На ночь витамины

Нам так жалко свободы Мы с тобою одной и той же породы Да, мы слишком похожи Значит, выберут нас на роли Совершенно случайных прохожих. ©

У меня маска на голове, волосы липкие и лечатся от частых покрасок в темный цвет, который тебе так не нравится, поэтому в ближайший час я полностью беспомощен. Я пью витамины и пишу фанфики еще со школы; многие их любят, ты считаешь их глупыми, но сам как-то в шутку предложил выбрать отрывок этой песни эпиграфом к рассказу о нас. Интересно, думал ли ты, что я смогу это сделать серьезно? Но наша песня совсем другая. Я считаю нашей песней вот эту: A Perfect Circle – The Noose. Я бы посоветовал ее включить, но это все равно все проигнорируют. В ту ночь она крутилась на повторе немыслимое количество раз по моей просьбе. Не знаю, как быстро она тебе надоела, но ты не возражал, а я просто наслаждался ее волшебством и твоим терпением. И если есть моменты, которые хочется увековечить, то я хочу оставить в памяти ту ночь. Если бы ты прочитал этот текст, ты бы наверняка сразу понял, о какой ночи идет речь. Как ни странно, за три года знакомства мы провели всего одну-единственную ночь вместе, первую и последнюю ночь в наших коротких жизнях, Акира. Нам немного за двадцать, ровесники, но ты все равно чуточку старше – на год. А познакомились мы смешно ― ты просто спутал меня с другим парнем. Ты искал его, а нашел меня. Кто бы мог подумать тогда, во что это выльется? Наверное, если бы ты знал, никогда со мной не заговорил. Долгие часы переписок, смеха, ― по крайней мере, моего, ― первая встреча, кажется, пошли на какое-то неинтересное кино, но я все равно прослезился. У меня в то время было порвано сердце, а ты появился так внезапно и начал заполнять своим присутствием мои трещины. Я никогда не говорил, но ты удивительный, Аки. Навряд ли я когда-нибудь встречу кого-нибудь, похожего на тебя. ― Надевать кроссовки или шлепки? ― спрашиваю. ― Я пойду в шлепках, ― ответил ты, ― но не гарантирую, что это правильный выбор. ― А если мы решим ограбить банк? В шлепках неудобно, ― задумчиво возражаю. ― Я умру первый, ― отвечаешь. Иногда я задумывался, что если кто-нибудь случайно прочитает наши переписки, то непременно подумает, что у нас не все дома. Ты бываешь до ужаса веселым, но иногда ты философствуешь и делаешь это так мерзко и правдиво, что хочется закрыть уши и удалить тебя отовсюду. А потом удивляешься: ― Что ты такой злой? ― Родился таким, ― вздыхаю. ― Ну да, а потом у него вдруг друзей нет почему-то, и девушки нет, ― давишь. Злостно сверлю экран. Да, я не подарок. Моя выстроенная временем самозащита заржавела и выливается в то, что ты на протяжении трех лет сравниваешь меня с холодом, льдом и кактусами. Жестокий, черствый, ревнивый, нарцисс, манипулятор. Также ты обвинял меня в лицемерии, плохом чувстве юмора, хамстве, глупости, наивности, упрямстве. Это не все, что я запомнил ― это то, что я хотел запомнить. Но ты влюбился в меня, Аки. И за что, для меня до сих пор загадка. Иногда ты называл меня красивым, но это было всего несколько раз по-пьяни, и мы оба знаем, что это не так. ― Кроме тебя, мне рассчитывать не на кого, имей в виду, ― сказал ты. ― Как же ты докатился до такой жизни? ― Связался с тобой. Красиво? Увы, речь шла о выпивке. Искал собутыльника, через три года после знакомства мы выпили в первый раз вместе. Я помню, что ты надо мной все время смеялся, а потом провожал до дома. Иногда ты до ужаса мил и любишь детей и котов. А еще ты большой романтик. Из таких, как ты, получаются отличные мужья и отцы. Из таких, как я, не получается ничего хорошего. Ты бесился: то восхвалял, то оскорблял меня. Признавался в любви, пугал вечным одиночеством, высмеивал. Но ничего не имеет власти надо мной. Я пустышка, Аки. Почему ты ищешь во мне все время какую-то новую глубину? Ее нет. А если и есть, то на такой уже не выживают. У наших отношений никогда не было названия. Ни одна классификация на планете не сможет принять их к себе в группу. Это не дружба и не любовь. Но слишком много понимания, слишком много чего-то на уровне клеток, неизведанного, не поддающегося описанию для простых знакомых. Однажды выясняется: мы слишком разные, чтобы быть вместе. Нет, мы слишком одинаковые, чтобы быть врозь. И каждый раз я тебя отпускал, и каждый раз ты возвращался. И каждый раз я был тебе рад, как полный придурок, я скучал без тебя – это правда. Ругаемся: слишком спокойно, кажется, в последний раз. ― Ты все время ищешь обиды, ― говоришь. ― Я не ищу, я пытаюсь поставить точку, Аки. Я ставлю точку. ― Ты понимаешь, что все это балабольство. И настоящие моменты ― это когда я тебя обнимаю, и мы лежим под музыку. И ты прав. Это то, что хочется запечатлеть, запереть в себе и никогда никому не показывать. Я уже и не помню, что заставило в тот вечер все-таки согласиться. Был адский дождь, а я после больницы. Но ты очень хотел, я знаю. ― Ты обещал, что дождь закончится, но когда я приехал, он пошел еще сильнее! ― говорю вместо «привет». Смотришь, улыбаешься, прикрываешь сумкой от дождя: ― Ну, что тут еще можно сказать? Ты неудачник, Таканори. Когда я вышел, не было. Пустая дача, но наполненная необыкновенной атмосферой свободы и отрешенности от шумного города. Свежий прохладный воздух, тусклые фонари, август, два часа ночи и пар изо рта. Некоторые моменты я помню досконально. With your halo slipping down Your halo slipping Your halo slipping down Your halo slipping down… Этот голос и эти строки, не подходящие по смыслу, казалось, отражались от каждого забора и дерева. Воздух был пропитан безымянной свободой, и можно было делать что угодно, потому что именно в тот момент ощущалось, что мы наедине. Вакуум. Мы безучастны к окружающему. Как, ты говорил, называется то, что мы пили? Голландский ликер? Я первый раз курю. Не первый раз в жизни ― в первый раз за долгое время. Голова кружилась, как у какого-то подростка, но как же приятно, как же приятно холодно. И плевать на больницу, на двухнедельное лечение, на все на свете плевать. Как же я люблю август. Мы выходим за пределы твоего дома и бредем, как ненормальные. Наша песня слышна на всю улицу. Я курю, держусь за тебя, чтобы ты не смеялся моей походке, и наблюдаю только что выпущенный собственный сигаретный дым. Когда заканчивается освещение улицы, мы возвращаемся. Хочу взять еще одну сигарету на крыльце, ты не разрешаешь, решив, что мне хватит, и уводишь меня в комнату, в постель. Греть? Нет, просто ты, вероятно, задолбался со мной ходить туда-сюда. ― Сколько у тебя кроватей? ― Четыре, ― отвечаешь. Действительно, было четыре. Но зачем я спрашивал, если мы были в одной. Тепло дома и твое тепло, громкость незамолкавшего трека создавали какой-то космос. Ты обнимал, касался, но не более. Я заплакал, кажется, тогда. ― Что случилось? ― спрашиваешь. ― Я напился. Но это всего лишь вылились чувства. Потому что я подумал, что так надо жить. Ради таких моментов. Мы никогда не будем вместе. Ты гладишь меня по голове. Не понимаешь. Но это моменты, которые остаются с тобой и со мной. Моменты, которые вечно живые, их никогда не сотрешь из памяти: ни через пять, ни через пятнадцать лет. Это и называется безымянной свободой. И я представлял уже тогда, что буду вспоминать этот момент сейчас в прошедшем времени, поэтому чувства просто вылились заранее. Жмурюсь от того, что щиплет глаза, но довольно улыбаюсь – написал. Встаю, закрываю ноутбук ― пора смывать маску с волос.