Пустота.

Кигуруми - пижамы для взрослых в виде разных героев аниме или животных. Трипл-сек - ликёр с ароматом апельсина, так же как абсент и самбука эффектно горит. Ирландский кофе или кофе по-ирландски - классический кофейный напиток с алкоголем. В его состав обычно входит кофе, виски, натуральные жирные сливки, тростниковый сахар. Очень вкусная вещица, к слову, если правильно приготовлена. ____________________________________________________________________________________ Я расскажу вам о своем мире. Надеюсь, вы поймете меня, а если нет, то идите нахуй. Я варюсь в этом дерьме слишком долго, чтобы прислушиваться к мнению других, чтобы вообще в принципе его слышать, а не принимать за жужжание мухи. Моя жизнь это не сущий ад, нет. Она достаточно хороша и не мрачна, в целом, но если разбить ее на составляющие. Понимаете, однажды один пиздоумник в баре сказал мне, что счастье состоит из трех простых составляющих: здоровья, любви и денег. Если в наличие у вас есть хотя бы два пункта из трех, то вы уже сказочно счастливы, можете спокойно заказывать гроб и выбирать тапочки, а в предсмертной записки начертать что-то вроде «умер от блаженства» или «я счастлив. Больше меня эта жизнь не интересует». Если же у вас есть только один компонент из идеальной формулы, то вы можете улыбнуться, взбодриться и отправится на поиске еще двух, но непременно довольным жизнью. Определенно довольным. Во всяком случае, именно так вещал мне парень с лейкемией, лысый, худой и сбежавший из больницы, где ему два раза в день всаживали дорогостоящие уколы уже второй год как. Он просто сбежал, послав все к хуям, потому что здоровья ему явно не видать, зато у него есть бабло и ему как никогда хочется жить и просаживать деньги в баре. Честно, я это оценил. Такое рвение жить. Такая жажда. Видели бы вы его лицо, когда он, уже вдрызг пьяный, достал из кармана свой гаджет и начал звонить жене. Я думал, что больные раком крови как минимум только и делают, что ноют о несправедливости судеб и своем коротком веке, но этот парень был не такой. Он позвонил ей и сказал что-то вроде: «милая, я пьян. Я чертовски пьян. А еще я так хочу тебя. Каждую, блять, минуту хочу, потому что ты, сука, самая крутая женщина в мире. Детка, я люблю тебя». Мне пришлось после этого разговора выпить три абсента, чтобы хоть как-то угомонить то, что разбушевалось в моем нутре. А контретно боль. Этот чувак, чувак, уже которого практически похоронили, был живее меня – здорового и полного сил. Только вот я, кажется, под его формулу не распространялся. У меня было здоровье, оно и сейчас есть, но счастья я от этого никакого не испытывал. Даже когда всеми усилиями заставлял себя почувствовать, как колотится сердце – нет. Это просто мое сердце и оно просто хочет жить, как и миллионы других клеток во мне, как и другие органы. И я не против. Мне нравится жить. Дышать. Есть. Спать и заниматься сексом, напиваться до звезд в глазах, делать хорошую музыку. Мне действительно это нравится, но вот счастья, эйфории или чего-то еще я не испытываю от этого совершенно. Хотя однажды мне почудилось, всего лишь на секунду почудилось, что жизнь перестала быть дерьмом, из вереницы одинаковых дней, дней где все как под копирку, превратилась во что-то особенное. Мне даже, блять, причудилось, что я кончиками пальцев ощущаю какое-то блаженное покалывание, а сердце, вашу ж мать, нежно трепыхалось или что-то вроде этого. Я был тогда совсем чокнутый. Жил как чокнутый. Дышал как больной на голову. Я даже подумал, что лейкемия передается воздушно-капельным, но моя знакомая врач уверила меня, что я просто придурок и чтобы завязывал с барами по пятницам. Это произошло осенью. Я хорошо помню тот октябрь. Сопливый он был. Я тогда целую неделю на антибиотиках просидел, половину из которой провалился в бреду в кровати, возле которой дежурила мой личный врач – Сакура, а так же самая отвратительная женщина из всех существующих женщин на планете Земля. На самом деле она не такая уж и плохая, кто-то даже трахает ее, в конце концов, но я знаю ее с песочницы, и поверьте мне, не завидую я тому, кто ее трахает. Она же чертова истеричка, параноик и просто зануда. Всегда такой была. Всегда была помешана на правильном питании, активном отдыхе, никакого алкоголя, кроме бокала красного на ночь и никакой беспорядочной жизни. А потом ее бросил очередной парень, который к слову через пять лет оказался законченным торчком, и Харуно понесло. Она прокрасилась в розовый, блять, в РОЗОВЫЙ, набила парочку партаков и зачем-то все-таки поперлась учиться в свой медицинский. К слову, она хирург. Не самая распространенная профессия для женщины. Особенно, для женщины с розовыми волосами, какой-то хуевиной во лбу, набитой ее знакомым байкером, и законченной педантки. Да, эта леди тот еще букет из олеандров, роз и полевых ромашек. То есть понимаете, она сочетает то, что в принципе сочетаться не может. Наверное, за это я ее ненавижу больше всего на свете, но она единственный человек, который не видит во мне ублюдка, поэтому именно в этот сопливый октябрь, когда в горячечном бреду я взывал к матушке родной, она сидела у моей кровати, стирала пот со лба и кормила теплыми и вкусными бульончиками. - Расскажи мне, как можно было подцепить гнойную ангину? – она сидела на стуле и хмурила свои тонкие белесые брови. – Ну как? Как? Я же тебе кучу витаминов в прошлый раз притащила. - Хреновые витамины, видимо, - шмыгнув носом, я картинно откинулся на подушки и закрыл рукой глаза. - Учиха, - простонала эта женщина. – Если ты скопытишься, то я выбью на твоем надгробие эпитафию следующего содержания: «здесь покоится самый отвратительный мудак из всех мудаков». Даже имени не подпишу. - Спасибо большое, это лучший комплимент, который ты мне делала за всю мою жизнь, - я приоткрыл один глаз и глянул на нее. Она поджала губы и сложила руки на груди. - Пошел в жопу. - Это приглашение? Сакура покраснела как помидор и заткнулась. О, эта ее прекрасная привычка смущаться каждый раз, когда разговор заходит на тему секса. На тему нашего с ней секса. это было раз или два, может даже пятнадцать, я не считал, но Харуно в добавок к своим розовым волосам и занудству, оказалась еще и жуткой распутницей и извращенкой. Это она на людях только чванная, рассудительная дама-хирург, на деле: «о, Саске, еще, еще, сильнее!». Это даже смешно. Харуно встала, прошлась по комнате, остановилась возле окна и замерла. Засунув руки в задние карманы своих джинс, она внимательно вглядывалась в происходящие на улице. - Засранец, ты живой? Я что-то промычал в ответ, давясь соплями. - У тебя новые соседи. Какие-то очень странные личности, - она отвернулась от окна. - У них рыбьи морды, их волосы выкрашены в три цвета и они черные азиаты? – я открыл глаза и посмотрел на подругу. - Нет, они тащат в дом кучу всякой непонятной херни. - Ну, тогда это абсолютно адекватные новые соседи, - я перевернулся на бок и натянул одеяло повыше. – Женщина, я хочу чаю. Харуно цокнула, но на кухню ушла. Пока она вертелась на моей маленькой кухне, я заснул, точнее, провалился в тяжелый, липкий сон без сновидений, а проснулся от жуткого грохота, который сотрясал мои стены, потолок, пол и даже легкую, тонкую Сакуру. - Что за…? – я многозначительно посмотрел на девушку, задравшую голову к потолку. - А я говорила, что они странные, - она выгнула бровь и кивнула. Очередной грохот сотряс весь дом. Многоэтажка закачалась из стороны в сторону, а у меня заложила уши. Конечно, это быть может, так влияла на меня гнойная ангина и температура, которая совершенно не хотела падать, но в ту секунду мне показалось, что нас настиг апокалипсис. Как выяснилось на следующей день это был вовсе не апокалипсис и даже не четыре его всадника, а всего лишь трое парней, снявших эту квартиру надо мной. Они пришли ко мне часа в четыре после обеда, Сакуры не было, она отправилась на работу, поэтому дверь я пополз открывать сам. На пороге стояли два здоровенных амбала величиной со шкаф каждый и один паренек, худой и странный. Я посмотрел на одного из амбалов снизу вверх и так и застыл с открытым ртом, когда это «чудо» заговорило со мной. - Привет. Мы твои новые соседи. Только вчера переехали, и мы немного так вчера пошумели, - человек-шкаф почесал затылок и улыбнулся. – Прости. Нас предупреждали, что под нами живет парень, который… ну…., - шкафчик замялся и снова улыбнулся. – В общем, нам сказали, что ты не в очень-то хороших отношениях с соседями, вот мы и решили, что нам стоит наладить их с тобой. Я кстати, Наруто. Узумаки Наруто, - и он протянул мне свою здоровенную ручищу, очевидно, чтобы я ее пожал. Но мой воспаленный мозг был настолько воспален, забит соплями и расплавлен температурой, что я просто шарахнулся от него и с громовым хлопком закрыл дверь прямо перед носом Наруто. Потом своих новоявленных соседей я не видел и не слышал ровно до такого момента, пока не смог самостоятельно выползать из квартиры и не быть при этом унесенным ветром. Насморк почти прошел, горло больше не болело и не гноилось, а температура не поднималась. Поэтому заприметив солнышко на улице, я решил наведаться в магазин напротив, чтобы затариться свежей выпечкой и овощами. Встретил я их на улице. Они сидели на детской площадке. Второй шкаф и паренек сидели на лавочке, а Наруто раскачивался на качелях. Он сразу меня заметил и соскочил с качелей. - Привет, ты ведь наш сосед, верно? Под нами живешь, - он весь сиял, как начищенная золотая монетка. Я кивнул. Не то, чтобы я был социопатом или мизантропом. Нет. просто мне не нравится люди, которые пытаются завести с тобой знакомство, когда я сам не горю желанием их узнавать. Наруто казался мне в тот момент самым обычный, тупым парнем, знающим только как тягать железо, снимать телок в клубах и снова тягать железо. - Ты выглядишь лучше, чем тогда. Болел? Экая проницательность. - Угу, ангина, - я снова кивнул. - О, не круто. Ну, сейчас же получше? – он улыбнулся, и мне приметились ямочки на щеках и родинка под левым глазом. - Намного. Мы прошагали еще метров десять, и остановились у дороги, пропуская машины. - Ты так и не представился, - заметил он. Мне хотелось что-то съязвить и я уже готов был выплюнуть порцию наичистейшего концентрированного яда, когда повернулся к нему лицом и впервые его разглядел. Наруто был из этого ненавистного мне типа людей, которым нельзя отказать. Чистые, светлые и добрые, словно их окунали при рождение в благодать, а нос их чмокали розовожопые ангелочки. Зубодробительный микс, но все-таки действенный. - Саске. Учиха Саске, - и я протянул ему руку. Первый. После я не видел его еще пару недель. Октябрь подходил к концу. Становилось холоднее. Работы было много, и я долго сидел в студии и записывал, записывал, записывал. Иногда приходила Харуно и приносила какие-нибудь вкусняхи, которые она делала сама. Что-что, а готовить Сакура всегда умела отменно. Поэтому иногда мы сидели на студии с ней вдвоем, еще какой-нибудь новоявленный музыкантишка, заплативший мне денег, чтобы я помог записать ему демо-версию его очередной песни-ни-о-чем и поедали ее блюда, наслаждаясь бессмысленными разговорами о погоде, музыки и кино. Это была жизнь. Жизнь, которую я не переносил. Она снова выедала и разрушала меня изнутри. Я чувствовал пустоту. Такую пустоту, что даже засунув туда, в нее целого человека, еще бы осталось место как минимум на легион. Это была ПУСТОТА. и она требовала внимания к себе. Много внимания. Я пытался скормить ей парочку тонконогих девушек. Пытался ее залить горящим абсентом, самбукой и трипл-секом. Я даже пытался сам писать музыку. И рисовать. И читал много книг. И проводил все больше времени с Харуно. Но все было мимо. Пустота насыщалась на время, а потом снова просила еды. Снова и снова. Снова и снова. И, в конце концов, я просто устал уделять ей внимания и послал все на хуй. Пустота мне тем же не ответила и продолжала зудеть, ныть, болеть и колоть меня во все внутренности, прося и прося новых порций. Угомонил я ее только в середине ноября, когда шел с работы. Я уже вызвал лифт и стоял в ожидании чуда человеческого прогресса, когда в парадную ввалилась шумная компания. От них было тепло, несмотря на то, что на улице уже принялись за дело первые морозы. - О, - воскликнул смутно знакомый голос. – Саске, - что-то обрушилось на мое плечо. Эта была ладонь Наруто. – Как дела? Как здоровье? - Все отлично, - я нетерпеливо надавил на кнопку лифта. - Есть планы на вечер? Я вопросительно изогнул бровь. - Поднимайся к нам. Шикамару жениться на следующей неделе, мы празднуем мальчишник. Ну, что скажешь? Я честно хотел отказаться, но пустота так цапнула меня изнутри, что я чуть не взвыл. - Мне нужно переодеться. - Отлично. Через полчаса. Квартира на этаж выше. Ждем, - и он умчался по лестнице, догоняя своих приятелей. Я честно хотел остаться дома. Бродил по квартире целый час и пытался занять себя хоть чем-то, но смех, музыка и грохот пустых бутылок все-таки заставили меня поддаться искушению. В квартире Наруто Узумаки было много света, много красок и много самого Наруто Узумаки. Он притягивал к себе внимание. Он был источником всего, что делалось, звучало, происходило, двигалось в квартире. Казалось, если его убрать, то это будет абсолютно пустая, заброшенная комната без света и признаков жизни. Он встретил меня добродушно, улыбаясь и похлопывая по плечу. На нем была кигуруми лисы или белки, или что-то в таком роде. Он сразу же сунул мне в руку стакан с водкой и ред-булом. Кроме самого Наруто в квартире оказалось еще несколько парней: второй шкаф – Киба, тонкий паренек – Сай, сам герой происходящего – Шикамару, его друзья и друзья его друзей. В общей сложности, человек десять-тринадцать. Все они были разномастными и абсолютно не похожими друг на друга, но у всех было что-то общее. Только потом я понял что, они все, как один уважали и даже любили, по-братски, так сказать, правильной любовью Наруто. Они слушали Узумаки, они шутили на над ним, они могли спорить или даже напирать на него, но все равно в итоге хлопали его по плечу и кивали, мол, чувак, ты же понимаешь, всякое бывает. И Наруто понимал. Он будто бы все понимал. Это я понял тоже позже. Намного позже. - Почему мальчишник дома, а не в клубе? – спросил я, когда Узумаки, сунув сигарету в зубы, крутил колесико громкости у колонок, из которых ревели DIE ANTWOORD. Наруто щелкнул зажигалкой и поманил меня на балкон. Ночной холодный воздух обжег мое лицо. - Потому что я устал от клубов, - я решил, что все-таки сделал правильный вывод и Наруто тусовщик, но он продолжил: - я работаю барменом. И, сука, я заебался видеть одно и тоже каждый день. Знаешь, сколько людей приходят просто для того, чтобы тупо напиться? Они не понимают, что пьют, как и сколько. Не задумываются над тем, сколько это стоит, и что за сорок грамм «Мартеля» можно было бы купить билет в кино. Я посмотрел на него. Узумаки курил. Это выглядело комично. На голове капюшон с ушами, сам он в этой идиотской пижаме, зато с сигаретой в зубах и с философскими рассуждениями о жизни. В тот вечер я узнал, что Наруто двадцать четыре, что его родители погибли при странных обстоятельствах, что он ненавидит блондинок и умеет сворачивать язык трубочкой. Он долго восхищался моей профессией, много спрашивал о моих родителях, обо мне. Я юлил, я уходил от вопросов, я молчал и сверкал злобного на него глазами, когда он пытался подшутить надо мной, но в итоге, когда он в очередной раз потащил меня курить на балкон, он спросил: - Ты боишься только меня или всех людей в принципе? - Что? – я опешил. - Ты боишься. Оно же видно. Что-то внутри тебя, тебя же и жрет, и это страх, чувак. Я фыркнул. - Психолог? - Нет, я бармен, - он пожал плечами и улыбнулся мне. – Не грузись. Все это хуйня. И то, что там, - он ткнул меня в грудь. – Это тебе только кажется, что там пусто, а там ведь много всего. Выпьем? – он поднял свой стакан с водкой и опрокинул в себя. А я так и остался стоять с открытым ртом. В тот вечер я впервые познакомился с Наруто Узумаки любителем кигуруми, сигарет и брюнеток. С того вечера мы стали пересекаться чаще. Как-то он позвонил в мою дверь и попросился пересидеть у меня часок-другой, потому что потерял свои ключи, а его соседи еще на работе. Тогда мы пили кофе по-ирландски, сваренный Узумаки, говорили о музыке и женщинах. Он много болтал. Он постоянно что-то говорил, иногда это раздражало. Извините, это раздражало всегда. Мы часто с ним цеплялись к словам друг друга. И даже неплохо так повздорили. Я пытался выгнать его из своей квартиры, но он сидел, допивал свой кофе с виски и молчал, сверля меня голубыми глазами. Я ненавидел его, а он будто потешался надо мной и все смотрел и смотрел, пока не выдал. - Ну и мудак же ты, - мне захотелось вылить на него все содержимое турки. – Я тебе такой заебатый кофе сварил, а ты… Учиха Саске, ты мудак, - и громогласно заржал. Потом мы не раз пересекались на улице, в парадной, в лифте. Разговоры были короткими, но какими-то очень емкими, вескими, ценными. Пришел декабрь и близилось Рождество. Он приперся ко мне двадцать четвертого, уставший, помятый и с фингалом под глазом. Тогда мы с ним впервые вместе накидались до стадии огуречной: зеленые и в пупырышку. Проснулся я с жуткими сушняком, а головная боль была такой, что хотелось просто пойти найти ближайшую яму и сдохнуть в ней. Я привыкал к нему. Он приходил и кормил мою пустоту. Уходил, а пустота оставалась сытой и спала. Иногда днями, иногда неделями. Она больше не причиняла боли, неудобства и вдруг жить мне стало… Приятно? Хорошо? Мне показалось, что я даже стал счастливым. Клянусь. Мне нравилось ходить на работу, мне нравилось встречать Сакуру, мою хорошую, отвратительно занудную Сакуру, мне нравилось ходить в гости к Наруто, ходить в бар к Наруто, ходить просто куда-то с Наруто. Мне нравилось, нравилось, нравилось. Черт, да я чувствовал, как мне радостно только оттого, что я чувствую свое собственное сердце. - Как насчет пиццы? – спросил Наруто, когда мы были у него и играли в приставку. Я пожал плечами, он принял это за согласие. - Ты с грибами ешь? – он прижимал телефон плечом к уху и в пол-оборота смотрел на меня. - Угу, - я отложил джостик и принялся разглядывать журналы, которые валялись в его комнате на столике. - А ветчину? - Угу, - я стащил один из первых попавшихся и начал его листать. Наруто все еще держал в руках джостик и смотрел на меня. - А огурчики? - Фу, - я скривился. Он хохотнул. Такие дни стали привычными. Я привык. Я прикипел. Я прирос к этому человеку. Наруто был везде. Он проник в мою жизнь и наполнил ее чем-то похожим на большое, мягкое и теплое солнце. Оно грело. Оно было внутри меня. Оно было таким большим, важным, родным и настоящим. Это было что-то очень похоже на… любовь? Только не на ту, любовь, которая бывает у друзей. Нет. я знаю, как это дружить. У меня есть Сакуру, я пускай она сучка и зануда и вообще припезднутая баба, но я порву за нее, а вот Узумаки. Это было то, чего я объяснить не в силах. И если его не было долго где-то поблизости, я начинал ощущать боль. - Ты выглядишь счастливым, - он курил. Мы стояли возле торгового центра. Шел снег. На нем была зеленая шапка и голубая дутая куртка. - Это плохо? – я прищурился. - Нет. Это значит, что ты нашел нужного человека, - он улыбнулся. Я закатил глаза. - Нет, серьезно, когда я познакомился с тобой, ты был другим. Ты был пустым, а сейчас ты нормальный мужик, у которого есть свой человек, который достоин твоего блядского внимания и все такое. Ну, ты понимаешь, - он пнул носком ботинок снег, счищенный с дорожки в маленький сугроб. - Ага, нашел, - согласился я, натягивая шарф на нос. Он действительно заслуживал моего блядского внимания. Каждую чертову минуту и секунду он заслуживал. И я был рад. Я и сейчас рад, что проводил с ним столько времени. Отведенное мне время счастья, которое я смаковал, упивался им, пьянел от него и радовался. Я жил. Мать вашу, и это была самая лучшая жизнь из всех, которые только можно было представить. Но ведь это не могло быть вечным. И дерьмо случается. Точнее возвращается. В мой оазис ворвалась она – брюнетка с тонкими ногами, большими глазами и фарфоровой кожей. Она была действительно красивой. По-настоящему. Но тупой, как пробка. Боже, таких идиоток я еще не встречал. Даже моя Сакура сказала, что Хинате приходится долго напрягать все две свои извилины, чтобы выдать хоть слово. Она явилась в мою жизнь в марте. Пришла ко мне вместе с Наруто, висла на нем, цеплялась за него и явно боялась меня. Нет, ревности не было. Была жалость. Жалость к Узумаки, к ней, а особенно – к себе. Я мудак, это факт, но я влюбленный мудак, и это все усложняло. Я хотел, чтобы Наруто продолжал светить, как и раньше, а рядом с ней он горел ярче, но я так же хотел, чтобы светил он мне, а мне он не видел больше причин светить. Наши дни стали случаться реже. Он все чаще проводил их с ней. Она забирала его. Она уводила. Отнимала. И отняла. В июле он сказал, что женится. Я пришел к Сакуре. Впервые за несколько лет. Мы напились. Она смеялась и плакала, плакала и смеялась надо мной. Гладила по волосам, целовала в нос и щеки. Она просто целовала. Тогда мы снова переспали. И снова. И снова. Жизнь снова стала дерьмом. Наруто собрал все свои вещи и переехал к ней, к Хинате, а я снова вернулся к тому, что имел раньше. - Ты ел сегодня? – она пришла после работы. Уставшая, растрепанная с пакетом, в котором гремела бутылка вина. - Конечно, мамочка, - я залез в пакет и присвистнул. – У нас романтик? - Иди в задницу, я сегодня девушку не спасла, кровотечение и все как обычно, - она села за стол, поставила локти на столешницу и уронила на ладони лицо. Я обнял Сакуру за плечи. - Ну, Харуно, ты хуевая баба, я всегда тебе об этом говорил. Ты истеричка и зануда, ты в курсе? – она сверкнула своими глазами в мою сторону. – Но ты отличный хирург. Если бы я хотел кому-то и доверить свою жизнь, то только тебе. Серьезно. Ты единственное, что у меня осталось хорошего в этом дерьме. В этом огромном вонючем куске дерьма ты лучшее, что есть. Она слабо улыбнулась и положила голову на мое плечо. - Ты знаешь, я не могу вылечить тебя от него? - Знаю. - Но ты можешь позвонить и узнать, как у него дела. Я кивнул. Но не позвонил. Больше я о нем ничего не слышал. Не хотел слышать. Через два года я собрал все свои шмотки и переехал в столицу. Через год ко мне переехала Сакура. Еще через полтора она оказалась беременна, и мы сделали вид, что мы можем стать семьей. Моя жизнь не ад. В ней есть что-то хорошее. Дочь, например. Но все остальное - настоящая хуйня. Честно. Пустота требует внимания, пустота требует людей, пустота просто требует. Но все чаще она требует Наруто. Узумаки Наруто, любителя идиотских кигуруми, брюнеток и человека, который умеет сворачивать язык трубочкой.