнять его. Сейчас мы седлаем коней и едем… Лютик, воздев взгляд к небу и взяв в пальцы подбородок, изобразил тяжелую умственную деятельность на лице. Геральт, наклонив голову, слегка улыбнулся. — Туда! — Лютик указал пальцем в сторону, к которой и пришел до этого ведьмак. — В соседнюю деревню. * * * Через пару часов пути жара и духота, стоявшие в воздухе, оказались невыносимыми, поэтому Геральт, завернув на еле заметную тропинку и выехав на небольшую опушку, спешился, и Лютик последовал его примеру. Совсем рядом был пруд с чистой, прохладной водой; ведьмак, взяв Плотву под уздцы, повел животное к нему. Лютик так и остался стоять на тропинке. Его лошадь решила проявить самостоятельность и направилась к пруду. Ведьмак принялся расстегивать свои доспехи, сбрасывая их на поросший травой берег. — Не боишься, что выскочат какие-нибудь утопцы? — спросил Лютик. Геральт повернулся к нему и зажал в руке медальон в виде оскалившейся волчьей головы. — Уже бы выскочили. — И отвернулся, вернувшись к своему занятию. Лютик стащил с головы шапочку, а потом, немного поразмыслив, снял и остальную верхнюю одежду, оставаясь в одной белоснежной рубашке, от которой еще немного пахло цитрусом и гвоздикой — такой аромат позволял одежде оставаться свежей чуть дольше, чем обычно, но, судя по жаре, скоро выветрится и он. Лютик устало вздохнул и уселся на траву, согнув ноги в коленях и положив на них руки. Порой он ловил себя на мысли, что Геральт ему нравился. То была не просто дружеская симпатия, но и не нечто, похожее на его чувства к прекрасному женскому полу, — что-то другое, странное, но приятно расползающееся теплом в груди. Для многих Геральт был простым охотником и незамысловатым, молчаливым и грубым рубакой, для Лютика же он был человеком небывалой глубины, который вовремя приходил на помощь. И, возможно, за почти четверть века, прошедшую со времени их первого знакомства, Геральт стал для него немногим больше, чем близким другом. Когда ведьмак стянул с себя рубашку, открывая испещренную шрамами спину, Лютик не смог отвести взгляда и снова поймал себя на этой мысли, которая почему-то не приносила за собой стыда, скорее, казалась чем-то привычным и правильным. Возможно, чувство это походило на слишком затянувшуюся влюбленность, о которой не споешь в балладах. Ведьмак, усевшись на корточки, набрал воды в ладони и брызнул себе на лицо, потом поднялся на ноги и по колено зашел в приятно-холодную воду. Лютик достал свою лютню, чтобы хоть немного расслабиться. Легкие звуки еще никому, кроме него, не известной мелодии раздались на небольшой поляне, растворяясь в душном летнем воздухе. Геральт обернулся. * * * Лютик спешился у въезда в деревню Залипье и с уверенным видом пошел вперед: расспрашивать жителей о Розочке. Геральт вошел в деревню за ним следом, вставая в тень и наблюдая за тем, как Лютик потихоньку начинал терять воодушевление с каждым новым разговором, в конце которого жители пожимали плечами и уходили восвояси. Приметив у входа одной из изб толстого черно-белого кота, Геральт улыбнулся краешком губ. — Никого по имени Роза вы здесь не знаете? — спрашивал Лютик. Мужчина, стоявший посреди улицы в одних трусах и сорочке, икнул и тупо уставился на него, не понимая, о чем речь. Лютик решил не сдаваться: — Не приезжала ли сюда с неделю назад прекрасная дева? — Блондинка шо ль? — удивился мужчина. Лютик поморщился: от того резко пахну́ло крепким алкоголем. — Вы это… того! Туды! — махнул он. Поблагодарив его, Лютик первым делом направился к ведьмаку, широко улыбаясь. — Ну что ж, Геральт, смотри, как работает профессионал! — воскликнул он, устремив указательный палец кверху, и направился в избу, где, предположительно, жила Розочка. Геральт пошел за ним следом и, скрестив руки на груди, прислонился к деревянному забору, обносящему небольшой огород, рядом с входом и принялся ждать. Лютик подошел ко входу и постучал; кот, завидев ведьмака, зашипел, поднялся с места и убежал в неизвестном направлении. Спустя несколько секунд дверь открыла молоденькая девушка, которой было не больше двадцати, с огромной светлой косой до поясницы. Утерев мокрые руки о подол, она с недоумением посмотрела на Лютика. — Вы Роза? — спросил тот, сияя, как начищенный таз. Девушка кивнула. — Это ведьмак, Геральт из Ривии, и его прекрасный спутник, поэт и трубадур, Лю… — Что-о-о? Ведьмак? — перебила Роза и широко раскрыла глаза от удивления, разглядывая стоявшего перед ней мужчину. Тот поправил свою шапочку. — Не я. Он, — улыбнулся Лютик, рукой указав на стоявшего неподалеку Геральта, но девушка уже не слушала, отвернулась и крикнула в дом: — Котенок, тут ведьмак пришел! — и через секунду в дверном проеме появился «котенок» — высокий широкоплечий мужчина с татуировками во все тело, сверкающей лысиной и лицом, отдаленно похожим на морду тролля. Геральт приподнял одну бровь. Лютик сделал небольшой шаг назад. — Ведьмак? Я ща тебе покажу: ведьмак! — проревел мужчина и заехал кулаком Лютику в глаз. — Ведьмаков здесь не терпим! Через пару секунд мир для Лютика увяз во тьме, и лишенное неожиданным ударом сознания тело упало навзничь, но Геральт успел его подхватить и свободной рукой по инерции вытащил оружие. * * * Когда Лютик очнулся, солнце уже заходило за горизонт, и на западе алела тонкая полоска неба, граничащая с темно-синей бездной. Геральт с закрытыми глазами сидел рядом, положив руки на колени, и медленно, размеренно дышал, будто бы в трансе. — Геральт? — тихо позвал Лютик, принимая сидячее положение; ведьмак сразу же встрепенулся и перевел на него свой взгляд. — Что случилось? Где мы? — Завтра будем в Новиграде. — А что с Розочкой? — Жива-здорова. Сбежала к своему «котенку», которого ее отец принял за чудище, — ответил Геральт. — Неудивительно… с такими-то манерами, — недовольно пробормотал Лютик, касаясь своего левого глаза, и подвинулся ближе к костру. — Узнала тебя и долго сыпалась извинениями, но ты был в отключке, — продолжил Геральт. Лютик разочарованно вздохнул, но потом его осенило: — Но Розочку я нашел, значит, задание выполнил. Геральт молча поднялся на ноги и подошел к Плотве, начиная копаться в небольшой сумке. — Будешь сало из утопца? — поинтересовался он, доставая какой-то сверток. Лютик удивленно приоткрыл рот, припоминая утренний разговор и не найдясь, что сказать, но ведьмак уселся рядом и раскрыл сверток. — Расслабься, это всего лишь хлеб. — Скверное чувство юмора ведьмаку не чуждо, — недовольно пробурчал Лютик, отламывая от предложенного ломтя хлеба небольшой кусочек и кладя его в рот. — Что насчет обещанной поэмы? — Понятия не имею, о чем сочинять. — Ну давай о битве. Какое у тебя запоминающееся сражение было? — Ну… один раз я дрался с риггером прямо в помойной яме. Смердело потом так, что неделю отмывался, — сказал Геральт первое, что пришло на ум. — Не слишком поэтично. Давай лучше о любви. И не надо отнекиваться. — Хм… — Ведьмак крепко задумался. На некоторое время вокруг повисла тишина. Рядом приятно потрескивал костер. Где-то вдалеке вскрикнула птица — Лютик вздрогнул, а Геральт резко повернул на звук голову, прислушиваясь, но все почти сразу же затихло, вновь утопая в тишине. — Хм… — повторил Геральт, так ничего и не придумав. Лютик тяжело вздохнул и достал лютню, устраиваясь поудобнее у костра. — Учись у мастера, — не без капли самолюбия произнес он и, прочистив горло, коснулся пальцами струн и в такт музыке начал петь: «Я не знаю, как жить, я не знаю свой путь», — Я шепчу, мне в ответ: «Не кричи!» И никто не согреет меня — ну и пусть, Будут громче петь в битвах мечи. Мне один — для чудовищ, для монстров — другой, Оба будут про смерть напевать. Говорят, где есть я, душно веет бедой, А где нет — лишь одна благодать… — И кто же это у нас такой несчастный? — спросил Геральт, глядя на то, как Лютик перебирает струны лютни, про себя дальше напевая мотив недавно придуманной песни. — Главный герой предпочел остаться анонимным ведьмаком, — ответил Лютик, не отвлекаясь от своего занятия. Прикрыв глаза, Геральт усмехнулся и отвернулся. — Ну понятно. Над их головами мириадами звезд раскрылась темная, прохладная ночь. Дым от костра поднимался ввысь; Лютик взглядом проследил за тем, как он растворяется в темноте, и прекратил играть на лютне, отложив ее в сторону. Ведьмак, наклонив лицо к костру, сидел с закрытыми глазами, и выглядел совершенно обычным человеком — усталый, с мелкими шрамами и морщинками на лице, мягкой седой бородой, прибавляющей ему лет десять возраста. Но вот глаза открылись, неестественно желтые, почти рыжие от света огня, с вертикальными кошачьими зрачками, и Геральт перестал быть обычным. Лютик придвинулся ближе к нему, плечом к плечу, и уловил горький запах растертой ласточкиной травы, хлеба и дыма. Геральт повернул к нему свое лицо, приподнимая брови в молчаливом вопросе, ответ на который так и не прозвучал. — Синяк-то у тебя еще долго не сойдет, — сказал Геральт, нарушив молчание, и коснулся большим пальцем синеющего пятна под левым глазом Лютика. Тот разочарованно нахмурился. Лютик знал, что их с Геральтом дороги постоянно расходятся в совершенно разные стороны, лишь изредка сходясь, давая воскликнуть: «Геральт!», завидев ведьмака в тавернах Новиграда или Оксенфурта или на пути из одной деревни в другую, где Лютик умудрялся попадать в какую-нибудь очередную передрягу; но потом Геральт неизменно уходил. Каждый раз, как в последний. Лютик знал, что все это — ненадолго. Завтра днем он вновь окажется в Новиграде, а Геральт исчезнет в лесах, полянах, в журчащих ручьях и запахе трав, эликсиров, мазей и масел для мечей. Образ ведьмака утонет в чужой крови и звуке поющих стали и серебра. Лютик же будет сидеть в верхней комнате таверны и пером выводить новые строки будущих песен. И все останется так, как и было прежде. Спустя столько лет, совершенно ничего не меняется. Глубоко вдохнув свежий, холодный воздух, пропахший надвигающимся дождем, Лютик подался вперед. Губы их соприкоснулись в грубоватом, непривычном поцелуе, отдаленно напоминающим тот первый — и до этих пор последний — раз, в давние времена, в траве по пояс и удушающем аромате сорняков и цветов. Лютик положил одну ладонь на небритую щеку ведьмака, прижимаясь ближе, целуя глубже и жарче, так, как никогда прежде не целовался. Сердце сбивалось на сумасшедший ритм, и в нос ударял запах горьких трав, запах Геральта, и все это кружило голову, ощущалось чем-то странным, выбивающимся из привычной жизни, чем-то ненормальным. Прервав поцелуй, Геральт коснулся губами края рта Лютика и отстранился, с легкой беззлобной усмешкой глядя, как тот пальцами касается покрасневших губ. — Это… странно, — выдал свой вердикт Лютик после недолгого молчания. Геральт только пожал плечами — ему нечего было сказать, и, наверное, впервые Лютик мысленно поблагодарил его за это молчание, хоть и сам понимал, что любые слова тут окажутся лишними. Здесь не скажешь о любви, не скажешь «мы это забудем» или «ничего не было». Поэтому Геральт молчал. Прочистив горло и пригладив волосы, Лютик отвел взгляд, замирая всего на мгновение до того, как повернуться к Геральту вновь, и, наконец повернувшись, тронул ведьмака за плечо, снова увлекая в жаркий поцелуй. Геральт аккуратно уложил Лютика на лопатки и навис над ним, опираясь на локти. Лютик обнимал его за шею, притягивая ближе к себе, пускал пальцы в белые волосы, завязанные в тугой хвост, и желал, чтобы эта ночь не кончалась. Геральт целовал Лютика и не думал ни о чем. Дым от костра тонкой нитью тянулся все выше и выше, к горящим на черно-синем небесном полотне звездам, словно пытаясь до них дотянуться, но растворялся в воздухе, ветром развеваясь по миру. * * * Ранним утром они уже были на пути в Новиград. Геральт, как обычно, молча ехал впереди, иногда смотря по сторонам на предмет какой-нибудь опасности, а Лютик без умолку рассказывал ему о том, как недавно умудрился встретить Золтана в Оксенфурте, где они с краснолюдом завалились в одну таверну и проиграли все деньги в карты. Рассказ кончился тем, что Золтан, в одних кальсонах, убегал от нескольких гулей. Как до этого дошло — Геральт, к сожалению, пропустил мимо ушей, но и без этого не был уверен в том, что весь рассказ — чистая правда. Лютик любил приукрашивать. И в кальсонах убегал, скорее всего он. От очередной толпы Златовласок, Агнешек, Веспулей и прочих представительниц прекрасного пола. Лютик замолк, но потом, слегка пораздумав, снова оживился: — Слушай, Геральт, придумай мне рифму к слову «ноша», — попросил он. — …игоша? — неуверенно произнес Геральт после недолгого молчания. — Лучше бы я не спрашивал, — обреченно вздохнул Лютик. * Спешившись, Геральт медленно пошел по деревне, стоявшей близ Новиграда у Ворот Славы, и Лютик, уже вернувший лошадь, шел рядом с ним налегке, что-то насвистывая и разглядывая розовое небо с мелкими, полупрозрачными облаками. Пахло сыростью и речной водой, слышались оживленные звуки пробуждающихся города и деревни. — Здесь я тебя и оставлю, — сказал Геральт, когда они дошли до моста, ведущего в Новиград. Лютик взглянул ему в лицо. — Благодарю за чудесный день, Геральт. Коли будет надобность — ищи меня в Оксенфурте. В Новиграде, боюсь, я ненадолго. — Лютик глянул в сторону и приметил женщину, которая шла с крынкой молока в руках. Та встретилась с ним взглядом и замерла. Лютик повернулся обратно к Геральту и неуверенно улыбнулся: — А может, прямо сейчас уеду. Бывай! — Бывай. Лютик быстро зашагал по мосту, делая вид, что никого не заметил, но женщина пустилась за ним с криками «Ах ты негодник! Ты где шлялся, бабник этакий! С какой такой курвой я опять тебя видела!», слыша в ответ: «Ну, Златонька, ты же знаешь, что ты у меня одна-единственная!» — Ну что, Плотвичка, остались мы опять одни. — Геральт погладил лошадь по морде, та фыркнула и ткнулась носом в его ладонь. * * * Спустя несколько недель, сидя в таверне «Зимородок», Геральт опрокинул третью кружку пива внутрь и уставился на сцену, где потихоньку собирались барды. Черноволосая девушка принялась играть на лютне. Жизнь в таверне сначала закипела — все старались найти себе место и устроиться поудобнее, — но потом резко затихла; Геральт поднялся на ноги, со скрипом отодвинув стул, и направился к выходу, но замер, когда женский голос принялся петь, накладывая слова на смутно знакомую ему мелодию. «Я не знаю, как жить, я не знаю свой путь», — Я шепчу, мне в ответ: «Не кричи!» И никто не согреет меня — ну и пусть, Будут громче петь в битвах мечи. Мне один — для чудовищ, для монстров — другой, Оба будут про смерть напевать. Говорят, где есть я, душно веет бедой, А где нет — лишь одна благодать… Трубадур, ты не пой, что чудовищ ждет рок, Что помрут через несколько лет. Там в лесу, может быть, громко воет не волк, А сошедший с ума человек. «Жизнь сладка, словно мед», — мне на ухо поешь, Из цветов надевая венок. А словечком каким ты того назовешь, Кто жену на страданья обрек? Так что ты, трубадур, слушай песни мечей, Слушай струны бездыханных тел, Да запомни, что в мире людей-палачей Вдвое больше баллад, что ты пел. Разойдутся дороги, исчезнут пути, Будет песня на свой старый лад: Мне вперед предначертано дальше идти, А тебе, трубадур мой, назад. Угли стынут в ночи, дыма тянется нить, Прошлый день ускользает во тьму. Лучше спой, трубадур, как прекрасно любить! Может, это хотя бы пойму. Звонкий голос затих, уступая бренчанию лютни. Геральт вышел из таверны, и дождь обрушился ему на голову крупными ледяными каплями.