Paint me back

История болезни. Пациент: №18-09 Пол: мужской, возраст: около 35 лет Поступил: 18 сентября 2013г. Предварительный диагноз: Диссоциативное расстройство идентичности. Наблюдается три (3) личности, доминирующей установлена вторая (2), т.н. «Левиафан». Подавляет две другие, первую (1) – «Кастиэль» и третью (3) – предположительно «Джимми Новак (ранее установл. «Эммануэль». (прим. леч. врача – возможны также несколько побочных, пока неустановленных). Подавление сопровождается комплексными парциальными приступами, потерей памяти, дезориентацией в пространстве (см. стр. 14 мед.карты). Поступил в отделение после медицинского освидетельствования в следственном изоляторе Индианаполиса (материалы дела приложены к карте для врачебного исследования). Родственников не обнаружено, при задержании изъят читательский билет на имя Джеймса Новака, о пропаже не заявлено. Материалы по ходу следствия направлены в управление штата. После инцидента помещен в закрытое крыло. Доктором Ширли назначены сеансы когнитивно-поведенческой терапии, при необходимости разрешено применение клозапина (назнач. врачом дозировка), аминазина и возможных нейролептиков в случае улучшения/ухудшения. Ежедневные записи ведутся сестрой М. Мастерс. По состоянию на 1 октября улучшений не наблюдается. *** Темноволосый, худощавый мужчина зашел почти сразу после открытия, около 9:30 утра. На нем было мятое пальто песочного цвета, синий галстук, белая рубашка, в руке – сумка. На него не сразу обратили внимание, ведь он был совершенно такой же, как сотни клерков и бухгалтеров, проходящих через офисное здание каждый день. Он вежливо пропустил пару пожилых женщин на выходе, а затем прошел по направлению к лифтам, где как раз толпились служащие из банковской компании на третьем этаже. Встав позади светловолосой девушки, он неловко улыбнулся на ее приветственную улыбку и кивнул на какой-то вопрос. Через пару минут с тихим писком лифт остановился на первом этаже, люди завозились, набиваясь в широкую кабину. Мужчина все еще стоял снаружи, поджидая, пока все войдут, поставив сумку на пол и рассеянно улыбаясь. Светловолосая девушка махнула ему рукой, приглашая войти тоже, но он молча мотнул головой, опустив руку в сумку. Когда он выпрямился, в руках у него оказался автомат. Подняв глаза аккурат к висевшей напротив камере наблюдения он лучезарно улыбнулся, как будто придумал отличную шалость, - и в следующую секунду открыл автоматную очередь по стоявшим в лифте. Со всех сторон послышались крики, к нему побежали охранники, на ходу связываясь по рации с подкреплением, но мужчина, развернувшись на каблуках, продолжил стрелять по входящим в здание, не замечая стекающие по лицу и впитывающиеся в одежду капли чужой крови. Когда его скрутили охранники, он опустился лицом в пол и засмеялся, хрипло и совершенно дико. Когда к центру подоспела полиция и скорая, то толпу у здания пришлось разгонять почти силой. Раненых выносили одного за другим, так же как и носилки, накрытые неприглядными целлофановыми пакетами. Когда, наконец, вывели закованного в наручники парня, камерам журналистов предстало молодое лицо, с ярко-голубыми глазами и совершенно обескураженным выражением. Он, кажется, вообще плохо представлял, где находится, по щекам, вперемешку с кровью, у него текли слезы, а губы предательски дрожали. Он совсем не был похож на сумасшедшего зверя, подстрелившего в тот день девять человек и ранившего четверых. Он был похож на потерявшегося ребенка. Под крики толпы и вспышки камер его затолкали в машину и под вой сирен увезли в участок. В вечерних новостях по всем каналам показывали только его. Дин потянулся на диване и щелкнул пультом, выключая телевизор. Перед глазами до сих пор стояло лицо парня, - и Дину совершенно это не нравилось. Чтобы отвлечься, он принял душ, выпил пива и сел за ноутбук, открыв любимый сайт рейтинговых японских мультиков. Ближе к полуночи замигало окно почты, и Дин недоверчиво хмыкнул, открывая короткое письмо. «Мистер Винчестер, в ответ на ваш запрос врачебным советом принято решение направить вас в психиатрическую лечебницу Индианы. Куратор переаттестации – д-р Ширли. Желаем удачи». Дин молча закрыл ноутбук. Все неудачи последних дней, будь то бросившая его девушка или поцарапанная каким-то упырем в пробке Детка дополнились еще и этим. То, что он получил направление в клинику – было просто корректным способом избавиться от врача на грани лишения лицензии. Конечно, он мог сколько угодно говорить, что решение уйти было принято им самостоятельно – но кого он обманывал, в самом деле. Он облажался. И теперь расплачивался сочувствующими взглядами на прежней работе и вот…этим. Впрочем, психушка наверняка была гораздо интересней, чем вахта на пункте скорой помощи или присмотр за наркоманами в процессе реабилитации, рассказывающими, что они ели сегодня на завтрак и куда оно потом делось. Он вздохнул, припоминая все, что читал или слышал о лечебнице на севере штата – обычной больнице с таким же, как везде, психиатрическим крылом, наполненным теми, кто потерял себя. Что ж, Сэм наверняка бы посмеялся. *** Спросил бы кто у Дина, почему он решил стать врачом, он бы до сих пор смог бы лишь улыбнуться, пожать плечами и сказать – «Потому что». На самом деле, это не пришло к нему с молоком матери или со страстью к анатомии, острым скальпелям или строению мозга. Во всяком случае, ничего такого он не помнил. Единственное, что он усвоил хорошо – были слова отца о том, что помогать людям – правильно и нужно. Эта мысль укоренилась в сознании так прочно, что прогуляв большую часть школы, Дин все же взялся за ум и поступил в университет с неплохими проходными баллами. Может, причиной была природная сообразительность, может невероятное обаяние – но как бы там ни было, учеба превратила взбалмошного подростка в одного из самых успешных молодых специалистов родного штата и пары близлежащих. Дин любил свою работу. Не задумываясь о деталях. Безо всяких «но» - начиная от изматывающих ночных дежурств и заканчивая моментом, когда он садился напротив пациента, готовый слушать. Он выполнял полученную от отца заповедь на все сто, не жалея себя. Но то, что рано или поздно случается с каждым врачом – слишком рано случилось с ним самим и привело к тому, к чему привело. Все рухнуло в одночасье. Он очнулся от воспоминаний в кабинете главного врача клиники, как раз, когда открылась дверь, и вошел щуплый невысокий мужчина, в очках и с недельной щетиной. Он повесил белый халат на вешалку у двери и прошел к столу, протягивая Дину руку. - Доктор Ширли, заведующий отделением, очень рад, что вы приехали, - Дин пожал ему руку, присаживаясь в кресло напротив стола. - Я читал ваши рекомендации, мистер Винчестер, впечатляет, - продолжил Ширли, похлопав по лежащей на столе папке и снова улыбаясь. Он показался Дину вполне приятным, хотя его образ никак не вязался с тем, что представлял себе Дин. Он скорей видел его в захламленной гостиной на диване, в каком-нибудь нелепом полосатом халате, строчащим бульварные книжонки, нежели здесь, среди дипломов на стенах и гуляющих пациентов на площадке за окном. - Не буду спрашивать, что привело вас в наше захолустье, но я надеюсь, что вы останетесь. - Планирую, мистер Ширли, - Дин миролюбиво хмыкнул. – Я сижу без дела уже почти три месяца, так что буду рад приступить к работе. - Называйте меня Чак, - он потер ладони друг о друга, снова перебирая на столе многочисленные папки, - Я провожу вас в лечебный корпус, все покажу. Неделю там для переаттестации, а потом обратно ко мне. Они вышли из кабинета в коридор, где было необычайно тихо для больницы, только за одной из дверей негромко бормотал телевизор. Столкнувшись в дверях еще с двумя мужчинами в белых халатах, которые молча кивнули Чаку, дошли до улицы. Там было гораздо более людно, чем внутри, Дин заозирался по сторонам, чувствуя так присущий больницам дух повсюду и даже успев зацепить взглядом пару симпатичных медсестер. Внимание его так же привлекли скучающие у забора и у ворот в конце площадки люди в форме. - Вы прям как режимный объект, - заметил он, кивая в сторону охранников. - Ааа, это…Вы разве не знаете о «банковском стрелке-оборотне»? Дин хмыкнул, вспоминая, как долго не мог отойти после новостного репортажа пару дней назад. - По всем каналам было, - он посмотрел на доктора, выгнув бровь, - а причем тут вы? - Ну как же, - Ширли пожал плечами, будто это было само собой разумеющимся, - парнишку-то к нам доставили. До поры до времени. - Вы шутите? - Не до шуток, - Чак кивнул подошедшей девушке со стопкой бумаг, и начал их подписывать прямо у нее из рук, поглядывая на Дина, - Я сам ездил на освидетельствование в участок, после всего, что там было – ему билет сюда в один конец. Во всяком случае, до конца следствия точно. Да и после суда, скорее всего, тоже. Дин поглядел на скрывающееся за спинами охранников крыло с зарешеченными окнами и невольно нахмурился. - Так значит, его все же признали… - Однозначно, - доктор кивнул девушке, и она вместе с бумажками засеменила в сторону входа в больницу, - Не слишком профессионально так говорить, так что сугубо между нами, жалко мальца, крыша у него совсем уехала. Ширли без улыбки пожал плечами, сворачивая к лечебному отсеку и продолжая для Дина персональную экскурсию. Через полчаса он был знаком уже со всеми, кто был в это время на посту. С сидевшей в приемном покое молодой блондинкой Джо и степенной темнокожей медсестрой мисс Мозли, которая впрочем, хлопнув Дина по плечу, сказала, чтоб он называл ее Миссури. С невысоким улыбчивым медбратом Габриэлем, который на глазах Дина виртуозно успокоил орущего ребенка, достав из кармана халата большой круглый леденец. После краткого же диалога с главой лечебного отделения – ворчливым доктором Дин-Тут-Же-Забыл-Как-Его, Чак провел его в служебные помещения - небольшую комнату с продавленным диваном, шкафом, столом с ноутбуком и душевой – и ушагал куда-то по своим делам, предоставив в распоряжение Дину полный шкаф идентичных белых халатов и стопку карт пациентов. Плюхнувшись на диван, он закинул ноги на подлокотник и взял со стола пару папок. Следующий час он изучал историю болезни дамы из палаты номер 4, с сердечной недостаточностью и жалобами на сквозняки по утрам, потом заканчивал выписку велосипедиста со сломанной ногой, а когда живот, напомнив о том, что завтрак был ранним утром, жалобно забурчал – он надел халат и отправился на поиски еды. В приемном покое его отловила Джо и направила к оставшимся в клинике пациентам, вместо испарившегося «по суперважным делам по спасению вселенной» Габриэля. На вопрос о еде она понимающе хлопнула его по плечу и обещала что-нибудь сообразить. К тому времени, как еще через час Дин закончил выслушивать чихи, оханья и бессвязные рассказы о симптомах и вышел из смотровой, сбросив в ведро латексные перчатки, он уже тихо ненавидел весь мир. Пытки в приемном покое продолжались еще неделю, за которую Дин похудел на килограмм, спал по четыре часа в сутки и видел перед глазами только бесконечные жалобные лица больных. Не запоминая их вообще. Пару раз он созванивался с братом, но говорил только с автоответчиком. Только, кажется, в следующий вторник, а может среду, он, наконец, получил направление в другое крыло и, гордо поправляя новый бейджик с именем, отправился на поиски доктора Ширли. У него побаливала голова, легким туманом клубясь где-то в районе затылка, но это было, наверняка от усталости. День был хоть и пасмурный, но необычно теплый для поздней осени, поэтому Дин не удивился, обнаружив Чака на прогулочной площадке, за столиком напротив щуплой женщины с абсолютно белыми кудряшками на голове. Она о чем-то увлеченно ему рассказывала, а он кивал, изредка делая какие-то пометки в лежавшем перед ним блокноте и поправляя очки. Не став мешать, Дин прислонился к решетчатому заборчику, разделяющему корпуса, и увлеченно пытался поймать взгляд миловидной медсестры, подтыкающей плед сидевшей в инвалидном кресле женщине с уставшим взглядом и тонкими руками. Девушка его не замечала, поэтому Дин уже было заскучал, когда доктор Ширли, наконец, закончил и, подняв голову, приветливо кивнул ему. Он вместе направились в сторону корпуса, на входе в который стояли охранник и широкоплечий санитар. Они явно чего-то ждали, негромко переговариваясь. Но Дин понял это, только когда они вдруг повернулись в сторону двери, выпуская оттуда невысокую пухлощекую медсестру в кожанке поверх синей униформы. Причмокнув, она выдула пузырь из ярко-розовой жвачки. А следом за ней на улицу, аккуратно переступив порог, вышел темноволосый худой мужчина в белой больничной рубашке, таких же штанах и ярко-синем длинном шарфе, замотанном вокруг шеи. Доктор Ширли отошел в сторону, потянув за собой Дина, и приветливо улыбнулся. Девушка шутливо отдала ему честь, равнодушно скользнув взглядом по Дину. Но он на нее даже не смотрел. Все его внимание было приковано к пациенту – тому самому парню, которого он видел по телевизору, и о котором говорил весь штат. Он бы выглядел совсем мальчишкой, но под синими глазами залегли тени, как будто он не спал несколько дней, изящные пальцы на руках подрагивали и будто не знали, чем себя занять, а бледные сухие губы потрескались. Пожалуй, он был даже красив, хотя Дин редко рассматривал парней в таком качестве. И уж точно не собирался делать этого в отношении убийцы-психопата. Мужчина, впрочем, не выглядел опасным, и был совершенно погружен в какие-то свои мысли. Не замечая никого вокруг, он поднял голову к молочно-белому небу, не моргая и не жмурясь от яркого света. Он смотрел туда, пока медсестра не подтолкнула его в спину к площадке. Следом за ними пошел и санитар, а Дин так и продолжал пялиться парню в спину, на выступающие под белой тканью лопатки и встопорщенные на затылке волосы. Наконец, доктор Ширли тронул его за плечо, направляясь внутрь корпуса, и только тогда Дин тряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и пошел следом. В ту самую секунду он вдруг понял, что сердце у него колотится как бешеное, перед глазами пляшут фиолетовые точки, а туман в голове вдруг стал горячим маревом. Было ли случайностью или просто совпадением – но сразу же после оформления переаттестации, доктор Ширли заговорил с Дином о пациенте «18-09». - Я знаю, что это не совсем то, чем вы мечтали бы заниматься. - Нет, я согласен. - Вы еще даже не знаете, о чем я, - доктор Ширли сровнял стопку бумаг на столе, немного виновато глядя на Дина из-за стекол очков. – Вы отличный врач, Дин, но, к сожалению, здесь для вас не слишком много подходящей работы. Большинству наших пациентов требуется лишь временный уход и терпеливые уши – и уже через пару недель мы провожаем их домой сращивать конечности, соблюдать правильную диету и не разговаривать с телевизором. Но есть и те, с кем все иначе. С постоянной пропиской, вроде того. Я слышал, что вы писали отличные пособия, перед тем, как… - Ширли неопределенно махнул рукой, прокашлявшись. - Перед тем как моя последняя пациентка сиганула с крыши у меня на глазах, - помог ему Дин, без улыбки кивая. – Я не собирался больше этим заниматься, но…Это то, что я умею делать и люблю. И я готов работать. Помогать. На самом деле, Дин совсем не собирался выворачивать перед начальником душу. Но что-то подсказывало ему, что он ничего не теряет. Он привык к косым и сочувствующим взглядам на прежнем месте работы, хотя знал, что отличный специалист. Ужился даже с чувством вины, хотя все знали, что Анна была нестабильна, и его вины там быть не могло. И даже умудрился не потерять интерес к изучению человеческой психики и работы мозга. Впрочем, наверное, это было еще и связано с тем, что Дин, на самом деле, был очень молод. А может, еще с чем. Размышлять об этом в первый рабочий день, да еще с этим туманом в голове не хотелось. Доктор Ширли понимающе выслушал все, что Дин ему так и не сказал вслух. А потом отпер ящик стола и достал оттуда тонкую бежевую папку с пометками и печатями на обложке. Протянул ее вставшему Дину. - Отдохните дома пару дней, доктор Винчестер. А потом я вас познакомлю. *** - Расскажешь, как прошел день? – незнакомый голос на записи был уверенным и спокойным – говорившая женщина явно знала, что делать. Дин обнял руками горячую кружку с кофе и, забравшись с ногами на кровать, поставил ноутбук рядом. Тут же лежала раскрытая карта с пометками доктора Ширли и еще пары специалистов больницы. Запись длилась почти час, карта была толщиной около двадцати страниц. Ночь предстояла длинная. - Нет? Тогда, может, покажешь мне свои рисунки? – по ту сторону записи зашуршало, но собеседник снова не произнес ни звука. – Это новый, да? Мне нравится, только почему такой цвет? Ты видел, чтобы облака были такого цвета? «Пациент рассеян и дезориентирован, после последнего приступа прошло 2,5 часа» Рисунок лежал здесь же, вложенный в карту. Это была дорога, ровная и прямая, Дин бы точно не смог нарисовать такую сам. Вдаль уезжала, сверкая красными подфарниками, черная машина. А может, и не черная, просто в темноте так казалось. Внимание к деталям, вплоть до разметки и столбиков километража, резко контрастировало со всем остальным, что было нарисовано вокруг. Размытые линии и неровная штриховка делали небо клочковатым, как будто с той стороны что-то рвалось наружу. Дин был уверен, что даже услышал бы треск бумаги. Дорога и яркое, усыпанное звездами фиолетово-черное небо с огромной луной, от которой расходились в стороны лучи почти белого света. Почему-то у Дина появились четкие ассоциации с Небесами, если бы он вдруг надумал представлять себе, как они выглядят. - Что это, Кастиэль? - Рай, - услышал вдруг Дин, совершенно не ожидая ответа. Голос у «18-09» был тихий и надтреснутый, как будто он охрип от долго крика. И, тем не менее, Дину показалось, что он наступил ногой в трясину, что завибрировала у него под ногами, затягивая вниз. Он впервые услышал, как говорит пациент доктора Ширли – и фраза стала точным отображением его мыслей. Конечно, это было совпадением, но Дин в них не верил. Он уткнулся в дальнейшие записи, сделанные в ходе сеанса. Приложенные рисунки более ранние все были неуловимо чем-то похожи, то ли вниманием к деталям, то ли цветовой гаммой. Был здесь и сад с ярко-рыжими деревьями, голубым небом и подрагивающим в воздухе разноцветным кайтом. Был и берег озера, с деревянной пристанью, на которой удобно было бы рыбачить, старая автомастерская с десятками побитых и ржавых машинных остовов. Времена года сменялись, разрисовывая пейзаж, как будто наблюдатель следил за происходящим со стороны, не считая нужным вмешиваться. «Пациент проявляет беспокойство и жалуется на трудности с засыпанием». - Расскажешь, что тебе снилось? - Ничего, - нехотя зашуршал чем-то «18-09», - Это не мои сны. - Что ты имеешь в виду? - Он просыпается от того, что солнце щекочет кончик носа так, что хочется чихнуть. И когда веки приоткрываются на миллиметр, чтобы и сон не отпускать еще, и уже поприветствовать новый день, - тогда видишь эти крохотные многоцветные разводы на радужке. Словно свет, раздробленный каплей воды. Это длится секунду или меньше. Но значительно. А еще здорово так вот щуриться по ночам на фонари. Я подожду здесь. Тогда эти блики превращаются в световые кляксы, а те, в свою очередь, соединяются цепочкой, эдакой дорогой в никуда. - А иногда, если не настроить, мотор начинает издавать такой кашляющий звук, я слышу его изнутри, надсадный, резкий… И запах масла…Всего неделю в прошлый раз… «Проявляет нервозность, взгляд блуждает. Инстинктивно пытается максимально отдалиться от собеседника физически». Некоторое время на записи ничего не происходило, а затем женщина снова начала говорить, заученными фразами выводя пациента на диалог. Но связно он отвечал лишь односложно, в длинных же предложениях начинал вдруг путать времена, переставлял местами слова, и, сам же замечая свои ошибки, замолкал. Дину почему-то казалось, что он видит, как забравшись с ногами в кресло у окна, «18-09» смотрит куда-то в пустоту, погруженный в одному ему понятные мысли, образы и события. Из записей Дин так же узнал, что чаще всего Кастиэль не знал о проявлении других. Как он сам говорил. Что там было на самом деле? Все они здесь ходили вслепую, изучая проблему, о которой толком ничего не знали. Все было лишь теориями и единичными случаями, описанными в учебниках. Дин пытался записывать свои наблюдения, «вести дело», как называл это Сэм, - но мысли ускользали. Он будто не мог сосредоточиться на важном, подмечая несущественное. Детали, ему не хватало деталей. Как барахлящему мотору. Голос Кастиэля сбивал его с толку. С непривычки, видимо. В файле содержались и другие сеансы, и, судя по пометкам, в них Дину полагалось познакомиться с обитателями сознания Кастиэля. Той же ночью он впервые услышал Левиафана. Голос у него был резкий, холодный, с металлическими нотками, как будто его глотка была обита тонкими пластинами, даже отдаленно не напоминающими кожу. Судя по записям врача, он и внешне заметно менялся. Движения становились уверенней, резче, он не сидел, забравшись с ногами в кресло, а активно принимал участие в сеансе. Скалил губы в улыбке, знал, как подать себя и заставить слушать. Он много смеялся и много говорил, рассказывая истории. Растягивая слова так, что у Дина по спине бежал искрами то ли страх, то ли восторг, Левиафан, как он сам себя называл, говорил о своих фантазиях и стремлениях, о своих снах и мечтах. Иногда говоря о себе “мы”. - Там никогда не бывает темно. Даже ночью. Мутная от крови вода отражает свет, хотя на небе ни луны, ни звезд. А он красив, очень. Даже когда лежит на берегу, с неестественно вывернутыми руками и ногами. Хррррусть. Хррр…Какова температура плавления кости, доктор? Я бы проверил… Но потом. Он слишком хорош, думаю, когда он был сотворен – все ангелы боролись за право обладать им. Но он им не достанется. Нет. Только мне. Его широкие плечи, крепкие руки и о, эта упругая, тренированная пробежками задница. Даже с порванными сухожилиями, куклой со стеклянными зелеными глазами он все равно…Мне. Для меня. Мы как первооткрыватели. Земля под ногами колется мелкими прибрежными камушками. Вам бы понравилось, что я там устроил. Красота именно в этом. После десяти минут Дина ощутимо затрясло. Он вздохнул, поставив запись на паузу, и встал с дивана. Голова с непривычки слегка гудела, переполненная яркими образами и чужими голосами. Хотелось принять душ и до красноты тереть кожу жесткой мочалкой, пытаясь смыть с себя этот липкий металлический голос. Ему казалось, что это существо, это порождение воспаленного сознания Кастиэля – здесь, в его квартире. Стоит в луже черной, похожей на мазут жижи, притаилось за одной и приоткрытых дверей, ждет, терпит, просчитывает каждый его шаг. Как охотник. Зверь. Это было такое глупое ребячество, что Дину даже стало смешно. Он слишком давно жил один, слишком давно привык, что каждый темный угол квартиры – пуст. Привык. Но все равно ему казалось, что голос все еще звучит у него в голове. Он был как цианидная конфета, этот голос. Яркая, покрытая сладкой глазурью, обманывающей вкусовые рецепторы. А потом – привкус миндаля и мгновенная смерть. Нет, уверенность в своих силах все еще была при нем, пока он стоял под душем, подставляя тело под упругие струи и яростно мыля голову. Дин Винчестер не привык отступать, и знал, что никаких призраков не существует. Все – лишь в голове. Нет никакой черной жижи. И Левиафана нет. Правда, у него все еще слегка тряслись руки. Еще почти сутки Дин провел, погруженный в работу. С утра, проспав без памяти часов пять, он уже слушал разглагольствования Миши, еще одного «воображаемого друга» Кастиэля. Он рассказывал о театральных пробах, столярном деле, фанатах, журналах, утренних пробежках. Многосторонний был. Был бы. Изучив четыре крупных работы о расщеплении личности, диссоциации, применении клинического гипноза и целую статью об архетипической психологии, Дин почувствовал, что сам начинает медленно сходить с ума. Ему пришлось все бросить, оставить квартиру проветриваться и остаток дня провести в баре, засунув в трусы стриптизерше как минимум пять банкнот. Обратно он рулил, молясь лишь о том, чтобы его не остановили за вождение в нетрезвом виде. Как доехал – не помнил. Впрочем, ему это помогло. Дома он заказал пиццу и, растянувшись на диване, еще несколько часов смотрел «Стар Трек», пока банально не отрубился, сам не заметив как. В итоге рабочее утро началось с того, что доктору Винчестеру приснился отвратительный сон. Он летел в самолете. А он ненавидел летать в самолете. Он был там не один, но отчего-то лица людей все были будто "затерты", как если бы не имели никакого значения. Мигали лампы, по салону летали клочки бумаги, какой-то мусор, а гул был просто невыносимым. Дину хотелось бы проснуться, но никак не получалось. И все, что он чувствовал - холод. Прерывистые выдохи, вырывавшиеся из легких, застывали в воздухе мельчайшими, невидимыми льдинками. Он не мог пошевелиться - так и сидел истуканом, почти физически ощущая, как от чужого дыхания на шее расползается сеточка инея. Как холодные, с запахом металла пальцы почти нежно касаются его оголенной кожи. В его легких больше не осталось воздуха. В голове не осталось мыслей, страхов, надежд — ничего. Он сам был ничто. - Теперь твоя очередь, - голос был негромкий, густой и как будто слышался со всех сторон. Было ощущение, что Дин уже слышал его однажды. Но никак не мог вспомнить где. – Режь. И он широко раскрыл глаза. Интересно, что бывает, если проснуться внутри сна? Вздыхая, свистя, шепча что-то, вокруг вились потоки воздуха, атмосфера слой за слоем пылала похожими на змеиные языки огнями. От самолета отлетали куски обшивки, ярко чертили в небе - и кометами сгорали, не долетев до земли. Дин чувствовал, как где-то внутри, под горлом, зарождается темный, опасный и смертоносный жар. Застит глаза черной дымкой. А вокруг набухало, разрасталось черно-алое зарево, обманчиво-ласково касаясь кожи, пробираясь по нервам, выжигая на сухожилиях демонические клейма. Крики безликих людей вокруг превратились в гул разворошенного пчелиного гнезда. Это гнездо – оно нервировало, бесило, он бы вырезал их сотнями, упиваясь их кровью, а черная дымка окружала бы и прятала боль и страх. Но самолет, не выдержав трения о воздух, сверкнул сполохом, - и вдруг все это потонуло в яркой, выжигающей глаза, обугливающей кости и камень в уголь вспышке. Откуда?.. Его тело вмиг превратилось в пепел. В песчинки, растворившиеся в белом, ослепляющем пламени, так не похожем на то, в котором догорали остатки самолета. Это было чистым и пульсировало в такт биению сердца. Дин знал, что время остановилось. И не было ничего. А потом он услышал. Другой голос, новый, одновременно громкий и как будто лишь для него звучащий. Похожий на гул пламени, но чистый и уверенный. Он услышал: - Добро пожаловать, Дин Винчестер. Теперь ты спасен. И проснулся. Это был первый раз почти за год, когда ему что-либо приснилось. Или больше?.. *** Он приехал к клинике ранним утром. Мягкий, молочно-белый туман стелился по сторонам от дороги, оседал мелкими каплями на лобовом стекле и врывался в опущенное окно прохладным ветром. Он даже не включал музыку, позволяя тянучей, сонной дреме рассеиваться под порывами утреннего сквозняка. Он как будто все еще спал, но это ощущение, - вести машину на автомате, - было откуда-то до боли знакомым. Противный для любого другого запах больницы Дину таковым совсем не казался. Он привычно прошел через приемный покой, где его встретила Джо, посетовав, что теперь он будет появляться тут гораздо реже, и пожелала удачи на новом месте. Милая девочка. Сегодня тут было необычно пусто отчего-то, - не то что бы это не радовало, - и Дин вышел на улицу, пройдя по пока еще пустому двору, где только шелестел страницами забытый на лавке журнал с пестрыми картинками. Закрытое крыло выглядело все таким же необитаемым, за исключением скучающих у входа охранников. Дин так и не запомнил их имен, мысленно посочувствовал их бесконечно однообразной работе и, кивнув, прошел мимо. В коридоре он натолкнулся только на уборщицу и услышал, как из-за одной из дверей доносится уверенный, хотя и негромкий голос, предлагавший собеседникам «поделиться тем, что снилось сегодня ночью». Вспомнив собственные ночные полеты, Дин фыркнул, проходя дальше, к уже знакомому кабинету доктора Ширли. Тот оказался все так же всклокочен и небрит, кроме того, судя по примятому дивану для посетителей, еще и ночевал в клинике. Прежде чем Дин успел поинтересоваться, не принести ли ему кофе из автомата в приемном покое, - доктор потыкал в кнопки на внутреннем телефоне, довольно древнем для этого десятилетия, и махнул рукой. - Мэг как раз собиралась позавтракать, так что вы сможете поболтать наедине. - Мэг? – Дин вышел вслед за доктором из кабинета. Дверь с легким щелчком закрылась. - Сестра Мастерс, вы виделись, когда ты приходил в прошлый раз, - пояснил Чак. – Она просто мое сокровище, дежурит здесь почти круглые сутки, пять дней в неделю, практически поселилась здесь. Дин скептически приподнял бровь. - Правда-правда, - по-своему истолковал его выражение доктор, свернув из коридора к лестницам на верхний этаж. – Она здесь уже больше года работает, но это ее первый пациент, которого так просто не оставишь одного. Дин кивнул, уцепившись за возможность побольше поговорить о работе. - Кстати, об этом. Он что, буйный? – не слишком профессионально выразился он, тут же спохватившись, - Судя по тому, что я прочитал, он не проявлял агрессии ни разу с тех пор, как попал сюда. Физической, во всяком случае. Доктор Ширли посмотрел как-то слегка сочувствующе. - О, поверьте, Дин, агрессия была бы меньшей из наших проблем. Они поднялись на второй этаж, лестничная клетка которого выходила сразу в большой общий зал. Весь ряд окон здесь был зарешечен, что изнутри выглядело, пожалуй, еще более удручающе, чем снаружи. Дневной свет пробивался через стекла как искусственный, тут же теряясь в электрическом освещении. Столы с округлыми углами, цветы в кадках, и стены. Увешанные цветными и черно-белыми рисунками, которые были больше похожи на то, как выглядела бы картина, написанная правой рукой слепым на один глаз левшой. Затылок вдруг как будто обожгло снопом мелких искр. Ощущение появилось и пропало, но Дин все же заметил. Содрогнувшись, он поймал себя на том, что, несмотря на это, продолжает неотрывно изучать эти искалеченные попытки самовыражения местных обитателей. Их, кстати, здесь сейчас было немного. Видимо, остальные все еще делились в зале на первом этаже содержимым своих ночных кошмаров, - что-то подсказывало Дину, что сны в этом месте редко бывают про мыльные пузыри и радужные облака сладкой ваты. Хотя, если вата говорящая, то все может быть… За столом прямо рядом с ним сидела женщина, по возрасту не старше его матери, но из-за болезни ее лицо выглядело как после пыльной бури в пустыне. Светлые волосы, уже с проседью, были собраны в не слишком аккуратный хвост, на руках она баюкала самодельную куклу без лица. На Винчестера женщина не обратила никакого внимания. Зато он явно привлек внимание молодой брюнетки со слегка крупноватыми чертами лица, которая, подойдя, вдруг шлепнула его и мелодично протянула высоким, чуть с акцентом голосом: - Хэй, док, прокатишь меня на своей тачке? Прежде чем Дин среагировал, мучительно пытаясь вспомнить, как вообще следует реагировать в таком случае, и, борясь с очередным колючим ощущением вдоль позвоночника, вмешался доктор Ширли, терпеливо ждавший, пока Дин осмотрится: - Держи себя в руках, Ева. Сверкнув в его сторону густо подведенными глазами, девушка послала Дину воздушный поцелуй и через секунду полностью переключила свое внимание на шкафоподобного санитара, не в первый раз уже, судя по тому, как он невозмутимо продолжил читать свежую газету. Помимо женщин, в комнате было еще двое мужчин, - седой старик почему-то в кепке и парень в очках, едва ли старше Дина. Оба о чем-то увлеченно, но без агрессии, спорили у стоявшей у стены доски, испещренной белыми цифирными закорючками. В математических науках Дин никогда не был силен и считал, что любовь к теоремам кого угодно доведет до психушки. В инвалидном кресле у окна сидел, уставившись на решетку, кто-то еще, но Чак мягко тронул Дина за плечо, кивая в дальний угол комнаты. Неудивительно, что их сразу было не заметить. Сперва Дин вспомнил Мэг, - сегодня ее волосы были собраны в высокий пучок, и она читала какой-то яркий журнал. Напротив нее за столиком сидел, увлеченно раскладывая рядами какие-то игральные фишки, самый, если верить интернету, жестокий преступник, которого видел штат за последние сто лет. На нем была та же, что и в прошлый раз больничная пижама, слегка ему великая, отчего он выглядел еще более тощим. На запястье болтался браслет, какие вешают обычно на младенцев в инкубаторе, ногти были коротко острижены и все же местами неровно обкусаны. И если невысокая медсестра чувствовала себя вполне комфортно, то ему низкий столик был явно мал, отчего согнутые колени торчали на уровне живота. Волосы топорщились в разные стороны, а пальцы то замирали, когда он раздумывал над чем-то, то снова принимались раскладывать бумажки в одному ему известном порядке. Заметив босса, Мэг захлопнула журнал и встала, потягиваясь. - Наконец-то, у меня уже пупок к спине прилип. - И тебе доброе утро, - миролюбиво парировал Чак, кивая на Дина, - Дин Винчестер, он будет курировать его на протяжении следствия, Дин – Мэг Мастерс. Девушка крепко пожала протянутую ладонь. Дин рассмотрел ее вблизи, - пухлые щеки вкупе с небольшим ростом портили бы кого-то, но она была симпатичной и уверенной в себе, глаза смотрели чуть вызывающе и неглупо. Винчестер почувствовал если не симпатию, то приязнь точно. Выпустив руку Дина, она подхватила со спинки стула кожаную куртку и, уже натягивая ее на плечи, хрипло бросила: - Надеюсь, вам повезет больше, со мной принцесса с утра ни словом не обмолвился. Чак еще о чем-то у нее спрашивал, чуть отойдя, Дин же вдруг понял, что за странное покалывание ощущал в области шеи и плеча все это время. Подняв голову от стола, Кастиэль молча и неотрывно смотрел на него, замерев на стуле как хищник, готовый к прыжку. *** - Привет, меня зовут Дин. - Я недавно сюда перевелся. - Расскажешь мне, как тут все устроено? - Что это за игра у тебя? - Надеюсь, мы подружимся. Что думаешь? - Я думаю, что люди ошибочно полагают, что живут в своем теле. Хотя на самом деле ты – это твои действия, и нет другого тебя. Как ты сказал тебя зовут? *** - Привет. - Я сегодня говорил с твоими адвокатами. Славные ребята. - Если тебе интересно, сегодня мне кажется, что ты выглядишь лучше. Хорошо поспал? - Ладно. Я просто посижу тут, пока ты смотришь в окно, окей. Если что, я прямо тут. Поговорим. Как тебе фильм вчера? - Ну, как хочешь. - Дин. - Да? «Ну неужели, наконец-то». - Если ты дернешь меня за палец, то – бабах! – лампы. Мэг потом настроит. Она хорошая. «Отлично. Поговорили». Дни казались похожими один на другой, как слайды в проекторе. Каждое утро Дин приезжал в клинику, находил Кастиэля либо в палате, либо в общей комнате – и рутина захватывала их обоих. А вечерами Дин ехал обратно, плохо помня от усталости дорогу домой, на автомате добирался до кровати – но с утра всегда чувствовал себя отдохнувшим, готовым начать все заново. По новой. Уже на следующей после знакомства неделе Дин обнаружил себя сидящим на сеансе когнитивной терапии, которую для Кастиэля проводила терпеливая, сдержанная женщина по имени Наоми. Впрочем, Дину она сразу пришлась не по душе, хотя до этого ее голос на записи его не раздражал. Сидя в кресле в сером брючном костюме и небрежно накинутом на плечи халате, она на протяжении часа шагами длиной в миллиметр продвигалась в направлении изменения восприятия Кастиэлем реальности. Дину, впрочем, казалось, что это скорей походило на балет на льду. Кастиэль мало слушал ее. Почти не отвечал, сидел спокойно, но время от времени взгляд его начинал блуждать по комнате, ни за что надолго не цепляясь. Он посмотрел в окно, потом на Дина, на цветок в горшке у входа, заскользил глазами по кипельно-белым стенам, картинкам - и, наконец, остановился на часах, висевших аккурат над дверью. - Кастиэль, ты меня слушаешь, дорогой? – мягко тронула его за плечо Наоми, чуть приподнявшись с места. Дин же, сидя на месте, вдруг ощутил странное желание сообщить ей о том, что, возможно, Кастиэлю не нравятся ее прикосновения. Она смотрела на него тем взглядом исследователя, который сначала наплетет тебе с три короба, а потом воткнет в мозг иглу. Но это в любом случае было неважно. Потому что Кастиэль вдруг выпрямился, дернул рукой по шее движением, как если бы поправлял галстук и начал цитировать Библию. Из известного Дину там оказались строки из Откровения, что-то о Всадниках, о войне и о Предназначении, - но большая часть прозвучала как полная ахинея. Мельком глянув на Наоми, Винчестер понял, что ситуация переменилась, потому что она чуть ли не ожесточенно что-то писала на своих листах, стремясь уловить каждое слово. И Дин понял, что такой Кастиэль ей непривычен. А значит, это был уже не он. Он говорил что-то о своей дочери, жене, хотя, если верить записям, никакой семьи у Кастиэля не было (так же, как и любой информации о человеке с таким именем), о том, как хочет вернуться домой и о каких-то охотниках. Все это не имело никакого смысла. Но для Кастиэля теперь, видимо, казалось крайне важным. Или как его следовало теперь называть? Дину показалось, что весь его профессионализм улетел в трубу. Он потер пальцами переносицу. - Кастиэль? – предприняла еще одну попытку Наоми, коротко глянув на Дина, как будто ища его поддержки. - Кастиэль? Нет, нет, он обещал, что все будет хорошо, говорил, что я должен помочь. Что он их убережет. Голубые глаза, неглубокие, доверчивые и какие-то…простые, уставились вдруг на Дина в упор. - Помочь? – уточнил Дин. Кастиэль изогнул брови, как будто хотел спросить или ответить что-то, - но так и не спросил. Его плечи снова поникли, он рассеянно затеребил футболку на груди, как если бы там действительно был галстук, а потом прикрыл глаза и губы его зашевелились, будто бы в молитве. Вслух он больше ничего не сказал. Позднее, уже ближе к вечеру, на прогулке он нехотя признался, что его зовут Джеймс, но все называют его Джимми и Дин провел с ним еще почти три дня. За все это время у Дина даже не задумывался, когда уезжал, а когда приезжал обратно, так его захватило общение. Как будто что-то держало его, как будто он что-то должен был узнать. Они ходили вместе на прогулки и Джимми сдержанно, но пространно рассказывал о своем детстве, родителях, летних поездках и о том, как познакомился с женой. Дин слушал, а по вечерам записывал все это в карту, методично пытаясь найти сходства с историями, которые знал от Кастиэля или вычислял по его рисункам. За эти дни ему удалось узнать немногое. О самом Кастиэле Джимми говорил неохотно, как будто был на него обижен за что-то, но никакой грубости в его словах не было. Только какая-то глухая усталость, которая давила на Дина как бетонная плита. - …А когда ей было пять, она решила, что русалкой больше быть не хочет, потому что кто-то в садике сказал ей, что они воняют рыбой…Ты слушаешь, Дин? – голос Джимми раздался прямо под ухом. Дин чуть не выронил коробку с настольной игрой, за которой полез на верхнюю полку. - Еще бы, - кивнул Винчестер, - она вырастет бунтаркой, помяни мое слово, пирсинги, подведенные глаза, - он спустился с коробкой вниз, наткнувшись на нахмуренные брови Джимми. – Что? - Это не то, чего я хочу для нее. Благодетельность… - Подростки и благодетельность - это как Стив Джобс, звонящий по Самсунгу, чувак. Джимми поджал губы. Дин примирительно развел руками. Такие перепалки на почве убеждений Джимми случались уже третий раз, хотя по сути, Дин не имел права их поддерживать. «Не для медкарты. Доктор Винчестер считает, что Богу плевать». Но он придерживался мнения, что Джимми, на самом деле, крайне рационален. Его вера была незыблема, но спокойна. Умиротворенная. Правильная. Как и весь Джимми. В этом он был похож на Кастиэля, хотя сам, наверняка, стал бы это отрицать. Они уселись за стол, Дин раздал нужное количество букв и разложил игровое поле. Джимми уселся перед ним, как студент перед преподавателем, глубоко выдохнул - и Дин невольно улыбнулся. Впервые за трое суток что-то неуловимо поменялось. Как если бы сам воздух стал чище, как насыщенный кислородом высоко в горах. «Банальные характеристики – не для записи». У Дина даже немного, кажется, закружилась голова – и мелькнула странная мысль, как будто он спит и видит сон. Ощущение дежа-вю, эта игра, это комната для свиданий и отдыха, с книгами и цветными шариками на полу. Этот почти-затравленно смотрящий на него Кастиэль за столом напротив. - Дин. Здравствуй. - Привет. Как спалось? Ощущение не исчезало. Дин сидел и смотрел на Кастиэля и пытался понять, почему тот выглядит таким виноватым. Когда-то раньше? Или сейчас? Где-то в другом месте? Или здесь. - Благодарю, хорошо, - Кастиэль, опустив глаза, стал ровнять фишки с буквами, сосредоточенно засопев. «Координация движений не нарушена, (1) идет на контакт в процессе игры». У Дина внутри что-то болезненно сжалось и отпустило. Чертова профессиональная невралгия. Как обычно в больницах, почти бесшумно открылась дверь, но Дин все равно отвлекся на вошедшего в комнату санитара, с торчащим из-под халата воротником серой толстовки. Он вел под руку что-то бормочащую пожилую женщину, Дин не мог припомнить ее имени. Увидев Кастиэля, санитар на секунду замер, дернулся и резко перевел взгляд на Дина, шевеля губами. Винчестер приподнял брови, едва не сжав кулаки. Он, конечно, привык, что его подопечный вызывал довольно однозначную реакцию у всех, кто смотрел телевизор, но среди медперсонала был принят полный профессионализм. Этот же парень пялился на них обоих так, как будто они разгуливали голыми по Таймс-Сквер. Под ручку. Потом, спохватившись, он усадил свою бабулю в кресло рядом с книжными полками и, всучив ей какой-то журнал, испарился. Дин фыркнув, повернулся обратно к Кастиэлю. Тот неотрывно смотрел на него, как будто и не заметил посторонних. Пальцы рассеянно перебирали фишки, но взгляд был прямой, хотя и все еще немного нервный. «(1) полностью пришел в себя после почти 71 часа перерыва, узнает врача, обстановку, все еще присутствует мануальная фиксация». - Если в будущем останутся на кустах красные розы, как думаешь, останутся ли пчелы, чтобы их опылять? Голос у него был хриплый, глубокий, такой, по мнению Винчестера стоило бы тестировать на собеседовании в службу «секс по телефону». Мда. Эта информация точно была не для записи в карту. Как и то, что у его пациента была крайне отвлекающая внешность. Красивый. Он убил дохрена народу, он чокнутый. Профессионализм. Дин опустил взгляд на доску, где Кастиэль составил слово. «Прощение». - Думаю, да. Он подобрал пару букв и пропустил по вертикали через слово Кастиэля вниз свое. «Семья». - Это хорошо. Пчелы это важно. «Мед». Дин вышел на улицу уже когда совсем стемнело. Воздух, едва нагретый за день, грубо холодил поясницу, хотелось спать и есть нечто, точно содержащее жирную котлету и с пяток колец свежего лука. Светящиеся в больнице окна были похожи на глаза. Болезненно-белые, как будто бельмастые глаза за решетками. В комнате Кастиэля свет не горел, хотя когда Дин уходил, он все еще усиленно что-то калякал, так сильно вжимая карандаш в бумагу, что в стороны летела грифельная пыль. Но режим есть режим и свет ему уже погасили. Дин почему-то подумал, что сам бы этого делать не стал. Они могли бы сидеть и разговаривать всю ночь. Только когда в голове всплыли мысли о девичнике и картинка с заплетанием Сэму косичек, Дин понял, как сильно устал. Он тряхнул головой - и очнулся от мыслей уже дома, лежа в кровати и глядя в потолок. Несмотря на привычный слегка-алкогольный туман в голове – он четко видел перед собой лицо пациента. «По результатам беседы выявлено, что (1) испытывает глубочайшее чувство вины, приводящее к депрессивному восприятию реальности, отчего с трудом идет на контакт, потребность выражать эмоции посредством графических образов все еще является доминирующей. Выявлены возможные знания (1) о собственном состоянии. Пальцевый невроз, вероятно, вызван нежелательными тактильными контактами. Причины не выявлены». Несмотря на прохладу на улице, в комнате было жарко. Дин чувствовал свое тело так, будто неделю сидел или лежал в крайне неудобной позе, конечности ныли, как потянутые во время неудачного шпагата, а глаза щипало даже в темноте. Отбросив одеяло, он с довольным мычанием вытянулся на кровати, чуть выгнув спину. Нужно было что-то, что помогло бы очистить мысли и уснуть крепким младенческим сном. Вспомнил, как на обеденном перекуре столкнулся с Джо из приемного, а потом вызвался помочь ей с разгрузкой стираного белья и около часа терся с ней в подсобке, пропахшей хлоркой и утюжным паром. Джо смеялась над его шутками про привидения в простынях и, охотно рассказывая о себе, жаловалась на строгую мать, которая была бы очень «за», если бы Джо провела всю жизнь за безобидными насморками и авитаминозами. От нее пахло конфетами (наверняка стыренными у Габриэля) и ее боевой задор разгружал Дина не хуже релаксантов. Он зажмурился, представляя блондинистую макушку медсестры у себя между ног, и неторопливо стал ласкать себя, начав с шеи, повернув голову на бок и плавно поддавая вверх бедрами. Давненько он этого не делал. Тело явно тоже так считало, охотно слушалось, член под пальцами напряженно будто пульсировал в такт дыханию. Дин откатанным за годы движением потер между пальцами головку, вспомнив, каким кипельно-белым был халат Джо - и по телу прошла судорога долгожданного удовольствия. Белый, кипельно-белый. Чистый. Как выданная Кастиэлю для прогулок толстовка, у которой он вечно теребит рукава и которую пачкает красками и мелками на групповых сеансах. После занятий краска иногда даже остается у него на губах и в волосах, не говоря уже о пальцах, тонких, красивых… Дин замер, глухо выдохнув и не узнав собственный стон. Белокурая макушка между ног как слайдом сменилась на вихрастую темную, а пальцы резко прошлись по всей длине, зацепив ногтями яички. Легкая боль ничуть не отрезвила. Он выгнулся снова и вместо заливистого смеха Джо услышал короткое «Дин, здравствуй». Как будто прямо над ухом, как если бы кто-то включил запись гребаного сеанса терапии. Но единственным звуком в комнате все еще было лишь его собственное сорванное дыхание. А перед глазами стояли губы Кастиэля, пухлые и четко очерченные. Безжалостно им искусанные, обветренные и оттого болезненно-потрескавшиеся иногда до крови. Профессионализм. В задницу. Дин почувствовал, как кровать под ним сворачивается и летит как сверхновая перед взрывом, под зажмуренными веками замелькали фиолетовые точки, - и он четко увидел больничную палату, лежащего на кровати бледного Кастиэля и себя самого, неудобно скорчившегося на кресле рядом, небритого и с капельками лихорадочного пота на лбу. Что за..? А потом он, чуть не вскрикнув, кончил, представив, что это нервные пальцы Кастиэля ласкают его, неумело и резко, почти до боли. Когда он отдышался, никаких видений перед глазами не было. Вообще ничего. И в голове была гулкая пустота. «Лечащий врач Винчестер Д. требует немедленного снятия полномочий и удаления всех записей в связи с тем, что охуеть как облажался. И это был охуеть как хорошо». За пластиковой чашкой утреннего кофе, залитого в себя уже по дороге на работу, Дин начисто выпилил из себя все воспоминания о произошедшем. На собственную бисексуальность доктор Винчестер давным-давно забил и с психологической точки зрения, и с социальной. Да, ему иногда хотелось, а иногда даже нравилось. И не было в этом ничего такого. По понедельникам ему хотелось пиццы, по вторникам бургеров, а по выходным он мог заесть это все острым тако. И ничего. Однако пациенты – это табу. Так всегда было и всегда должно было оставаться. Случай с Анной, по отношению к которой он, хотя и не давал повода, все еще чувствовал свою вину, чуть не стоил ему карьеры и должен был навсегда научить его не плевать в свой же колодец. Кастиэль…с ним вообще все было иначе. Он был другой. И его неуравновешенность не имела ничего общего с Анной, его переживания и эмоции с гораздо большей легкостью стали для Дина не чужими. Как будто так было всегда. С профессиональной точки зрения эта мысль была довольно чреватой. Проблема Кастиэля была настолько редкой и для многих все еще фантастической, что Дин списал бы это на врачебное любопытство. Но кого бы это обмануло. «Облажался». Он нравился ему своей открытостью. Пугал его своими «переходами», как называла это Наоми, и иногда напрягал своей нервозностью, своей дерганостью похожий на куклу с почти истекшим заводом. Но было это что-то, что держало Дина на месте. Что-то, что он пытался разглядеть и в Кастиэле, и в Касе, и в Джимме и даже в невыносимом весельчаке Мише, который говорил с акцентом и появлялся раз в неделю на выходном показе фильмов или спектаклей, артист чертов. Все они. Даже если Дин видел их всего раз – впечатление не уходило. Чертово дежа-вю. - Пссст, - обернувшись у лестницы на входе, Дин снова наткнулся глазами на вчерашнего санитара, с торчащим из-под халата серым капюшоном. Он подошел к Дину и приподнял брови, глядя на его бейджик. - Доктор. Даже здесь спасаешь, - выдал он какую-то бессмыслицу. - Простите? – Дин краем глаза отвлекся на перепалку, возникшую у приятелей Каса, - Рафаэль и…кажется, Бальтазар, да. Сегодня они мутузили друг друга из-за коробки развивающих моторику игрушек. Это выглядело пугающе. Или абсурдно. Или и то, и другое. Как и все здесь. - Я могу вам помочь? – убедившись, что пациентов разняли медсестры, Дин повернулся к санитару. Его лицо казалось знакомым, но за время, проведенное в больнице, он уже привык к этому ощущению. Ему все здесь казались знакомыми. - Ты понятия не имеешь, кто я, да? Дин нахмурился. - Я недавно здесь работаю, так что… - он неопределенно махнул стаканчиком с кофе и глянул на настенные часы. До конца сеанса терапии у Каса оставалось три минуты. Его надо забрать и проводить на обед. - Дин, послушай меня, - парень вдруг схватил его за плечо, что было уж совсем странно. Дин напрягся еще больше, отступил на шаг: - Я бы позвал охрану, - он коротко глянул на бейджик парня, зацепив первые буквы имени, - Изя. Но мне пока забирать своего подопечного, так что… - Дин, неужели все это не кажется тебе странным? - Кроме тебя? – фыркнул Дин. - Это место, Дин, – парень устало провел ладонью по лицу, - Слушай, не хотелось бы рубить с плеча, но у меня мало времени. - Времени на что? – Дин снова бросил взгляд на часы и беспомощно обернулся в поисках охранников, вечно тершихся в коридорах, но те как сквозь землю провалились. – Я понимаю, что обстановка располагает, но ты несешь чушь, приятель. Махнув рукой, Дин обошел странного парня и двинул по коридору к кабинету психотерапии. Парень увязался следом и снова заговорил, уже быстрее. Захотелось вдруг очень надавать ему пощечин. - Сэм предупреждал меня, что ты можешь застрять, но Дин, пора, очнись. Это все, – он махнул рукой перед носом у ускорившего шаг Винчестера. Вылить на него остатки кофе было бы вариантом, если бы Дин так плохо не спал прошлой ночью. Снилось что-то, но он не помнил что. – Не хочу тебя расстраивать, но все это, да и ты заодно, у Кастиэля… - Так, все, мы пришли, так что до свиданья, - Дин, уже откровенно бесясь, остановился у дверей кабинета и развернулся, намереваясь врезать психу в серой толстовке – но тот вовремя испарился, видимо, свернув в одну из подсобок. В коридоре его уже не было. Мысли кружились как в водовороте, впитывая обрывочные слова странного парня. Наверное, Дин просто устал. А это место было полно безумцев. Определенно. Он потер лоб и, одним глотком допив остывший кофе, бросил стаканчик в мусорку. Прежде, чем он успел толкнуть дверь кабинета, Кастиэль опередил его, распахнув ее секундой раньше, и с налету легко и даже почти развязно хлопнул его по плечу. - Мой бесстрашный доктор, - протянул он, широко улыбаясь, - куда мне последовать за тобой сегодня? Встрепанные волосы Каса сегодня выглядели как будто даже чуть сильнее отросшими со вчерашнего дня, а чистая светло-голубая больничная рубашка смотрелась на нем как на чертовом хиппи. Ему только венка на голову не хватало. - Обедать, - фыркнув, Дин поборол желание хлопнуть Каса в ответ по плечу, и, просунув голову в кабинет, махнул Наоми рукой, мол, зайду позже. Кас тем временем уже устремился по коридору, ероша волосы и разве что не пританцовывая на ходу. Таким он Дину, пожалуй, даже нравился безоговорочно. Если подобное выражение вообще можно было применить к столь ненормальному и болезненному состоянию. Но из всех живших в голове Кастиэля Касов - этот, по грубому выражению Дина, имел «самое короткое шило в заднице». Он бы разговорчив, довольно охотно шел на контакт и, хотя чаще всего подбивал санитаров раскурить с ним косячок, а то и «замутить оргию, раз уж мир все равно катится к чертям» - он, кажется, не так страдал, как остальные. Во всяком случае, на взгляд Наоми и доктора Ширли. Дин, правда, замечал, как в, казалось бы, вечно веселых голубых глазах Каса мелькала такая глубокая и горькая тоска, что становилось страшно. И Дин знал, что тот никому этого не покажет, а если начать спрашивать – уйдет, и вместо него придется несколько часов выслушивать цитаты из Откровения от Джимми Новака. Так что Дин не провоцировал. Он отвел Каса на обед, не дав по дороге поцеловать одну из пациенток, ту самую темноволосую Еву, что в первый день пыталась «прокатиться» с ним самим. - О, мой бесстрашный лидер приберегает лучшее для себя? – в своей обычной манере съехидничал Кас, и Дин не был уверен наверняка, имел он в виду под «лучшим» себя или девушку? Дин невольно вернулся к утренним размышлениям. Для него, как и для большинства занимавшихся с «18-09», сексуальные предпочтения пациента были ясны – чаще всего Кастиэлю был все равно. Его желания повышались лишь под влиянием таблеток, а обычное возбуждение было скорей эмоциональным, нежели сексуальным. Единственным, кто в открытую проявлял свои физические желания, впрочем, как и все остальные прихоти, был Левиафан. Но его Дин лицом к лицу ни разу не встречал за все то время, познакомившись с ним лишь на записи сеанса Наоми, - и это липкое, затягивающее ощущение он помнил до сих пор. - Как всегда, Кас, - Дин привычным путем провел подопечного в столовую, где за ним обычно приглядывали уже санитары, сам же, прислонившись к косяку, скучающе оглядывал зал. За время работы здесь он, так или иначе, успел пересечься со всеми пациентами, хотя, по сути, его заботой был всего один. За самым ближним к выходу столом сидел угрюмый мужик, годившийся ему в отцы, и на глазах Дина опрокинул в рот стакан с яблочным соком так, как если бы там было что-то нечто алкогольное. Это был Роберт Сингер, или как его называли все в больнице – Бобби. Он оказался тут задолго до Дина – за то, что пырнул свою жену ножом, вообразив, что она одержима демоном. А когда его приехали забирать, то обнаружили у него дома множество «сатанинской» литературы, карты штатов с неясными пометками и символами, а в подвале вообще просоленную железную дверь, которую так и не удалось открыть. Впрочем, по мнению Дина, Бобби Сингер был тут самым нормальным, пусть и брюзгливым алкоголиком. Вот его лучший «больничный друг», Фрэнк Дэверо, сейчас споривший со своей тарелкой супа – он был тем еще параноиком. Хотя, с другой стороны, его бред никому ничем не угрожал. Седеющий вояка по имени Руфус Дину нравился. Он разговаривал сам с собой, расхаживая по коридорам и иногда пытался «стрелять» у Дина сигарет. Когда их, «увы не оказывалось», он отводил Дина за плечо в сторону и травил байки о войне. Все еще уверенный, что она не кончилась. За что здесь оказался молодой мальчишка со шрамами на висках и под волосами со странным именем Альфи, Дин не интересовался, но был ему благодарен за почти братское добродушие и открытость, которую он проявлял по отношению к Кастиэлю. Впрочем, когда Кастиэль был в нынешнем состоянии, Альфи его, кажется, не слишком одобрял. Может, ему не нравилось, как вокруг Каса собирались всех возрастов женщины отделения, слушая его шутки и завороженно наблюдая за его пассами руками, как если бы он был каким-то чертовым хиппи-гуру. Темнокожий Рафаэль с проблемами с самоидентификацией и гендерными «заскоками» и Бальтазар, одиозный и самовлюбленный, тоже уже были здесь. Их отношения с Кастиэлем были странными. Бальтазар вел себя покровительственно, назвал раздражающим «Касси», но исподтишка мог и посмеяться на Кастиэлем за его серьезность и пространные речи, а с Рафаэлем однажды, говорят, вообще чуть не дошло до драки. Из-за чего – еще одна молчанка. Ухмыльнувшись, Дин заскользил взглядом дальше, по нескольким мужчинам не старше него самого, которые всегда занимали один столик, как работники какой-то организации. Дин даже представлял их в скучных офисных костюмах на обеденном перерыве… Они тут все были со своими психозами, неврозами и разновидностями депрессии. Их Кастиэль обходил стороной, глядел виновато и затравленно, Дину же потом говорил только что-то вроде «я не хотел, хотел как лучше». Поди его разбери. Кастиэль выделялся среди них так ярко и очевидно, что становилось не по себе. Ему тут явно было не место. И тем не менее. Тряхнув головой, Дин кивнул санитарам, и отправился обратно по коридору к кабинету Наоми. Возможно, Кас нарисовал сегодня нечто новое, он сможет посмотреть это все дома, потому что сегодня его сменяла «на посту» Мэг. А он, наконец, сможет поспать на своих простынях. *** Голова болела нещадно. Утренний кофе не помог, захваченный из столовой бутерброд - тоже. Дин сидел за дополнительным столом в кабинете Наоми и возился с бумагами. Окно почты на компьютере мигало письмом от одного из адвокатов Кастиэля, но это была не забота Дина. Не с этой головной болью. На столе лежали стопкой и рисунки Кастиэля, все пронумерованные и подписанные на обратной стороне. Краски сменялись черным грифелем, ни одного четкого лица, луны, солнца, звезды и черные машины. Рыбы, покосившиеся башни, сады, реки, снова машины, мотели… Насыщенная жизнь была у этого Кастиэля. Пусть и только в его голове. Сегодняшний рисунок лежал с самого верха - схематическая пустая кровать, невнятно простыми изгибами линий - смятые простыни. Мягкий свет, так непохожий на обычный «зомбоапокалипсис», как называл Дин подборку цветов своего подопечного. Отчего-то Дину думалось, что на этой кровати спали двое, так лежали подушки. С одной стороны на прикроватной тумбе валялась книга, а на другой почему-то что-то похожее на нож с деревянной рукояткой. Рисовал Кастиэль очень примерно, но Дин откуда-то знал. Просто знал. Он повернул лист. Подчерком Наоми было выведено краткое – «30.10.13, двенадцатый сеанс, ключевые слова «Дом, семья, утро, хлопок» (1) эмоционально возбужден, вспыльчив, путает слова, хотя представляет, где находится. Включения ранее установленного (4) («Кас») - комментарии касательно физического возбуждения пациента, связанного с изображенным сюжетом. Уточн. у д. Ш. касательно применения дыхательной терапии». Дин хмыкнул, кладя рисунок обратно в стопку. Выходит, Кастиэль был не такой уж и ледяной, каким его считали до этого. Ожидаемо. Но в ключе предыдущих размышлений Дина – ничего хорошего. Он зевнул, постукивая ручкой по столу, и глянул на часы. Обед у Каса уже закончился, после Мэг отведет его в общую комнату, откуда уже в палату. А Дин поедет домой и хотя бы один вечер посвятит любимому себе, а не работе. Он зевнул еще раз, следя за мерным движением секундной стрелки. Чк-чк-чк. Он был в той же палате, что и ночью, только теперь туда добавился еще и Сэм, с темными кругами под глазами, а на кровати лежал уже не Кастиэль, а вроде бы он сам. Лихорадка не проходила. Голова болела. Сэм крутил в руках телефон, то садился в кресло, то на краешек кровати Дина, то вскакивал и начинал ходить по палате, даже включил телевизор один раз. Дин видел себя со стороны, как это обычно и бывает во сне, но чувствовал себя препогано – все тело ломило, но пошевелиться он не мог, хотелось хотя бы согнуть пальцы на руках, но рук у него вообще не было. Ничего не было. Только неприятное ощущение…как будто он застрял в этом чертовом неподвижном теле на больничной койке. - Сэм! Сэмми! Собственный голос был как бульканье под водой, а когда Дин опустил глаза, то обнаружил, что видит только пол. Сэм же, не замечая его, обернулся на открывшуюся дверь, в которую просунулась очкастая голова врача. - Ему стало хуже, сильный скачок давления, - кивнул он куда-то в коридор и Сэм, бросив уставший взгляд на Дина, поспешно вышел из палаты. - Кому хуже? Сэм! Я тут! – Дин сжал несуществующие кулаки и пнул кровать, на которой лежал, - И где, черт возьми, К… Дин оторвался от часов и, поставив подпись на сегодняшнем заключении, сложил бумаги в папку. Странно, но спать уже хотелось не так сильно. *** Впрочем, он рано обрадовался вечеру в компании японских мультиков дома. На обратном пути от Наоми, зажав под мышкой папку с бумагами, он раньше почувствовал, чем что-то услышал. Через легкое гудение ламп под потолком и шорохи по кабинетам. И рванул с ходу, как тренированный охотник. Мимо озабоченно переговаривающихся пациентов и чуть не сбив с ног Бобби, едва вписавшись в поворот, к палате Каса. Уже на полпути он убедился в своих опасениях. Там уже в дверях толпились санитары, охранник и пара пациентов, размахивающих руками. Дин растолкал их и влетел внутрь, мечтая, чтоб все были хотя бы живы. Сначала он увидел кровь. Капли ее отчетливо блестели на вымытом полу, уродливо и завораживающе одновременно. Потом он увидел Мэг, она на нетвердых ногах отступала к окну, выставив перед собой ладонь. Второй рукой она зажимала шею, через пальцы уже сочилась густая кровь, капая на синюю форму и на пол. А потом Дин увидел Кастиэля. Он стоял у кровати, держа в руке то ли карандаш, то ли ручку, это было неважно. Дин точно знал, что прошла всего пара секунд, как он вошел. - Что встали, уведите ее, - рявкнул он, не глядя, чувствуя, как проседает голос, и тут же, обращаясь к Кастиэлю, тоже выставив руки перед собой, - эй, чувак, брось это, давай поговорим, что случилось? Кто-то вывел матерящуюся сквозь зубы Мэг из палаты, кто-то разогнал нервничающих зевак, всучил Дину в руки шприц, забрал папку, - но он не видел всего этого. Путь до кровати Каса казался таким длинным. Целых пять секунд. Карандаш, все-таки карандаш, неизвестно где добытый, все принадлежности для рисования остались у Наоми, - упал на пол и покатился, оставив за собой тонкие, едва заметные полоски красного. - Дин, я… - Тише-тише, вот так, - Дин прижал к себе дрожащего подопечного, зубами снимая колпачок со шприца. - Я не знаю, зачем. Она сказала, что ее нет, что она ненастоящая…проснуться… - Что? – Дину все трудней было разобрать бормотание Каса. Он повисал на нем всем телом, так что упершаяся под колени кровать была очень кстати, и весь горел, как в лихорадке, Дин чувствовал даже через одежду. - Будто ее здесь нет, я… Хотел…что она не права. - Ткнув в нее карандашом? – не успел одернуть себя Винчестер, обхватив Каса за плечи и заглядывая ему в глаза. От расширившихся зрачков радужка казалась тонкой голубой каймой. - Да. Как будто это было логично и просто. А потом Дин просто воткнул ему в плечо шприц, усаживая на кровать. - Дин, это не надо, плохие картинки, я, летать.., - Дин отбросил на тумбу ополовиненный шприц, второй рукой подталкивая Каса лечь так, чтобы не запутаться в одеяле окончательно. Он был похож на куклу, цеплялся пальцами за футболку Дина и отвороты халата, как марионетка за веревочки кукловода. От него пахло сладким и горячим, как карамель на печеном яблоке и у Дина закружилась голова, видимо, от резкого наклона. - Я буду здесь, окей? – Кастиэль, безразлично кивая и продолжая шевелить губами, опустил голову на подушку, разжал пальцы. Ресницы у него подрагивали, губы снова были сухими. Дин сел рядом и смотрел, смотрел. «Я буду рядом». Этой ночью впервые пришлось остаться на работе. Дину казалось, что он то дремал, то сидел в кресле, то ходил по палате, пинал перед собой каталку, меряя семью шагами от порога до окна. Кастиэль, как всегда после успокоительных, спал беспокойно. То сжимал пальцами одеяло, ворочался и мял подушку, то начинал бормотать, в этот раз что-то про снопы искр, хлипкие ворота сараев и запах мела на стенах. Эту историю врачи уже видели на одном из его рисунков, самом часто повторяющимся. За исключением деталей, сюжет всегда был один и тот же – сарай, расписанный непонятными белыми символами (Дин даже интереса ради пошерстил сеть – и совпадений не нашел), потрескавшиеся стены, ворота. Дину почему-то казалось, что они должны скрипеть. Надсадно и хрипло треща старыми деревянными балками. Кроме того, это был единственный сюжет, в который Кастиэль вписывал себя. Остро выписанной фигурой без лица («их больше десяти, Дин, я не смогу нарисовать все лики»), зато с неизменными на всю стену крыльями-тенями. Их Кастиэль рисовал и стирал, рисовал и стирал, часто продирая ластиком бумагу, злился, начинал нервничать, а иногда даже становился даже агрессивным. «Их не должно быть, Дин. Они есть, но их не должно быть. Больше нет». Дину казалось, что его голова вот-вот взорвется от количества бессвязностей и болезненности, что терзали его пациента. Что же творилось в его голове, что должно было произойти, что несколько килограммов мозга, жидкости и нервных окончаний обрекли это хрупкое тело на такое? О деле «стрелка-оборотня» все еще писали, даже спустя почти два месяца. Трижды Кастиэля вывозили на допросы, но Дин почти сразу понял, что фактически никакого показательного суда не будет. С родственниками общались адвокаты, тоннами писались документы, - но докторов и пациента «18-09» это почти не касалось. Закрытое для прессы и докучих зевак, это место было все еще привлекательно, но все это не имело смысла. Да, врачи, занимавшиеся Кастиэлем, знали, что он сделал. Знали, что это был тот, кто называл себя Левиафаном. А зачем? Это было то, что хранилось так глубоко внутри сознания, что никакая терапия не вытащит. Дину вообще начинало казаться, что нет никакого “зачем”. Мир был устроен так. Этот мир, полных спившихся стариков, утверждавших, что говорили с ангелами, молодых парней, якобы одержимых демонами и рисовавших защитные символы женщин. Они все будто были давно мертвы, оказавшись здесь по случайности, по чьей-то дурацкой прихоти. Запертые. Бессмысленные. Не-живые. Не было никакого “зачем” в том, как мучился Кастиэль. Как недоуменно смотрел на него, или как беззвучно молился, не реагируя на окружающих. Как рисовал воздушных змеев, сады, комнаты мотелей, которых наверняка никогда не видел. Каждый день по три-пять листов, блокнотных и побольше. Или как его лицо становилось почти-злым, надменным и отстраненным, когда он вдруг, чеканно вышагивая по кабинету, хрипло сообщал Наоми и Дину, что он сможет делать то, что делал его отец гораздо лучше. Таким он даже почти пугал Дина. Казался совсем чужим, неоправданно грубым. Как будто влезал в чужую шкуру. Зачем? На это вопрос ответа не было. Дин все-таки, как оказалось, задремал. И ему снился подвал с грязными стенами, силуэтами людей и огромным светящимся знаком на стене, готовым будто вот-вот распахнуть какую-то дверь. И еще до того, как открыть глаза, Дин почувствовал на себе взгляд. И, хотя ни разу не чувствовал его на себе, то сразу понял, кому он принадлежит. - Стоило бы ткнуть ее посильней, но малыш Кастиэль такой неумеха, - протянул ледяной голос, четко поставленный и не похожий на мягкий, хрипловатый голос Кастиэля, что так нравился Дину. Чуть скрипнула кровать, как будто говоривший сел. - Я знаю, ты не спишь, слышу, как изменилось твое дыхание, Винчестер, - продолжал голос и колючий взгляд переместился ниже, оглядывая Дина с ног до головы снова и снова. - Не пойму, что ты забыл здесь, в этом унылом халатике с бейджиком, тебе бы в календарях пожарников сниматься да оленей загонять с ружьем наперевес. Хотя Дина сложно было заставить покраснеть, он решил открыть глаза раньше, чем его уши приобретут неприятно клюквенный оттенок. Как он и предполагал, Кастиэль сидел на кровати, поджав под себя ноги и упираясь руками по бокам. Хищная улыбка, что блуждала по его лицу, напоминала Дину скорей оскал какой-то доисторической твари, нежели живого человека. Он стал лихорадочно «записывать» про себя: «Дезориентация в пространстве отсутствует, (2) собран, сфокусирован, действие сниженной дозы натрия оксибутирата закончено через четыре часа после введения (1), однако сон пациента по-прежнему беспокойный и прерывистый…» Вслух же он сухо отрапортовал: - Думаю, мы пока не знакомы, я – доктор Дин Винчестер, помогу тебе освоиться здесь, надеюсь, мы подружимся. «Не в этой жизни, чертов больной ублюдок. Не для протокола». - О, я в этом уверен, - Кастиэль все так же смотрел на него, прямо и не мигая, как змея, - только нам не надо осваиваться, мы здесь дольше, чем ты можешь представить. «Пациент (2) уверен в себе, наблюдаются легкие внешние изменения по сравнению с (1), зрачки расширены, однако дыхание ровное, глубокое». - Мы? - Мы. - Хорошо, - Дин кивнул, не торопясь с вопросами. Он понимал, что сильно рискует, не вызывая санитаров, оставаясь наедине с самой буйной составляющей своего пациента. Но какое-то нездоровое любопытство, смешиваясь с тем самым липким ощущением, ползущим по позвоночнику, несло его вперед, разгоняло кровь, прогоняло сон. Он был здесь для этого, он вызвался помочь – и в этом не мог облажаться. Не сейчас. Кастиэль следил за ним, пока Дин вставал, брал со столика у двери оставленную кем-то из санитаров папку, пока шел обратно и пододвигал кресло на пару сантиметров ближе к кровати. Оба молчали, как будто совершали некий ритуал. Только когда Дин сел, Кастиэль снова заговорил. - Я бы ее выпотрошил. Заставил бы малыша Кастиэля и его братишек наблюдать. - Братишек? – Дин старался не фокусироваться на том, как по лицу Каса блуждала эта хищная улыбка. Он облизывал губы, но иначе, не так нервно и рассеянно, как обычно. Они пересыхали - и он проводил по ним кончиком языка. Неторопливо, не суетливо. Это выглядело почти эротично. - Все эти бегающие за ним зайчики-ангелочки, как будто он их чертов папуля, - фыркнул Кас, видимо, имея в виду больничных приятелей. Хотя, кто его знает, что он имел в виду. На листе бумаги Дин пока вывел только число и время, хотя и продолжал крутить в руках ручку. «Доктор Винчестер при общении с пациентом испытывает пальцевый невроз». - Тебе с ними не интересно? - Нам не о чем разговаривать. А вот ты, - почему-то не получалось называть его Кастиэлем даже про себя, - одним движением спустил ноги с кровати, почти задев колени сидящего Дина, - ты другое дело. Доктор. Тебя бы я мучил гораздо более вкусно. Ты знаешь, как многое может выдерживать человеческое тело, если знать, куда надавить, а где приласкать? Спорю, даже малышу Кастиэлю бы понравилось, хотя он и не признается. Дин заставил себя не шевелиться. Заставил свою руку начать писать. Хотя что-то горячее пульсировало уже у него в горле, мешая даже вздохнуть. «(2) проявляет направленную пассивную агрессию, дополненную нереализованными фантазиями, возм. сексуального, возм. насильственного хар-ра». Ему пришлось опустить глаза, а когда он поднял их, Левиафан уже стоял в полный рост, положив руки на подлокотники кресла. Отлично, Винчестер, сам себя посадил в угол. Папа бы тобой гордился, охотничек. Дин сглотнул горячий ком, - и он потек ниже, надавил на диафрагму, проплясал по кончикам пальцев и замер где-то в районе пряжки ремня, пульсирующий и раскаленный под взглядом голубых глаз. - Думаю, тебе стоит присесть обратно на кровать, так нам будет удобней разговаривать, - выдал Дин, приложив все свои ресурсы на то, чтобы это не прозвучало жалобным блеяньем. Глаза Кастиэля, подсвеченные только неяркой флюоресцентной лампой казались неоновыми и неподвижными, хотя если приглядеться, там плескался ядовитый коктейль из страха, паники, упрямства и чего-то подозрительно похожего на тот ком, что проглотил сам Дин. - А нам с Кастиэлем и так удобно, - склонив голову на бок, Левиафан как будто к чему-то прислушался, - хотя он утверждает, что мы на тебя давим, давим разве? – он невинно похлопал ресницами, что выглядело почти жутко, и постучал пальцами по подлокотнику. Дина вдруг затошнило. Ему хотелось ухватить Кастиэля за плечи и трясти до тех пор, пока это все не уйдет из него, не оставит его в покое. - Если нам не удастся поговорить по-дружески, сюда понабегут санитары и сложат тебя в позу схлопнувшегося йога на ближайшую неделю, - миролюбиво поднял глаза Дин, укоряя себя за непрофессиональную угрозу пациенту. Он справится. Он обещал помочь. Напряжение становилось почти искрящим. От Кастиэля исходил жар, глаза блестели, как будто у него поднялась температура, но прикоснуться к нему Дин не мог. Не хотел. Не сейчас. - Так что садись, и я тебя выслушаю. Когда-то все было одно. День, ночь. Отсутствие порядка, тьма и хаос. Когда живешь во тьме, перестаешь понимать, где заканчивается она и начинаешься ты. Свет обжигает – и ты его тушишь. Это просто. Но там все иначе. Нет тьмы и нет света, лишь непроглядный туман. В этом тумане не слышно криков, не слышно шагов. Охота превращается в ленивую забаву. Ты выжидаешь, притаившись, принюхиваешься. Когда приходит время, прыгаешь – а дальше остаются только звуки. Треск, крик, вхлип, - я люблю звуки больше всего. Без них не было бы ничего. Я бы послушал тебя. Послушал, как звучат твои мышцы, как качается твоя кровь, как дрожат твои пальцы. Ты бы звенел под моими руками. Охотник и охотник, что может быть лучше? Что может забавлять больше, разгонять скуку и это липкий туман. Хруст. Вскрик. Содранные ладони. Кровь. Я слышу твою кровь. Я чувствую твою вину. Она имеет свой вкус. И у твоей вины его вкус. Кастиэль глухо всхлипнул и Дин резко вскочил, чуть споткнувшись - ноги затекли и протестующе заныли, - как раз чтобы подхватить его под спину, не дать сползти с кровати. Каса ощутимо лихорадило, он дрожал, как будто в палате было минус пять, хотя Дину казалось, что он ощущает на коже ветер Сахары. - Дин… - Я здесь, все хорошо, ты тоже здесь. - Мне нужно в душ. В коридоре было темно и тихо, и, хотя на появление Дина среагировали сразу два дежурящих санитара, до душевых они добрались без приключений. Дину даже не пришлось тащить Каса на себе. Он шел прямо, хотя и медленно, приобняв себя за плечи руками и ни разу не ошибся лестницей или поворотом. Губы у него были упрямо поджаты, глаза блестели. В душевых было влажно и пахло мылом и почему-то мокрой землей. Дин ни разу не был тут, в отличие от Каса, который все так же молча включил свет, прошел к раковинам и уставился на свое отражение в зеркале. - Ты не можешь оставить меня одного, да? – поинтересовался он у отражения Дина. - Нет, уж извини. - Понимаю, - пожал плечами Кастиэль, как будто заранее знал ответ, и тут же начал раздеваться. Дину очень хотел сейчас оказаться дома, в своей кровати, с Джо под боком, а не в чертовой душевой психушки наедине с чертовым полоумным убийцей. Кастиэль оказался ожидаемо болезненно-худощавым, хотя на руках и спине все же едва заметно проступали мышцы. Бросив еще один взгляд в зеркало, он торопливо развязал завязки на штанах, на что Дин примирительно поднял ладони и отвернулся, изучая два маленьких решетчатых окна под потолком. Кастиэль, не издав не звука, прошел мимо Дина, скрывшись за перегородкой, и почти сразу зашумела вода, как будто стремясь заполнить тишину. Дин прикрыл лицо рукой и сполз спиной по стенке вниз. Он все еще слышал голос Левиафана, чувствовал то возбуждение, что они делили на двоих. Два охотника. И глаза Кастиэля, так проницательно смотревшие на него. Сердце пульсировало у него в глотке, а остатки мозга считали, что сценарий, в котором Дин прижимает своего пациента к перегородке душа и трахает, положив одну руку ему на загривок, а другой упираясь в мокрую стену – самое то. Твою ж. Что же это за чертова психопатская херня творилась. Он едва знал этого чувака, откуда взялось это ощущение, явно годами лелеянное? Это заботливое желание помогать, слушать, смотреть? И эта почти животная страсть, совершенно грубая и неромантичная. Нереализованная. Откуда? Профессионализм Дина молчал. Прикрыв глаза, он слушал шум воды, и ему хотелось только исчезнуть, провалиться сквозь чертов кафельный пол чертовой душевой в психушке. Ему нужно было сосредоточиться на чем-то другом, нужно было отвлечься. Он попытался сфокусироваться на Детке, на дороге домой, вождение всегда умиротворяло, - но не смог вспомнить ничего дальше поворота от больницы. Не смог вспомнить, что играло из динамиков с утра. Стал проматывать обстановку в квартире, думая, куда можно передвинуть шкаф, чтобы поместилась новая приставка, - и понял, что не знает, есть ли у него шкаф. Конечно, есть. У всех есть шкаф. - Дин, - вода потекла тише, ручейками струясь из-за перегородки и стекая в длинный решетчатый слив в полу. - Да. - Ты когда-нибудь мечтал путешествовать автостопом? - Лет до пяти-шести. - А потом? - Потом нет. - А о чем мечтал? - Кас…Кастиэль. - Да, - из-за стенки высунулась мокрая голова, и Кастиэль обеспокоенно нахмурил брови, убирая со лба мокрые волосы, которые тут же стали ежиком, - Тебе нехорошо? Почему ты на полу? Дин подскочил, покачнувшись, голова закружилась от смены положения и он, выругавшись, воплотил одну из своих фантазий – уперся ладонью в перегородку. Она оказалась тоньше, чем он думал, и жалобно заскрипела под его пальцами. Кастиэль точно так же упирался в нее с другой стороны. Дин выругался снова. - Не стоит употреблять подобные слова. - В зависимости от ситуации – можно, - Дин, наконец, выпрямился и уставился на Каса лицом к лицу. Их разделяло всего пара сантиметров и, хотя Дин и раньше находился к Кастиэлю так близко, сейчас это было слишком. Слишком пристально тот пялился этим своим чертовым взглядом, этот запутавшийся в собственной голове странный чувак, карандашом тыкавший в сиделок и создававший сотни дней в одном из выдуманных миров. Он не должен был быть здесь. Ему было место на тех дорогах, что он рисовал, под теми лунами, в цветущих садах с воздушными змеями и обшарпанном доме с шиномонтажом на заднем дворе, на той постели, которую заливает с утра мягкий свет, пылинками солнца оседая на коже. Не здесь. Он не заслужил это. В этом проклятом доме, в клетке без входов и выходов. Дин должен был что-то сделать, он обещал. Но, как ни странно, он ничего сделать не успел. Его щеки коснулась мокрая ладонь, почти трепетно поглаживая, наклоняя его голову ближе, - и он зажмурился. Чертов профессионализм и врачебная практика. Чертова психушка. Чертов… - Кас. У Дина Винчестера было много поцелуев. Были страстные, случайные, были приятные и глубокие, были пьяные и шутливые, были чувственные и прощальные…Но Кастиэль целовал его так, как будто хотел объединить это все и в то же время создавая нечто собственное. Его язык уже был у Дина во рту, когда тот очнулся, когда дернулся было – и замер. Ощущение потрескавшихся губ, влажных, но все равно шершавых было слишком знакомым. Слишком правильным и долгожданным. Не позволяя себе двинуться, - знал, что если сделает шаг за перегородку, то уже себя не сможет себя контролировать, - он чувствовал, что стоит ногами в воде, что сжимает кулаки, пытаясь удержать что-то эфемерное, но остальные эмоции утекали, растворялись…И не было ничего. Как в том сне, что снился ему недавно, самолет, вспышки белого света…Ничего. Только он сам. И Кастиэль за тонкой перегородкой. Кастиэль же первым и остановился. Рука со щеки Дина пропала, и он ощутил болезненное желание потянуться следом. Пугающе непрофессиональное. «Пациент отлично целуется. Добавьте в протокол и укажите причиной увольнения доктора Винчестера - «уволен по состоянию влюбленности». - Дин. - Да. - Мне нужно тебе кое-что сказать. - Что? – Дин услышал собственный охрипший голос и прокашлялся, открыв глаза. Душевую потихоньку заволакивало паром, у него промокли ноги, но в целом все осталось так же. Только саднило губы, ногти впивались в ладони и между ног привесили пару раскаленных свинцовых шариков. Кастиэль выглядел не лучше, с потемневшими глазами и тяжело дыша, он, казалось, едва стоял на ногах, точно так же цепляясь за стенку с противоположной от Дина стороны. Но все еще смотрел. - Это важно. - Врачебная тайна, помнишь? – Дин лениво улыбнулся, потихоньку осознавая произошедшее, и одернул зачем-то халат. - Пока я ясно соображаю… Дин недоверчиво хмыкнул, но замолчал под взглядом Каса. Серьезным и…очень взрослым. - Пока я ясно соображаю… Мне хотелось бы, чтобы ты остался. И хотя ты наверняка уже начал задавать себе вопросы, это место…Ты бы так и не понял до конца, забыл бы. Но хватит, ты видел достаточно. Дин помотал головой. Стоп. Сейчас он действительно ничего не понимал. Может, у Каса опять пошли глюки? Хотя он выглядел все еще пугающе разумным собой. - Хочу, чтобы ты понял. Я тут по своей воле. Я должен быть здесь. С ними всеми. - Чего за..? - Не перебивай. - Слушай, давай ты выползешь, оденешься и мы спокойно все обсудим, игнорируя тот факт, что я твой врач, а ты мой пациент, идет? «Пациент обладает умением смотреть на лечащего врача как на слюнявого младенца». - Дин. - Да. - Сделаешь кое-что для меня? - Конечно, чувак. Это моя работа. - Тогда проснись. *** Пробуждение было похоже на выныривание из ледяной воды после падения с высокого каменистого берега. Cпина вспыхнула сотнями игл, Дин инстинктивно ухватился руками за одеяло, то ли дергая его вверх, то ли пытаясь скинуть вниз, - и разлепил глаза. Как только комната приняла очертания, он понял, что уже видел ее. Совсем недавно, во сне. - Я больше никогда не буду смотреть «Инсепшн», - хрипло пробормотал он, не узнавая собственный голос. В следующий момент в поле зрения влетел Сэм, то ли дергая его одеяло вверх, то ли вниз. - Дин! Черт побери, Дин! Не пугай меня так больше, Изекииль сказал, что ты застрял и что он тебя вытащить не может, потому что ты вроде как не в курсе, где ты и что Кастиэль, по ходу, то ли знает, то ли нет, что ты пришел за… - Я рад тебя видеть, но если ты не заткнешься, я предпочту уснуть и не просыпаться, - Дин приподнялся на локте, оглядываясь. Откуда-то он точно знал, что они все еще в Уайтфише, штат Монтана. Его машина стоит в третьем ряду на парковке у больницы, нужно выехать на трассу направо и ехать по ней пять километров до поворота налево, откуда еще час езды до их мотеля «Алые Паруса», с номером «19а» и девушкой на ресепшн по имени Мария. Детали, детали, они не ускользали, не стирались. Дин знал, где он, знал, почему. Но был не уверен, что готов вернуться. - Сколько я пробыл в отключке? - Пять суток. С начала сентября почти по ноябрь. - Они решили, что Кас заразил тебя и перевели его в изолятор. Сэм протянул ему стакан воды и Дин только сейчас понял, что хрипит, а тело ломит и требует обратного отключения. Он залпом осушил стакан. Тело подождет. Сэм смотрел на него так, что, несмотря на невыспавшийся вид, на лбу у него было выжжено «Что ты узнал?» - Как он? - Так же, - пожал плечами Сэм, потирая лоб, - мозговая активность ниже нормы, бла-бла, у него сильные приступы, сердце то работает как бешеное, то дважды чуть не остановилось. Лихорадка. Изекииль сказал, что заклятье не может действовать так долго, даже при его запасе сил. И он ни на что не реагирует, к нему невозможно пробиться. Дин скинул одеяло и спустил ноги с кровати. К горлу подступила тошнота, ноги решили, что они из ваты. Подождет. - Потому что чертово заклятье уже не действует, - выругался Дин, - где мои штаны? *** Cолнце бывает разное. Мягкое и обжигающее, желтое и почти белое, слепящее глаза, розовеющее закатом и ленивое рассветное. Кастиэлю нравилось солнце. Особенно на стыках с тенью. Где листва рисовала по земле полосы и круги. Серые-белые-серые-белые. Свою тень он тоже видел на границе с тенью, часть там, а часть там. Теплый воздух гудел запахами и ленивым жужжанием пчел и Кастиэль наслаждался парой минут, отпущенных ему. После них – опять тьма и невозможность пошевелиться. Брать контроль становилось все сложней, а после произошедшего стало почти бессмысленно. Еще чуть-чуть – и все кончится. Он погрузится в липкую, колючую агонию, которая будет длиться сколько угодно. Здесь все было подчинено лишь одному его желанию. Видеть эти лица и слышать их голоса, сталкиваться с ними каждый день и чувствовать на себе их взгляды. Чтобы помнить. Чтобы не иметь права забыть. - А ты мастер, надо сказать. Кастиэль обернулся. Отмахиваясь рукой от мошкары, Дин спускался к нему по склону, и выглядел он разозленным. Сильно. - Дин…Как ты здесь оказался? - Так всех выстроил ровными рядками вокруг себя, твои братья и сестры, никого не забыл? Думаю, массовка из них получилась бы не на один фильм, что уж говорить об одной маленькой больничке, да? - Ты не понимаешь… - Неужели, - он Дина буквально пахнуло болезненной яростью, так что Кас невольно отступил назад, вжимаясь спиной в дерево, - Бобби, Руфус, Мэг, как я должен был догадаться? Да ты кем себя возомнил? Кастиэль упрямо поджал губы и вздернул подбородок, не давая Дину почувствовать себя выше, хотя они стояли уже почти вплотную. - Не смей судить меня, Дин Винчестер. Это мой мир. Мой выбор. - Заебись мирок, и каково тебе было морочить мне голову? - Ты сам пришел. Я не звал тебя. И за действие отвара на твое сознания я не в ответе. Дин сглотнул и сжал кулаки. Они прямо-таки ощутимо чесались. - Надеялся, что я тебя брошу, и ты годами будешь лежать, бородой зарастая в самой дальней палате? Мечтай. «Да, я видел достаточно. И я бы остался. Даже зная, что этого всего нет. Что их всех давно уже нет. Я тебя не бросал. Мне плевать, кем ты себя видишь. Гребаным Богом, занудными святошами, хиппи или клоуном с гримом на лице и утренними пробежками под Джастина Бибера». - Дин, - Кастиэль устало выдохнул и пожал плечами, - тебе правда лучше уйти. - А если я не хочу? - Значит, ты застрянешь здесь со мной насовсем. - У меня есть идея получше, - Дин ухмыльнулся, доставая из-за спины гору бумаги. Кастиэль побледнев, дернулся, пытаясь выхватить листы. - Нет. Дин, ты не можешь. - Все, которые вспомнил. Если есть где-то сныканных парочка, скажи сразу. А то мало ли, не сработает. - Я виноват перед ними. Они погибли из-за меня. - И? – Дин, пожал плечами, снова заставляя Кастиэля отступить к дереву. Солнце плясало из-за его макушки как нимб, и злость постепенно утихала, Кастиэль чувствовал, как она растворяется в густом воздухе. Оставалась только упрямая усталость, – Тогда запри здесь и меня, будем прыгать со скалы как Тельма и Луиза, я тоже виноват. В парочке сотен смертей как минимум. - Я не могу, я же отпустил тебя. - Как благородно. - Ты не… - Вместо вечно заедающей зажигалки у меня самовозгорающиеся спички, - это ведь сон, верно? Я могу делать все, что угодно. - Дин…Я не могу нести это. Нести их всех, - глаза Каса заблестели, он покачнулся и Дин привычным движением прижал его за плечо, сжимая пальцы. Вспомнил, как укладывал его в кровать, когда его лихорадило, как часами слушал казавшиеся бессмысленными откровения, как в голове билось постоянно «я буду рядом». - Тогда отпусти их. Просыпайся, ты нужен мне. Кастиэль закрыл глаза, и солнце померкло. И все звуки стихли. «Смотри, пациент (1). Смотри, как они горят. Белым пламенем. Знаешь, где я его видел? Знаешь. Там, на самолете. Когда ты вытащил меня. Просыпайся, чертова спящая красавица, я не хочу глотать эту сонную дрянь третий раз. Голова раскалывается и так». Дин летел. А Дин ненавидел летать. Вниз и вниз, среди догорающих листов бумаги с затертыми лицами и пройденными дорогами. Летел и слышал смех Каса, заливистый и горький, смешное с акцентом «привет» Миши, тихий, мягкий голос Джимми Новака, читающий какую-то то ли молитву, то ли песнопение и даже обжигающе-холодное дыхание Левиафана. Запах тлеющей бумаги забивал ноздри, и хотелось чихнуть. И Дин чихнул, подскочив на кресле и чуть не защемив себе шейный нерв. - Будь здоров. Кастиэль сидел на кровати, подложив под спину подушку, и смотрел в окно. Он был все еще бледен, но судя по показаниям монитора у кровати, помирать вроде бы не собирался. - Уж буду, - поморщившись, Дин потер шею, не торопясь открывать Каса от созерцания оконной рамы. Наконец, он повернулся к нему сам. Впервые за долгое время, Дин видел его так четко. Без тумана в голове и чужих улыбок, выдуманных биографий и бесконечных медкарт. И то, что он видел, было настоящим. Красивым. - Я бы тебя нарисовал, - выдал он, чувствуя приближение цвета клюквенного сока к ушам, - но боюсь, смогу только сделать человечка из зубочисток. Кастиэль едва заметно улыбнулся, опустив глаза. - Это лишнее, Дин. Спасибо. - Да брось. - Не за человечка… - Я понял. Пойду, обрадую Сэмми и того очкастого зануду. Будешь тут типа медицинским чудом и все такое. - Дин. - Да? - Мне надо в душ. «Доктор Винчестер требует от министерства здравоохранения выслать дополнительные укрепленные перегородки для чертовых душевых». И к черту «Инсепшн». «(1) молчалив, сдержан, но настойчив, признаки невроза и депрессии отсутствуют, и, хотя работа над чувством вины еще предстоит, на контакт с лечащим врачом идет охотно». - Дин. - Ммм? - Заткнись. «Конец записи».