Вересковая пустошь

Как будто бы железом, Обмокнутым в сурьму, Тебя вели нарезом По сердцу моему. Борис Пастернак.

      У нее был странный парфюм. После ее ухода воздух в моем доме пах древесной горечью. Она носила водолазки, что в душном Лос-Анджелесе смотрелось странно. Кажется, я знал ее целую вечность, но никак не могу вспомнить, как мы познакомились. Помню, как долго она привыкала к названию нашей группы. Повторяла несколько раз, закрывала глаза, растягивая слова. Потом с усмешкой выдала: «Вы не ищете легких путей, да?»       Помню наш отпуск в Ирландии. Я как раз закончил работу над очередным проектом и предложил ей выбрать место для отдыха. Ждал пляжей и теплых морей Мексики или Коста-Рики, мне хотелось просто расслабиться. Она же с придыханием прошептала: «Ирландия». Сентябрь и Ирландия — пляжи и теплые моря, как же!       Несколько лет назад я был здесь на съемках. Но времени на путешествия совсем не было. Она показала мне настоящую Ирландию — ее изумрудные поля, обрывистые скалы и вересковые пустоши. Помню ее образ — как она стоит на самом краю обрыва, с распущенными волосами. Теплый морской ветер треплет их, пытается закрыть лицо. Она вскидывает голову, улыбается, что-то говорит мне, но я не слышу. Беспардонный ветер уносит ее слова и разбивает где-то в океане, что шумит под нами. Она расправляет руки, выводит пальцами причудливый ритм. Я закрываю глаза, но все равно вижу ее силуэт и танцующие руки. Несколько минут я наслаждаюсь шумом волн и порывами ветра, который приносит с собой запах болотных трав. Она незаметно для меня оказывается рядом и обнимает сзади, сцепляя руки на торсе. Чувствую ее волосы на своей шее.       — Спасибо, — шепчет она.       — За что?       — За то, что ты здесь.       Не знаю, почему я помню это так четко.       Мы снимали с ней квартиру в доме на окраине Клифдена. Провинциальный городок, спрятанный в вечных туманах и дождях. Но даже в такую погоду были видны вершины Коннемары, от которых у меня захватывало дух. Разноцветные, словно кукольные, домики на холмистых улицах зябко прижимались друг к другу. Около каждого цветочные клумбы за белыми образцовыми заборчиками. Прохожие кутаясь в теплые шарфы и приветствуя кивком головы, словно старого знакомого, вежливо справлялись о погоде. Должно быть и двери на ночь не запирали. Меня не покидало ощущение какой-то нереальности всего происходящего. Будто я вторгся в чей-то идеальный и сказочный мир.       Нашими соседями были пожилые пары, которые каждый раз, встречая нас, мило улыбались и спрашивали как наши дела. Наверно считали нас молодоженами.       Она всегда вставала раньше меня. Варила себе кофе и, сидя у окна, ждала, пока я проснусь. Мы завтракали в пабе, что был ниже этажом. Заказывали одну порцию. Мне доставался картофельный фадж и овощи, а она съедала яичницу и бекон. И все равно тарелка не оставалась пустой. Мы прошли все пешие маршруты в округе и объехали весь запад Ирландии. Аранские острова, Коннемара, утесы Мохер, Буррен и бессчетное количество замков и полуразрушенных башен. Я даже не спрашивал, откуда она знает эти места. С прогулок мы возвращались с охапками полевых трав и какой-нибудь ящеркой, которой «повезло» встретиться нам на пути.       Она любила петь песню про Коннемару Мишеля Сарду. Фальшивила по-страшному, а я терпел.       Наши ужины в пабах сопровождались рассказами местных завсегдатаев о русалках и несчастных рыбаках, что попались на их красоту. Она всегда заворожено слушала эти легенды. Словно маленький ребенок верила безоговорочно. Признаюсь, и я поддавался этому очарованию. После таких посиделок ее кожа пахла морем и крепким табаком. Не могу представить себе никого с этим запахом, кроме нее.       Она делала много фотографий на свой полароид. У меня есть только одна — мы с ней на фоне утесов Мохер. Туристов в тот день там не было и нам пришлось сделать «селфи». Она на этом снимке кривляется, я почему-то серьезный и хмурый.       — Хотел бы жить здесь? — как-то спросила меня она.       — Может быть, когда сделаю все, о чем мечтал и стану старым ворчуном, — после долгой паузы ответил я.       — Не могу представить тебя старым. Твои глаза никогда не постареют, — улыбнулась она.       — А ты? Ты хочешь жить здесь?       — Пробовала уже, как видишь, не получилось. Мне нравится приезжать сюда, но остаться я не смогу.       Из таких вот разговоров я и узнавал что-то о ней. Случайно и нехотя. Она никогда не рассказывала о себе или своей семье. Да я особо и не интересовался. Не хотел привязываться, наверно. Мы никогда не говорили о своих отношениях, ничего не планировали и не обещали друг другу. Я мог пойти на вечеринку с ней, а уйти с другой. Мог, но никогда так не поступал.       Однажды я заметил у нее шрамы. На каждом запястье по две вертикальных линии. Она поймала мой взгляд и одернула рукав со словами: «Ошибки молодости». Много времени спустя она позволила мне прикоснуться к ним. Они со странной силой привлекали меня. Тонкие белые линии, словно жабры на ее руках.       Спустя несколько недель после возвращения из Ирландии она прислала сообщение — «Я беременна. Позвони, когда будешь свободен». Вот так просто, словно пожаловалась на плохую погоду или попросила заехать в магазин за молоком. Я, отложив все дела, поехал к ней. Мы долго спорили.       — Ты можешь сколько угодно кричать здесь. Я никогда не пойду на это.       — Я не готов сейчас. Дела с группой только пошли в гору — у нас впереди тур. Я не могу бросить все ради ребенка!       Она лишь устало улыбнулась.       — Мне ничего не нужно от тебя. Я просто поставила тебя в известность.       После этих слов я взорвался. Я кричал ей что-то в лицо, хватал за плечи, нервно ходил по комнате. Вел себя как полный придурок. Она выслушала все спокойно. Пока я пытался отдышаться и привести мысли в порядок, она подошла ближе, взяла меня за руку.       — Ты закончил? Стало легче? Я ничего не требую от тебя. Просто представь, что скоро на свет появится твоя маленькая копия. Неважно мальчик или девочка. Ты будешь хорошим отцом, но я пойму то, что ты будешь редко видеться с нами. Я привыкну. Делай что должен, твори, не останавливайся. Я… то есть мы, — она смущенно улыбнулась и прикоснулась моей рукой к своему еще плоскому животу, — не будем мешать. Ребенок это не крест на всю жизнь.       До меня постепенно начало доходить, что же произошло. Тогда мы проговорили с ней всю ночь, сидя на полу при выключенном свете. Планировали устроить детские комнаты в своих домах. О том, чтобы жить вместе, речи не было. С ее лица не сходила улыбка. И я сдался. Черт, я даже начал придумывать имена. А как была рада мама. Долгожданный первый внук…       Я был на гастролях, когда она позвонила мне из больницы. Никогда не забуду этот голос. С первого ее вздоха я понял что случилось. Я не мог бросить все и поехать к ней — тур был в разгаре, концерты каждый день. Когда я вернулся, она сразу попросила ничего не спрашивать. Сказала лишь, что врачи сделали все, что могли. От этих слов мне должно было стать легче? Все как будто бы было по-прежнему. Она улыбалась, только взгляд стал другим. Что-то надломилось в ней. Я тоже не сразу пришел в себя. Успел привыкнуть к мысли, что скоро стану отцом. И каждый раз, когда я смотрел на нее, я вспоминал ту ночь, наши планы, которые так и остались витать в темноте ее квартиры.       Мы стали реже встречаться. Раньше она часто оставалась в моем доме на несколько дней. Ее вещи были повсюду — она была повсюду. Казалось, будто это я был в гостях. Она любила готовить рыбу, говорила, что в ее стране это ежедневный рацион. Громко слушала песни Бьорк и оставляла пустые чашки там, где пила кофе.       Помню ее ночные звонки и бесконечные разговоры. Она умела смешить меня и не выглядела при этом глупо. Как оказалось позже, только ей я мог рассказывать абсолютно все, не считая Шеннона, конечно. С ней было легко. Вся она была какая-то невыносимо легкая. На книжной полке в спальне до сих пор стоит томик Кундеры, который она подписала просто — «Тебе».       Мы не виделись с ней почти месяц, когда она внезапно приехала ко мне. У нее был рассеянный взгляд, и вся она выглядела как-то потеряно. Только сейчас я понимаю почему. Она сказала, что уезжает домой — подвернулся какой-то выгодный проект. В глубине души я обрадовался. Между нами незримо чувствовалось напряжение. Нам стало сложно общаться как раньше. Но мы боялись вслух признаться в этом, словно еще надеялись вернуть прошлое.       — Надолго уезжаешь?       — Как пойдет, — пожала плечами она.       Она опускала глаза, не могла выдержать мой взгляд. Я подумал, что просто устала. Она не осталась на ночь.       После ее ухода на столе под недопитой чашкой кофе лежал тот самый снимок с ирландских утесов. Она прощалась со мной, а я был слишком занят, чтобы это понять. Я не провожал ее в аэропорт. Даже не позвонил, чтобы пожелать удачного перелета. Мы иногда перекидывались электронными письмами, реже — звонками. Она говорила, что у нее все хорошо, что скучает.       «После продолжительной болезни…»       Сообщение о ее похоронах пришло по общей рассылке. Место и дата. Я долго всматривался в экран телефона, не веря своим глазам. Конечно, я не успел. А может, просто не хотел? До последнего не хотел верить, что это правда. Не хотел видеть ее там…. Приехал спустя два месяца. Пустые хлопоты, отмена важных встреч, перелет через океан и чувство непередаваемой тоски, которое росло с каждым шагом, приближающим меня к ней.       «После продолжительной болезни». Черт, как мне перестать думать об этом? Как она могла не сказать мне?       И сейчас я стою на кладбище где-то в южном Стокгольме и не понимаю, как это все могло случиться с ней. Неотесанный надгробный камень со списком имен ее родственников и в самом конце свежей золотистой краской — ее имя и годы жизни. Для поэтичности картины не хватает только пронизывающего ветра, дождя и вороха опавших листьев. Мой сутулый силуэт и хор скрипок, под музыку, которых в небо взмывает дюжина воронов. Но сейчас жаркий август, город пышет зеленью, и надо мной светит солнце. Я вижу окна домов, что через дорогу от кладбища, слышу смех прохожих, гуляющих по раскаленным тротуарам. Как будто ничего не случилось. Жизнь продолжается без нее. Но как мне теперь жить с грузом воспоминаний о ней? Как избавиться от мысли, что упустил самое важное?       Я просто закрою глаза и вспомню ее в Ирландии, на обрыве. Ее танцующие руки и развевающиеся волосы. И прямо сейчас я готов поклясться, что чувствую аромат ее парфюма, с нотами древесной горечи.