Горностаюшка

- Феееденькааа… Федяяяшаааа…. - Мрр… - сонно отзывается Федька из смятой подушки. - Федяяяшенька… - царь тянет довольно, неспешно ведет рукою по белой спинке. Феденька уж совсем засыпает, ткнувшись носом в подушку, а все через сон откликается, упрямый. Федяша нынче умотался. Федяша нынче так намотался по солнцу да по жаре, что даже загорел: лицом да шеей – по вороту, руками – по рукава. Ну чисто смех! А так отчего-то умильно… право, так мил сей переход, так трогателен! Граница сия прелестная, загорелой кожи – и белой, нежной, матовой… - Спинка бееленькаяяя… - Ага… Уже завтра, придя домой, вернет себя в должный вид, будет умываться простоквашей, натирать личико свежими огурцами, коль уж совсем пойдет туго, намешает миндального молока, сведет загар, ничего, дело нехитрое, а то статочное ли дело – царскому кравчему стоять на приступе с такою эфиопскою мордахой. Пред иноземными послами – и то неудобь! -…беленькая-беееленькаяяя… Феденька-горностаааюшка… - Не-а… не пушистый… Государь убирает руку, укладывается рядом, устраивается, умяв подушку, не потому, чтоб гладить Федяшеньку по беленькой спинке перестало доставлять ему удовольствие, а потому, что ведь спать хочет, Федяша-то, а упирается, не заснет, пока надо отвечать государю… А спинка-то бееееленькаяяя… беееленькаяяя… может, пока лето, государевой волей велеть Федьке загореть поболе… эдак где-нибудь до пояса, а?