Питер почти что...

      Питер стар. Питер почти что слеп и носит громадные, глупые очки с толстыми линзами. Питер почти что мертв.       Уэйд приходит к нему в этот пропахший старостью, сыростью дом престарелых, и мерзкая тощая старуха начинает орать, что в их время так никто не одевался.       Питер отвечает, что он одевался. Уэйд предлагает ее пристрелить.       Питер все еще не сошел с ума и иногда жалеет об этом, потому что вот он, никчемная развалина, а Уэйд... Смотрит так же, как когда-то раньше, много лет назад. Смотрит без жалости или отвращения.       За окном шумит автострада, город вздымается к небу острыми верхушками зданий, так же, как много лет назад – и все же по-другому.       Уэйд ждет, когда Питер дойдет до двери – мелкими шагами, опираясь на трость, – чтобы потом перекинуть его через плечо и сбежать из чертова клоповника. Питер орет и колотит руками по его спине.       — А, так ты еще не собрался умирать? — Уэйд ставит его на улице перед собой, хрипло смеется, и какая-то медсестра у выхода глядит на них с ужасом. — Смогу я надоесть тебе до смерти?       Старый герой Питер Паркер, которого забыли все, кроме сумасшедшего наемника, злобно ворчит и отбирает у него старую, сбитую трость. Он делает вид, будто и правда сейчас помрет, а может ему и не приходится притворяться.       Они идут подворотнями, грязными тонкими улицами, и Питер едва поспевает за Уэйдом, а тот специально идет чуть медленнее. Уэйд находит его руку на ощупь. Питер отдергивает ее.       — Ну же, спайди! У нас не так много времени. У меня-то его навалом, а ты... Знаешь, одна моя старая знакомая хотела повидаться.       — Кто? — Питер говорит страшным, глухим и надтреснутым голосом.       — Смерть!       Уэйд снова смеется, а Питер яростно смотрит, сжав до боли кулаки.       Уэйд сегодня слишком часто шутит про смерть. Питер надеется, что это все просто так.       Они подходят к старому небоскребу со стороны парковки, и Питер сдавленно ругается, когда Уэйд заходит через едва приоткрытую служебную дверь, распахнув ее с ноги.       — Добро пожаловать домой, Спайди!       Питер вздрагивает. Он вспоминает.       Вспоминает испещренные надписями и рисунками стены дома, которые до сих пор безуспешно пытаются закрасить.       "Вы когда-нибудь ели сэндвич с пауком? Я – да. Он пытался отобрать большую часть", – из-под гадкой бежевой краски.       "Пауки довольно милые".       "Чувак, да ты, погляжу, свихнулся на этих пауках".       "Чимичанга!"       Питер читает слова, подслеповато щурясь, подходя к самым стенам, прикасаясь руками.       "Пауки хороши в постели".       "Чертов извращенец".       Он не сомневается, что ответы себе писал тоже Уэйд.       Питер отворачивается от стен, пытается успокоиться, только не получается ни черта.       Звонок прибывшего лифта разбивает его мысли на крошечные частички.       Уэйд хватает его за локоть, тащит к лифту и, когда двери закрываются, принимается насвистывать что-то донельзя раздражающее. В тесной кабине Питер не может увернуться от объятий.       И когда Уэйд прижимает его к себе, он, наконец, сдается – утыкается в его грудь, и очки врезаются до боли в переносицу, и узловатые пальцы сжимают плотную ткань костюма.       — Там нет новых надписей, — шепчет Питер.       — Одна есть. "Пауки в постели – это ужасно, надо бы купить яду". Я, между прочим, пишу их своей кровью.       Питер сдавленно смеется.       Когда они поднимаются по лестнице, он останавливается передохнуть на каждой второй ступеньке. Уэйд ждет.       А на крыше холодный ветер и облака совсем близко – кажется, можно дотронуться до небесной белизны рукой – а пики небоскребов маячат перед самыми глазами.       Питер помнит, и ему от этого страшно и больно, как они приходили сюда и долго стояли на самом краю, как падали с этой крыши в объятия городского тумана... Он снова жалеет, что не успел сойти с ума.       Уэйд прижимает его к себе, перебирает седые пряди, а Питер снимает очки и бросает о землю, утыкаясь в чужое плечо.       Они стоят там, кажется, целую вечность, и облака неумолимо несутся над ними, и время утекает сквозь пальцы холодным ветром.       Уэйд не двигается, когда Питер вдруг обмякает в его руках. Сегодня он слишком много шутил про смерть. Теперь, кажется, полагается помолчать.