Холодные чувства

      Помянутый Дэном Кадугаун к ночи мог нарушить чьё угодно спокойствие. Так у него какие-то планы насчет меня? Вернувшись домой, я не нашла в себе мужества выйти во двор или тем паче в сад. Выглянув пару раз в дворовое окно и не увидев в нём ничего, кроме темноты, я вернулась на веранду и, присев, призадумалась. Мне было страшно − страшно возвращаться в этот вампирский круговорот событий, грозящих всякий раз гибелью или чем-нибудь менее фатальным, но всё же весьма неприятным. За прошедшие насколько месяцев моя психика понемногу вернулась в обычное человеческое состояние, когда серьёзный стресс не может пройти незамеченным. Не имея и тени представления о том, что собираются делать вампиры, и как они намерены поступить со мной, трудно было мыслить прагматически. Впервые я подумала серьёзно о том, чтобы уехать на время из этих мест, например, к подруге в столичный регион, которая давно меня звала пожить у неё. Вот только отложенные мною и оставленные моим вампиром средства понемногу подходили к концу, и мне скоро потребуется позаботиться о хлебе насущном.       Не в силах больше выдерживать духоту веранды и свои невесёлые размышления, я порывисто встала и вышла на темную улицу. Здесь было прохладнее. Ночная тьма обступила меня, уличный фонарь не горел последние несколько дней (видимо, перегорела лампочка, а муниципальный электрик еще не добрался до него с заменой), в моем доме свет горел только в коридоре и не проникал на улицу. У соседей светились отдельные окна. В небе разгорались смутно знакомые по школьному курсу астрономии созвездия.       Я вдохнула прохладный воздух и вдруг задышала быстро и прерывисто, сердце ухнуло и забилось подстреленной птицей − мне показалось, что в сгустке деревьев у дороге мелькнула чья-то темная тень. Да, очевидно, я не готова снова встретиться с вампирами. Пожалуйста, пусть они не приходят! Я хотела бы увидеть Бориса, но последние надежды рассыпались в прах за время этого молчания. Я замерла, молча пытаясь бороться с перехватившим горло удушьем, с ужасом ощущая, как ледяные пальцы сдавливают мою шею, наклоняя её в сторону, и острые клыки скользят по коже… На мгновение почти потеряв сознание я шатнулась, и тут поняла, что это было всего лишь наваждение, игра моих слабых нервов. А ведь ещё днём мне хотелось увидеть хоть кого-нибудь из них! Подавив смешок облегчения, я, подчеркнуто не торопясь, двинулась к веранде, прежде всего стараясь самой себе продемонстрировать беспочвенность своих страхов, ну, и заодно кому-нибудь ещё, кто вдруг за мной тайно наблюдает. Каждый шаг возвращал самообладание. Я поднялась по ступенькам веранды и почти взялась за дверную ручку, когда услышала рядом с собой глухое: − Маръанн. Пол оборота на звук − и передо мной стоял он. Кадугаун. Звук его голоса, имя, произнесённое на свой особый манер, и, главное − его ужасающие глаза, притягивающие как магнит, − не узнать его было нельзя. В темноте не был виден их красноватый отблеск, но я знала, что он полыхает там. Века практики зачаровывания не прошли даром: я застыла, пытаясь отвести свои глаза от его лица. − Маръанн, − опять глухо и тягуче произнес он, − Наконец-то я вижу тебя. Мне нечего было сказать на это. Пауза в отношениях с ними была не моей инициативой, не стоило меня в этом упрекать. Видя, что я молчу, он усмехнулся: − Я дал тебе время забыть Бориса. Смертные быстро всё забывают. Я продолжала стоять столбом. Сил для дискуссии у меня не нашлось. − Пригласи меня, − предложил, нет, приказал он мне. Наконец я дёрнулась, мгновенно представив себе последствия своего приглашения. − Зачем? − нашлась наконец я. Кадугаун слегка вроде как удивился, что я ещё спрашиваю, а не выполняю немедленно его приказание: − Нам будет удобнее дома. − Удобнее что? − похолодела я, хотя, куда уже больше! − Заняться любовью, конечно, и не только! он, казалось, наслаждается моим замешательством. Или даже ступором. − С какой бы стати? − осмелела я. − Мы никогда не были близки. Мы с тобой не в таких отношениях! − А теперь будем, − отвечал он тоном, не допускающим возражений. − Я с Борисом, − напомнила я. Это был мой главный аргумент. − Борис передал тебя мне, − вдруг неожиданно заявил он. Постойте, я ослышалась? Как это возможно? Передать меня, будто я какая-нибудь вещь, да ещё и тому, от кого предостерегал и заклинал держаться подальше! Можно ли поверить в такое? Я, разумеется, ни на секунду не поверила. − Это невозможно, − заявила я, − Я помню, что говорил мне Борис, и он дал тебе совершенно определённые характеристики. − Отлично! − к моему ужасу Кадугаун почти смеялся. Что весёлого он находил в нашей беседе, мне было непонятно. Но главное, я осознала, что он приготовил для меня какую-то нелепую мистификацию, и что я могу не подчиниться его воздействию, так что в дом он не попадёт. По крайней мере, сегодня. − Он больше не вернётся сюда, − сообщил он мне, всё так же посмеиваясь и буравя невозможными глазами, − Но я уважаю твою преданность. Тебе всё расскажут те, кому ты доверяешь больше. А потом приду я. Я промолчала, переваривая услышанное. − Маръанн, — он протянул руку и коснулся холодной ладонью моей щеки, почти такой же холодной от переживаний. − Приятных снов! Он задержал свой взгляд, буквально вглядываясь в мои глаза, потом отступил в сторону и растворился в темноте. Мои сны в эту ночь (мне всё-таки удалось уснуть!) не отличались целомудренностью. И самое ужасное, что героем грезившихся мне любовных похождений оказался Кадугаун, этот жуткий вампир, бесцеремонным образом заявивший свои права на меня. Но, наверное, хуже всего было то, что во сне мне это нравилось. Проснулась я в совершеннейшем ужасе от своих развратных наклонностей.       Но сны остаются снами. Я постаралась наполнить свой день максимально полезными делами, предпочитая не думать о неизбежном развитии событий. Поэтому уже ближе к вечеру Григориус застал меня на грядках задом кверху − я пропалывала помидоры. Поскольку занималась я этим уже довольно давно, его приход меня даже обрадовал. − Привет, Григориус, − я с наслаждением распрямилась и подпёрла руками спину, − Рада видеть тебя. Григориус не снизошёл до ответного приветствия, как-то странно разглядывая меня и мою позу. − Тебе не идёт физический труд, − наконец изрёк он. − Спасибо за комплимент. Но ты разве пришел не с беседой от имени Кадугауна? Сам ты не нашёл повода навестить меня в отсутствии Бориса, − не удержалась я от упрёка, − Видимо, я как-то не правильно поняла уговор. Григориус продолжал стоять на одном месте, не двигаясь, вообще без всякой активности. Какое-то время я тоже молча наблюдала за ним. − Ну? − наконец вопросительно сказала я. − Мне жаль, Марианн, − произнёс Григориус действительно с каким-то сожалением в голосе, хотя это и было невероятным, − Я должен сообщить тебе, что Борис не вернётся., − последовала пауза. − Он встретил настоящую смерть, произнёс он в ответ на мой непроизнесенный вопрос, и опять добавил: − Мне жаль… До меня смысл этих слов дошёл не сразу. Поверить им мой разум отказывался. − Что?! Что случилось? Где он?! − Теперь нигде. Он отправился на встречу с вампирами из высшей власти, но они решили прикончить его. − За что?!! Объясни мне, что случилось? − мне стало дурно, голова закружилась, и всё вокруг стало удивительно невыносимым. В одну секунду Григориус оказался рядом, поддерживая меня, нетвёрдо стоявшую на ногах. Он извлёк меня из помидоров и усадил на траву, присев рядом. − Среди тех вампиров, кто представляет высшую власть, бывают разногласия. Очень серьезные разногласия. Кому-то из них показалось, что Борис больше не нужен для реализации их интересов, − растолковывал мне он. Я молчала, глядя не на Григориуса, а куда-то в дальнюю точку сада, в заросли, будто надеясь там кого-нибудь увидеть. Его. Бориса больше нет. Я почти привыкла к мысли, что его больше нет в моей жизни. Но его, оказывается, вообще больше нет. Нигде. Ну, по крайней мере, он погиб, а не забыл про меня… Так, стоп, а что там говорил Кадугаун о передачи прав на мою персону.? − А Кадугаун.? − начала я. − Да, − подхватил Григориус, видимо тоже торопясь закончить этот неприятный разговор, − Кадугаун считает, что ты переходишь к нему. − Как это «перехожу»? Он говорил, что чуть ли не сам Борис передал ему права на меня? Что это за права? И это, правда, было так? −Да, − спокойно ответил Григориус. −Он располагал тобой как своей смертной, которая к тому же знала о нас. Твою судьбу раньше решал он. Теперь её будет решать Кадугаун. Возмутительно и невероятно! −Так он передавал права сам? − я решила не обсуждать сейчас законность этих прав вообще. − Да! Он сам это сделал. − Но он сказал мне, что это ты и Савва будете защищать меня! − не сдавалась я. Григориус поморщился. Разговор явно утомлял его. Ему не хотелось спорить со мной. − Брось, Марианн! Ты прекрасно сможешь быть и с Кадугауном. − Ты думай, что ты говоришь! − Он мощный и древний вампир. Он тебе понравится! −Я − проститутка, по-твоему?! − По-моему, ты смертная, которой повезло пока оставаться живой. Ты не развалишься, если будешь заниматься сексом не с Борисом, а с Кадугауном. Поверь, это лучше, чем если ты просто будешь его едой. Я понимала и это. − Останься со мной ты, Григориус, − попросила его я. − Нет, Марианн, теперь уже слишком поздно. Я не могу ему помешать взять тебя, − ему явно не хотелось ссориться с превосходящими по силам кланом. − Мне жаль, − в третий раз произнёс он

***

      Я с трудом справилась с разочарованием. Меня не просто забыли и вычеркнули. Куда хуже! Я вторично ощутила вкус предательства, особенно горький оттого, что он был абсолютно неожиданным. На что я, собственно, рассчитывала? Мне много раз намекали и говорили, что моя судьба теперь накрепко связана с вампирами и тайной их существования. И если они на какое-то время исчезли с моего горизонта, это не могло означать, что они забыли обо мне или решили отпустить на все четыре стороны. Они просто ослабили хватку, только и всего. Кадугауну же я была нужна по какой-то пока неясной причине. Но никак не романтического свойства: я трезво себя оценивала. Он преследовал какую-то свою цель, стремясь заполучить надо мной власть. Что же до Бориса и того, как он поступил со мной… Высшие силы ему судья! Моё сердце молчало.       Второй разговор с Кадугауном происходил всё также за пределами дома. Настал вечер, звезды разгорались в темнеющем небе. Некоторые из них, особенно крупные с красивым цветным мерцанием, наверное, были планетами, но кто бы подтвердил мою догадку! Глядеть на звезды было гораздо приятнее, чем на Кадугауна. − Я рад, что Григориус всё тебе объяснил. − И всё же странно, зачем тебе это нужно. Тебе важно подчинить именно меня? − Как ты думаешь, тебя можно подчинить? − Любого можно подчинить. Одних подчинит страх, других − выгода; для меня достаточно будет страха… чего скрывать. − Выходит, Борис подчинил тебя страхом? − Не знаю, − задумалась я, − Вряд ли это можно назвать подчинением. Я думаю, это были другие чувства. Думаю, сначала возник интерес, а потом − любовь. − Любовь?! −Кадугаун почти смеялся, −Он использовал это слово? Говорил тебе, что любит тебя? Возможно. Он всего лишь говорил с тобой на понятном тебе языке, не более. Между вампирами возможна преданность, возможно почитание, но не любовь в понимании смертного. − А если он почитал меня? −неожиданно для самой себя возразила я, − Что если он действительно почитал меня как свою возлюбленную и был предан мне и оберегал меня? Ты ничего о нас не знаешь! Кадугаун мрачно взглянул на меня: − Знаю достаточно. − Я предана Борису. ТЫ это видел и знаешь. И ты уважаешь это во мне. − осмелела я. Кадугаун молчал. − И теперь ты хочешь заполучить трофей, занять его место. Что если ты жаждешь моего подчинения, потому что видишь во мне не просто смертную. − Я помолчала, стараясь получше донести свою мысль, − Это только ты видишь. Во мне нет ничего особенного. − Ты права, в тебе ничего особенного. Но его глаза говорили обратное. Он был одержимым. Он приблизился ко мне и сомкнул свои пальцы вокруг моей шеи, сдавив горло: − Я просто хочу попробовать тебя на вкус. Холод его кожи деревянил мне шею, я не могла пошевелиться, обречённо считая оставшиеся секунды. И вдруг отступил. − Ты придёшь сама. И сама попросишь. Обо всём. Он повернулся и исчез в сгустившемся сумраке