Простите меня

      POV Паша       Лидия Алексеевна, а Вы сможете меня простить? За все то, что Вам пришлось со мной пережить, Вы сможете?       Я начал изображать аутиста, чтобы насолить родителям. Мне хотелось испортить все, что было им дорого. Их репутацию «образцовой» семьи, их вечное тошнотворное лицемерие перед камерой, их спокойную жизнь только в свое удовольствие. Мне хотелось, чтоб они потеряли все, чтоб прослыли на всю страну родителями, доведшими собственного сына до помешательства. Я хотел, чтоб все, кто боготворил их, поняли, какие Волжанские на самом деле эгоисты.       Я и не подозревал, Лидия Алексеевна, что они решат утихомирить меня, наняв мне няньку. И ладно я бы пережил еще какую-нибудь «фрекен Бок», ее и доставать не жалко. Но Вас-то, Лидия Алексеевна, за что?!       А я ведь пытался Вас от себя избавить, честно пытался. Надеялся, что Вы сдадитесь, тупо от меня откажетесь и уйдете, пусть наступив себе на горло и лишив собственноручно себя возможности каждый день видеть своего кумира вживую.       Я пытался, Лидия Алексеевна, Вас достать. Передвигал Ваши вещи, разбивал тарелки, вынуждая по нескольку раз подносить мне завтрак, обед, ужин, порой готовя его заново. А Вы терпели, только улыбались и грустно и ласково повторяли: «Пашенька, так нельзя. Пашенька, так неправильно».       Пашенька, Пашенька… Даже моя родная мать так меня не называла, даже она так обо мне не заботилась и так не жалела, как Вы.       А Вы верили, что я ничего не понимаю, и потому делились со мной самыми сокровенными секретами, рассказывали то, что вряд ли говорили кому-то еще. Знаете, мне кажется, так даже лучше. Мне кажется, Вам надо было выговориться, с кем-то поделиться. А тут подвернулся под руку мальчик-аутист, который всегда молчит. Он не перебьет, не рассмеется на середине, а в конце не будет сочувственно мычать и говорить банальное «Не повезло тебе…»       А ведь Вам, и правда, больше всех не повезло в этой жизни, Лидия Алексеевна. Мои мамаша и папаша настолько привыкли, что все их прихоти исполняются, что давали Вам приказы в независимости от того, хотите Вы это делать или нет, входит это в Ваши обязанности или нет.       Никогда не прощу своего отца за то, что он Вас заставил ублажать мне, потому что это, видите ли, может мне помочь. И мать не прощу за то, что она сбагрила меня в этот долбанный круиз, а чтоб совесть не очень мучила, Вас отправила в нагрузку нянькой.       Хотя, что мне их-то винить, правда? Вел бы себя нормально, они бы не хотели от меня избавиться и гувернантку не наняли, чтобы за мной следить.       Но разве я бы стал себя так вести, если б они, пропагандируя высокие чувства, длительные ухаживания и любовь до потери пульса, не устраивали разврат? Change, свинг — так это у них называется? И эти люди еще учили меня жизни…       А я полюбил Вас, Лидия Алексеевна. Не как девушку, но глубже. Я любил Вас, как щенок любит своих хозяев. А ведь наши отношения, и правда, похожи на отношения человека и его питомца. Вы заботились обо мне, оберегали. А я, играя роль идиота, не мог дать Вам ничего, кроме дружелюбия и по возможности исполнения Ваших просьб. Просьб, потому что Вы не командовали. Вы даже кричать не умеете, Лидия Алексеевна. А родители кричали. Постоянно кричали, а я про себя ликовал, когда выводил их из себя.       А Вас я никогда не старался вывести из себя. Только вначале, надеясь избавить Вас от своего общества. А Вы благородно решили остаться и составить мне компанию. Оберегать меня ото всех сразу, боясь, что даже маленький стресс может дурно на мне сказаться. Когда я изображал истерические припадки, Вы обнимали меня за шею и, ревя взахлеб у меня над ухом, твердили, успокаивая, по-моему, не столько меня, сколько себя, волнующуюся за меня: « Пашенька, ч-ч-ч, все-все-все! Все закончилось, слышишь? Ч-ч-ч… Все хорошо, успокойся! Это я, я с тобой! Слышишь меня?»       Я слышал, Лидия Алексеевна, и прекрасно Вас понимал. А Вы так и не поняли, что я нормальный.       Вы знаете, Лидия Алексеевна, я ведь хотел признаться Вам там, на острове, когда поверил в то, что родителей я уже не увижу. Вот только я боялся. Боялся, что такого глобального вранья Вы простить мне не сможете.       Да никто бы не смог, я уверен в этом. Потому-то и продолжал молчать, изображать аутиста, бегать в поисках сокровищ, забыв о том, что Вы считаете меня беспомощным и не находите себе места каждый раз, когда я убегаю из лагеря.       Когда заболела Катя, я не смог молчать. Мне было наплевать на то, что Вы рядом и все слышите. Я просто пытался достучаться до Вадима, а все остальное было уже не так важно.       Если бы я и решил Вам признаться, то сделал бы это я точно не так. Простите меня, Лидия Алексеевна. Умоляю, простите…       POV Лида       Говорят, музыка учит терпению. Не зря, кстати, говорят. Потому что первые годы в музыкальной школе все дети ненавидят свои инструменты, обещают сжечь их на ритуальном костре после выпускных экзаменов. И я тоже обещала. Я часто себе что-то обещаю и всегда выполняю.       Старое пианино «Ласточка» я, правда, сожгла. Но лишь потому что оно было слишком древним и расстраивалось буквально от каждого прикосновения. Взамен я заказала себе новое и с удовольствием потом играла на нем.       Через несколько лет я пообещала себе поступить в консерваторию и попала с первого раза, получив едва ли не высший балл на вступительных.       Еще позже я загадала увидеть хоть глазком своего кумира, и вот пожалуйста — сами супруги Волжанские пригласили меня поработать у них гувернанткой.       Когда я увидела тебя, Паш, я опять дала себе обещание: дождаться того дня, когда ты вылечишься. Я понимала, что глупее желания я загадать не могла, что от аутизма не существует лекарств, и вряд ли я когда-нибудь дождусь дня твоего выздоровления.       Когда я увидела, как ты несешь на руках Катю, как услышала впервые твой голос, я не поверила своему счастью. Этот день наконец-то, настал.       «Это Вам кажется, Лидия Алексеевна», — первая фраза, которую я от тебя, Паш, услышала в свой адрес.       А мне ведь не показалось, Пашенька. Я дождалась, я снова выполнила обещание.       И плевать, что в таком случае ты никогда и не был болен, плевать, что ты притворялся, играя со мной в свою странную игру. Я нисколечко не жалею, Паш, все те часы, что с тобой провела. Я ведь привыкла к сложностям, а ты, по сравнению с быстрым пассажем, всего лишь человек. Немножко не такой, как все. Немножко проблемный. Но добрый, Паш! Очень добрый. И очень-очень умный.       Ты попросил у меня прощения, а я усмехнулась. Согласись, очень сложно прощать, когда не обижался.       Знаешь, Паш, не важно уже, что когда я изливала тебе душу, надеясь на твое непонимание происходящего, ты на самом деле все прекрасно осознавал и анализировал. И знаешь, спасибо, что не выдавал себя. Рассказывать аутисту было проще. Спасибо, что позволил рассказать, для меня было важно с кем-то поделиться.       Ты, главное, не смотри на меня так затравленно, Паш, я же не монстр. Знаешь, когда разучиваешь сложный пассаж, это кажется невыносимо тяжело. Когда разберешь его и разучишь наизусть, считаешь, что нет ничего проще. Ты просто тот пассаж, который я, наконец-то, выучила. Осталось только отыграть на концерте и… забыть.       Но говорят, что мозгом можно забыть ноты, перестать видеть перед глазами партитуру, а руки все равно помнят, какие клавиши нужно нажимать и когда.       Вряд ли я когда-то тебя смогу забыть, Паша. Ведь ты — самый близкий мой друг. Думаю, долго мы еще будем подшучивать над твоим притворством и вспоминать, что пережили вместе, потому что некоторые произведения не забываются. Начинают со временем звучать по-другому, играть их становится проще, а может, и труднее, но в нашей памяти остаются навечно. Ты для меня такое произведение, Паша. Счастья тебе!       Обещаю, что больше не увижу тебя, скрывающимися от близких за маской аутиста. Обещаю, что впредь у тебя в жизни будет только хорошее. Обещаю, что в твоей новой жизни не будет неразрешенных проблем.