i've got fire for a heart i'm not scared of the dark you've never seen it look so easy i got a river for a soul and baby you're a boat baby, you're my only reason
— Давай поговорим теперь об одном из сложнейших периодов твоей жизни. Это — твой первый сезон за мюнхенскую «Баварию», куда ты перешел из Дортмундской Боруссии. Скажи, как это было? Принял ли ты предложение сразу, легко ли оно далось? — Могу, сказать, что легко мне не было уж точно, — я смущенно улыбаюсь. — Конечно, я долго думал, советовался с семьей, все-таки мне нужно было менять и место жительства, да вообще практически все. Но мне хотелось новых испытаний, я чувствовал, что не могу играть там всю жизнь. Мне нужно было что-то новое. — Тебя ведь и много осуждали, правда? Не все фаны были «за», разумеется, терять такого замечательного игрока всегда тяжело. — Не обошлось и без этого, — я немного как будто бы выпал из реальности, предавшись не самым радостным воспоминаниям. Но нужно было возвращаться, и я сделал вид, что собираюсь с мыслями. — Все-таки, понимаете, мне 22 года, я еще молод, я не могу делать все правильно. Несмотря на то, что переход дался мне достаточно тяжело, я чувствовал, что плыву по течению, и правильному, к тому же. И друзья, и семья, разумеется, поддерживали меня, — говоря «семья», конечно же, думаю о тебе, ведь ты - все. Все, что у меня есть, и всю поддержку, которую я ждал и которая мне нужна, всегда была от тебя. Я чувствовал, что плыву, а ты был кораблем, что нес меня. — Поэтому я рад, что оказался там, и счастлив, что все идет так, как должно быть.if i didn't have you there would be nothing left the shadow of a man who can never be his best if i didn't have you i'd never see the sun you taught me how to be someone, yeah
— Как проходит ваш первый сезон в Баварии? Не жалеете о том, что оставили в Дортмунде? — Вы знаете, я был рад играть в таком клубе под руководством такого тренера. Он много чего мне дал, я многому научился. Боруссия была своего рода моим истоком, а в Баварии я чувствую, что с каждой тренировкой все больше развиваю свои способности. Там я, если позволите, увидел свет, — легкая улыбка скользит по моим губам. Ну и попадет же мне потом за эти слова. Ну и пусть, живем один раз. — Действительно, после вашего перехода вы стали даже больше заметны! Приятно ли вернуться к бывшему одноклубнику? Я имею в виду, конечно же, Марио Гетце. — Да, безусловно! Он был одним из тех людей, которые облегчили лично для меня последствия перехода и кто был рядом в трудные моменты. Он мой очень хороший друг еще со времен Дортмунда. Может вы мне не поверите, но Марио даже лично вложил многое даже в мое изучение немецкого! Мне было сложно в первые месяцы, потому что учиться именно говорить нужно было сразу и с ходу, поэтому в этом он действительно очень помог. Да и вообще, многое показал там. Он, можно сказать, вывел меня в люди, — снова смеюсь, чтобы придать фразе лоск несерьезности. Никому нельзя думать, что я говорю абсолютно серьезно, но слишком задумался о тебе. — Так что да, я очень рад и дальше поддерживать с ним не только дружеские отношения, но и оставаться в одном клубе. Вопрос: «С кем ты сидишь рядом в раздевалке?» Ответ: «Рядом с Марио Гетце, — растягиваю твое имя, словно даже немного смакуя эту немецкую сладость, даже забывая за этим, что должен назвать еще кого-то, и называю первое попавшееся в голову имя: — и Клаудио Пицарро.»***
all my life you stood by me when no one else was ever behind me all these lights they can't blind me with your love nobody can drag me down
— Нам нужен еще один человек на пресс-конференцию, что-то о Лиге Чемпионов, — Пеп пришел к нам после тренировки, абсолютно игнорируя всеобщую усталость, — Пойдет Леви, но нужен еще один человек. А он игрок важный, пресса хочет его, — я мгновенно тебя приревновал. Никто не имеет право тебя хотеть кроме меня. — Я пойду, — ребята оглянулись на меня, будто я добровольно пошел на растерзание львами. Но я не мог никому дать пойти с тобой. Я знал, что ты будешь волноваться. А еще, что ты будешь ждать именно меня. — Марио? Ну ладно, хм. Хорошо. Давай, быстро собирайся, людоеды ждут. Он все время называл их людоедами. Не знаю, приколы какие-то у него непонятные, как и он сам. Впрочем, я забыл о нем, как только он вышел. Я был слишком взволнован тем, что буду сидеть там, перед писаками, с тобой. Редко дается такой шанс, и я не собираюсь его упустить. Я подошел к тебе, ты стоял в вестибюле перед залом с прессой. Завидев меня еще далеко в коридоре, ты смотрел на меня, как на что-то божественное, сошедшее с небес. Ты надеялся, что именно я к тебе приду, и я пришел. — Спасибо, что пришел… Именно ты, — голос дрожит. Неужели ты волнуешься? У тебя перед матчами даже колени спокойны, в отличие от моих. — Как я мог тебя оставить? - Не знаю, мог ведь придти кто угодно, да и вообще… — Роберт, — я знал, что у тебя мурашки от того, как я называю тебя по имени, — я не могу дать тебе утонуть в твоем нежелании и стеснительности перед прессой. — Еще раз, спасибо, — ты незаметно и оглядываясь, взял мою ладонь в свою и слегка провел большим пальцем по моим, — что ты.nobody, nobody nobody can drag me down nobody, nobody nobody can drag me down
— Эй, ребята, Роберта не видели? — я обыскался тебя везде, наша база вроде не такая большая, чтобы тебя там потерять. — А что? Опять тебе понадобился? Личные тренировки планируете? — так и не понял, с сарказмом Томас шутит или нет. Сидящий рядом Давид разразился смехом. Конечно, очень смешно. Ахахах. — Мюллер, не смешно. Он… Кое-что потерял, а я нашел. Не буду же себе оставлять. Как некоторые, которые воруют мои тапки! — первым, что попалось под руку, было полотенце, и я шарахнул им свернутым по его голове, — не очень мне было каждый день в инвентарную ходить и просить новые тапки! Пеп теперь меня зовет «тапочник»! Позор! А все из-за гадкого Мюллера! — я все еще продолжал бить его полотенцем, но вскоре устал, сел на скамейку и просто засмеялся от нелепости всего этого. Томас, казалось, смеялся только потому, что смеялся я. — Да ладно, тебе, Марио, — он слегка подтолкнул меня плечом, — колись, что тебе надо от мисс Польши. — Да какая тебе разница, господи? Нужен и все. — Нужен? Так в этом все дело? — Томас, мне не важно, что ты там о нас думаешь. Мы просто… Ты оборвал меня на полуслове. Я почувствовал твой взгляд в спину, и резко обернулся. Ты стоял в дверях, держа в руках пару новых шлепанцев с нашей эмблемой из инвентарной. Я тут же встал, и протянул к тебе руку, больше за тем, чтобы дотронуться до тебя, потому что ты выглядел как всегда идеально: будто сошел с Олимпа. Гребанный Аполлон. — Друзья, — это слово из твоих уст выглядело абсолютно нелепо. Еще этот взгляд глаза в глаза… Прижать бы тебя к стене и выбить весь воздух из твоих манящих губ. — Д-Да.. В-Видишь, Томас, мы просто друзья, ты о чем? — я медленно забрал из твоей руки обувку и кинул на скамейку. Я все еще стоял, не в силах оторвать от тебя взгляда. Ты оперся о дверную раму плечом и улыбался своей самой ужасной привлекательной ухмылкой. — Конечно, вижу я ваш дружеский обмен взглядом. Вы бы постыдились, на людях-то. Или вы не хотите больше быть в этом клубе? — Мюллер, шел бы ты отсюда. Не видишь, мы делим дружеский момент? Вот и не мешай, — ты был как всегда абсолютно невыносим, невероятен, и прекрасен, когда кому-то говорил что-то в слегка даже угрожающей манере. — Да меня вообще здесь нет! Господи, вот дурдом тут устроили… - он, выходя из раздевалки, оглянулся на нас еще раз, промямлил что-то и пошел дальше по коридору. Впервые я почувствовал это чувство, когда мне стало абсолютно безразлично на мнение людей, даже таких близких друзей, одним из которых мне был Томас. Абсолютно без разницы, что подумают фаны, и придадут ли значение, если увидят мои заглядывания на тебя. Или мои улыбки в твою сторону. Никто не сможет тянуть меня вниз, или от тебя, пока я не могу без тебя. Пока я люблю тебя.