Пьянящий

Виски прожег себе путь внутри Ильи, заставляя того поморщиться от непривычного жжения по вине алкоголя. Он не позволял себе притронуться к нему, а сейчас у него попросту не было выбора. Курякин маячил по номеру, слушая четкий ход часов, но его мысли, проходя через весь лабиринт отвлекающих маневров, возвращались к одному и тому же человеку. Наполеон Соло выжигал терпение не хуже алкоголя, прожигающего внутренности. Только если второй просто пьянил, то первый заставлял терпение Курякина мучительно выворачиваться, уступая место гневу, который ожидал своего часа и вырывался из потайных уголков его души. Илья доходил до точки кипения и раздражающая приятная дрожь начинала заполнять его тело, когда Соло в ответ смотрел невинным взглядом котенка, а уголок его губ поднимался в победной усмешке. Что-то в этом было. Что-то пьянящее и обжигающее. Так же как и те "случайные" прикосновения Наполеона, которые стали повторяться все чаще и чаще. Соло наблюдал за реакцией, думая, что Курякин не замечал. Но Илья замечал все и всегда. Он жил, обращая внимание на каждую мелочь, особенно речь идет о людях, которым однажды он должен будет доверить свою жизнь. Взгляд Ильи упал на галстук, лежащий неаккуратной змейкой на кровати. В ушах прозвучал низкий голос, сообщающий, что бабочка не подходит к костюму. Курякин до сих пор не понимал, почему сорвал ее, оказавшись в номере и полез искать галстук, пока Габи торчала в ванной, жалуясь на головную боль. Илья сел на кровать и глубоко вздохнул. Ему показалось, что все это время он и не дышал, пока в мыслях мелькал образ беспринципного американца. Он посмотрел на дно пустого стакана, который все еще сжимал длинными пальцами и снова тяжело вздохнул. Хотелось напиться до беспамятства, чтобы отпустить все тяжелые мысли, которые не позволяли ему жить как прежде, но в итоге пульс Курякина лишь учащался, а дышать становилось тяжелее от осознания, что сейчас ему нужно чувствовать лишь те самые прикосновения, от которых по телу проходил ток. Нет, тебе всего лишь нужно еще выпить. Тебе всего лишь нужно опьянеть. С этой мыслью он подошел к столику и с грохотом поставил на него стакан. Соло лежал на кровати в кои-то веки в одиночестве и листал какой-то журнал, подвернувшийся на журнальном столике, когда он шел спать. Перед глазами мелькала пятнадцатая страница, сквозь которую он смотрел уже минут двадцать. Наполеон думал о том, что хочет поскорее взяться за другое задание, где под ногами не будет мешаться чертов русский, который похож на буханку черствого хлеба. От этого принципиального взгляда Соло даже воровать на стороне не мог, поэтому мог лишь злобно сжимать губы, упуская свои шансы на лишние деньги. Когда он вдруг стал сотрудничать с совестью? Черт знает. Видимо с того момента, когда Илья ударил его головой о противно зеленую стенку туалетной кабинки, крепко сжимая руками его шею. И Соло был бы чертовски не против сделай он так еще раз. Курякин был неуравновешенным психом, которого хотелось приручить или выводить из себя, доводя его до самого края, чтобы потом вернуть обратно. Да, Соло хотелось чувствовать себя манипулятором и быть рычагом для Ильи. Хотелось просто иметь над ним власть. Во имя мести. Потому что Илья имел власть над ним. Когда в дверь раздался настойчивый стук, Наполеон нахмурился и взглянул на часы. Стрелка указывала на первый час ночи, и Соло фыркнул, подозревая, что там наверняка та девушка из отеля, желающая составить ему компанию ночью. Соло заставил себя подняться с постели и вальяжно направился к двери, накидывая халат. Понимая, что сейчас придется одеть на лицо вежливую улыбку и отшить поклонницу с помощью отточенного флирта, он открыл дверь и слова застряли в горле. — Что ты здесь делаешь? — Просто скажи, когда мне остановиться. Сухие обветренные губы впились в губы Наполеона, а крепкие руки Ильи прижали к себе растерянного Соло, который под напором желанных губ начал отвечать на поцелуй. Курякин постепенно углублял его, а Наполеон поддавался его напору, чувствуя во рту привкус виски и отмечая какую-то личную победу, усмехаясь сквозь поцелуй. Ведь Илья не притрагивался к алкоголю, презрительно посматривая на тех, кто пьет. Когда поцелуи спустились на шею, Соло откинул голову, понимая, что ни одна пытка не заставит его попросить остановиться. Ведь он до болезненного зуда хотел вот так вот сорвать чертову рубашку с Курякина и подчиниться, чувствуя как его зубы пачкают шею. Гордость обоих сгорела в том желании, которое выходило наружу, сводя обоих с ума. Соло было плевать, что Илья переборщил с силой, прижав его к стене, а Илье было плевать вообще на все, кроме прикосновений Наполеона, которые обжигали его кожу. Илья Курякин действительно решил напиться в этот вечер. Просто у него был личный сорт пьянящего дурмана в виде так-и-не-попросившего-остановиться американца.