Раздвиньте, пожалуйста, ноги!

— О, так значит, завтра тебя ждёт осмотр у престарелой тётеньки с жуткими резиновыми руками? Её ещё, кажется, Ксения Константиновна зовут, крутая тётька! — голос на том конце телефонного провода был весел. Захотелось стукнуть подругу. И ещё раз. И контрольный, чтобы точно не встала больше. — Жень, в тебе тактичности меньше, чем в моей маме, — я вздохнула и закинула ноги на стенку. За окном уже вечерело. Непривычно короткие волосы разметались по подушке, и каждый раз, когда я видела это светлое пятно, в голове жужжащей мухой мелькала мысль о предстоящем походе к гинекологу. Нет, это, конечно, не так уж и страшно. Только глупо очень. — Ян, ты, конечно, извини, но твоя маман даст фору многим шутникам на ютубе. Ну, тут подруга была права. Мама у меня была действительно со своими ходящими по струнке, но всё же тараканами. Стоит начать с моего рождения. Оно само по себе являлось величайшей эпопеей, с учётом того, что моя мама яростно вцепилась в кусок курицы и не отпускала его до того момента, когда, в общем-то, и появилась на свет я. Кричала, материлась, но ножку не отпустила даже тогда, когда переломила воистину нечеловеческой силой куриную косточку. Врач, принимающий у неё тогда роды, вышел бледный и, сообщив радостной бабушке новость о моём величайшем рождении, удалился, приговаривая, что вот уж баба: и коня на скаку остановит, и в избу горящую кинется. Воспитывали же меня почти что в женском кругу. Так уж получилось, что папы у меня не было. Зато был дедушка. И видимо, мама характером пошла-таки в него, ибо был Николай Петрович Смирнов человеком с воистину своеобразным чувством юмора. А страдала от этого юмора я, так как во младенчестве довольно часто оставляли меня на бабушку да дедушку, — мать зарабатывала. Нет, я не так уж и страдала. Как и все нормальные дедушки, он читал мне книжки, играл со мной в игры... А то, что книжки были Стивена Кинга, а игры: пейнтбол из водяных шариков, которые деда с любовью скидывал на мою ошарашенную персону с балкона дачного домика, — так это мелочи. Зато было весело. Ходила мокрая, грязная... Когда не было бабушки, мы с дедушкой по осени устраивали грязевые бои. Я каталась и плескалась в грязи, дедушка умильно смотрел. Он всю жизнь мечтал о пацане, я понимаю. Дедушку я вообще люблю очень нежно. Но вот бабушка достойна отдельной полки в нашей семейной хронике. Мало того, что Евлампия Августовна была женой дедушки, так она ещё и просто была мировой женщиной. Справлялась со мной, дедушкой, четырьмя псами и успевала поболтать по телефону с соседкой. Мне всегда казалось, что у неё есть какая-то способность. Этакий скрытый скилл. Как позже я узнала, такая способность есть у многих бабушек. Многоручка называется. Убавить жар на плите, усадить ребёнка за стол, накричать на крадущего пирожок дедушку, накормить пса, кинуть другому палку, сорвать с грядки огурец и всё это время продолжать разговор о рассаде с Авдосьей Степановной — всё это она проделывала одновременно. Меня всё время подмывало спросить про эту тайну, а вдруг так можно на контрольной списывать? Но бабушка лишь ласково улыбалась и говорила, что вот подрастешь, узнаешь... Я молчала о том, что не хочу быть бабушкой. В общем, моё детство было самым обычным. А потом мы переехали с мамой в город. У меня появились друзья — немного странные, но всё же друзья. Мама пропадала на работе, зато по вечерам рассказывала о забавных случаях в офисе, которые зачастую случались не без её участия... Вообще жизненной позицией Анны Николаевны Смирновой являлся лозунг: "Живи как хочется". Бабушка по секрету рассказывала, что по молодости маман слыла чуть ли не анархисткой. Драные брюки, тяжёлые ботинки, рок-н-ролл и прочие атрибуты молодости времён девяностых. Видимо, в те самые годы мама перебесилась и меня решила воспитывать в относительной строгости. Не ограничивала, но и мозги вправляла на совесть, так что сейчас я могу похвастаться относительной разумностью и излишней болтливостью. — Передавай привет Анне Николаевне, короче, и да прибудет с тобой моё благословление! — прервала мои размышления Женька. — Ага, чтоб ты с кровати грохнулась, — беззлобно ответила я и отключилась. Итак, гинеколог.

***

На следующее утро мама подняла меня ни свет ни заря и сказала, что пора собираться. Я мысленно посетовала на то, что память у моей родительницы уж больно хорошая и поплелась в душ. Больница находилась довольно недалеко от нашего дома, всего-то минут семь ходьбы, а потому к десяти часам я стояла в светлом больничном холле и пялилась на доску с именами врачей и временем их посещения. Так. Вот, Еременко К.К. Видимо, та самая Ксения Константиновна. Отлично, по крайней мере, не будет сюрпризов. Попетляв по коридорам, мы остановились перед белой дверью с номером и табличкой, на которой было написано имя врача. Мама села на скамейку и милостиво произнесла: — Вперёд, я подожду. Я посмотрела на неё недоверчиво. — Вот уж спасибо... Дверь открылась прямо перед моим носом, и из неё вылетела красная как рак молодая девушка. "Что там с ними творят", — мелькнула мысль, но тут же исчезла. Мне в любом случае нужно только подтвердить, что я девственница. И всё. Так что — вперёд и с песней! Я дёрнула ручку и потянула дверь на себя. Зайдя в светлое помещение, прикрыла дверь, подняла голову, с натянутой улыбкой произнося: — Здрась... — голос прервался, и я ошарашено закончила, — те. За столом сидел мужчина. Нет, не так. Явно молодой парень. Красивый. — Здравствуйте, — на его лице не дрогнул ни один мускул. Лишь на секунду взглянул на меня и вновь опустил голову к каким-то бумагам. Я скользнула взглядом по кабинету, но больше здесь никого не было. А как же крутая тётенька с холодными резиновыми руками? Там же написано К.К... — Э, — наконец выдала я из себя, — а где Ксения Константиновна? Врач приподнял бровь и, как тупой, объяснил мне: — На пенсии. — А, точно, — я покачала головой, как будто знала об этом. — Ну, я тогда, это... на секундочку. Развернулась, чуть не врезавшись в дверь, и судорожно задёргала ручку. Дверь поддаваться не желала. — Дверь от себя открывается, — дал полезную информацию парень. В этот момент я почувствовала себя самым тупым и красным созданием на этой планете. Честное слово, глупее ситуации в моей жизни просто не было! — С-с-спасибо! — и, наконец, вылетела в коридор. Для надёжности прислонившись к двери, я повернула голову к сидящей рядом и наигранно удивлённо взирающей на меня матери, и горячо зашептала: — Мама, там какой-то извращенец сидит! Гинеколог — парень, я туда не пойду! В светлым родительских очах я уловила насмешку. Ну конечно, она знала! Как же, нерадивое чадо-то не подколоть. Вот уж удружила... — Не пойду! — ещё раз решительно произнесла я. Видимо, мама была к этому готова и флегматично пожала плечами: — Дочь моя, врач — бесполое существо, да и какая тебе разница? Ну есть у него пипка между ног, ну и ладно. Ты же взрослая девушка с головой на плечах! — мама вздохнула и, словно невзначай заметив: — Но конечно, если ты хочешь провести лето у дяди Ромы... Лето у дяди Ромы... — Намёк понят. Я к извращенцу... Лучше мне между ног залезет незнакомый, красивый парень, чем я проведу три месяца в личном аду пчеловода дяди Ромы. Слишком живы ещё воспоминания с прошлого лета. По коже прошёл озноб. Бр-р... Так. Ну чего ты, Яна. Ты взрослая семнадцатилетняя девушка... Да какая к чёрту взрослая семнадцатилетняя девушка! Я вслух слово влагалище произнести-то не могу! Мама ободряюще похлопала меня по плечу с улыбкой: — Ну, он хороший парень, сын Ксении Константиновны, потомственный врач, так сказать! О да. Это утешает. Ну ничего, мама, вот я бабушке расскажу, кто зимой её любимым платком стол вытер! Дверь открылась так же тихо, как и в первый раз. — Проходите, садитесь, — всё тот же спокойно взирающий на меня, божественно красивый парень. Чёрт, да как же так. Я с таким заговорить-то боюсь, а надо самое сокровенное показывать! Тем не менее, я сделала несколько шагов и аккуратно пристроилась на стуле рядом со столом. Вблизи доктор оказался ещё симпатичнее. Ровная бледная кожа, тёмные взъерошенные волосы, серые глаза и тонкие губы, нос идеальной формы... Да это же ожившая греческая статуя. С него надо ваять! — На что жалуемся? — голос был достаточно тихий, низкий. Я встрепенулась. Захотелось сказать, что жалуюсь я на излишне шутливую мать, но я сдержалась. — Да ни на что я не жалуюсь, вам просто надо сказать моей маме за дверью, что я девственница! — выдала как на духу. Парень поднял голову от бумаг. — А это не так? — в голове звучала насмешка. Я смотрела на него как баран на новые ворота. Это типа шутка? — У меня всё в порядке, просто это мама... — я не знала как объяснить и в конце концов просто психанула. — Да проверяйте уже и всё! Парень встал, и я со вздохом заметила, что он ещё и высокий. Мечта, чёрт возьми! — А вы правда врач? — зачем-то спросила я, тоже вставая и подходя к устрашающего вида креслу. — Нет, шучу так, нравится мне у девушек между ног находиться, — без улыбки, совершенно серьёзно ответил он и повернулся к застывшей мне, — раздевайтесь вон там, за ширмой. Я нахмурилась и направилась к ширме. — Чувство юмора у вас так себе... — пробормотала себе под нос. — Никто не жаловался. Вот чёрт, он услышал! — А можно платье просто задрать? — спросила уже за ширмой. Ответ пришёл через секунду: — Если вам так будет спокойнее, можно и просто задрать. Во как загнул. Если мне будет так спокойнее! Парень, ты в зеркало смотрел? Мне в любом случае будет неспокойно! Я вышла из-за ширмы и остановилась посреди кабинета. Врач надевал перчатки. — На кресло, ногу вон туда, — он рукой указал на какие-то держатели в этой страшной для меня конструкции. Краснея и пыхтя, я влезла на слишком высокое кресло и положила ноги в указанное место, отчаянно сжимая колени. Парень подошёл ко мне и с совершенно непроницаемым лицом произнёс: — Раздвиньте, пожалуйста, ноги. Меня это пробило на смешок, и я, не задумываясь, выдала: — А вы не романтик, — голос звучал взволнованно, но указание я выполнила и прикрыла глаза. — Атмосфера стерильности к романтике не располагает, — пришёл мне ответ через несколько секунд. Я залилась краской и ещё сильнее зажмурилась. Потерпеть немного и всё. Ну мало ли, у всех бывают неприятные моменты в жизни... определённо бывают. Но как же стыдно! Прошло несколько минут, сопровождающихся некоторыми не слишком приятными манипуляциями, и я наконец открыла глаза, когда врач наконец произнёс: — Ну вот и всё. Могу стопроцентно сказать, что вас ещё пока никто не распаковал. Я поперхнулась воздухом, слезая с кресла. Ничего себе врачебная этика! — Идите вы... маме моей это скажите! — пробормотала, ныряя за ширму, чтобы не видеть его почему-то ухмыляющегося лица. Отлично. Я это определённо пережила.

***

Уже на выходе из больницы мама упрямо продолжала щебетать: — Ах какой приличный молодой человек, а красивый какой, да и работает уже... Ага. Приличный молодой человек. — Ну он же тебе понравился? — родительница дёрнула меня за руку, глядя в глаза. Я отвела взгляд и буркнула: — Вообще не понравился... Совсем. Ни капельки!