Орёл — Решка

Сначала Минсок был так влюблен, что был готов писать стихи и петь серенады. Каждую ночь, пялясь в экран своего телефона после каждодневного "спокойной ночи" от Сехуна, он комкал пальцами футболку в районе груди и кусал губы. Потом засыпал, уткнувшись в диванную подушку и представляя, что это спина Сехуна. Внутри будто неожиданно становилось много свободного места, где по ночам взрывались салюты, оставляя горький дым. Мин был так влюблен, что, идя по улице, представлял, как рядом с ним идёт Сехун и как бережно трогает рукав, чтобы что-то сказать. Как он улыбается, говорит умные вещи, ерошит волосы и загадочно смотрит вдаль, задумавшись о чем-то, точь-в-точь как на своих аватарках на фейсбуке. Мин был так влюблен, что уже строил планы о том, как они будут жить вместе, как много у них будет времени друг на друга, как можно будет его трогать там, где, вообще-то, трогать нельзя. Но вот Сехун рядом. Сехун в открытом диалоге на фейсбуке и вот этот Сехун — разные люди. Сехун высокий, словно телебашня, и такой же худой. У него белые волосы, которые он часто трогает, особенно затылок, и длинная, не очень свежая футболка, с каким-то вечным жёлтым пятном около воротника. Сехун, когда думает, закусывает верхнюю губу, и все вроде бы ничего, будь то нижняя губа, но верхняя! И это выглядит странно. Так странно, что Минсок каждый раз легонько бьёт его по бедру, одергивая, когда он так делает. Еще у Сехуна две степени громкости речи: когда он в чем-то уверен и когда он вообще не уверен, но говорить надо. В первом случае закладывает уши. Во втором случае можно еле-еле что-то разобрать, потому что мало того, что он шепелявит, так ещё и мямлит, так что разобрать его речь становится сверхзадачей. Ещё это относится к тем моментам, когда он немного выпивает. Он становится говорливым и абсолютно невыносимым, потому что всю его речь понять невозможно, но её ужасно много. Но то, что он пьяный все время ластится к рукам, Минсоку определённо очень нравится. Сехун все время ковыряет свои штаны, будто убирая невидимые катышки. Если не штаны, то диван. Если не диван, то что-нибудь ещё, что можно ковырять: кора, краска, какие-нибудь булочки или хлеб. Это раздражает и за это хочется бить по рукам. Но если Минсок поднимает руку, чтобы легонько стукнуть или пихнуть куда-нибудь, то чаще всего Сехун ловит его ладонь и прижимает к своим губам. Это заставляет сердце на лишнюю секунду замереть, чтобы потом усиленно погнать кровь к щекам и ушам. Кстати, Сехун не умеет краснеть, разве что кончиком носа от мороза. От смущения он смертельно бледнеет и может покрыться пятнами, но это в крайнем случае, когда его смущение доходит до обморочного состояния. Но это бывает, хоть и не часто. Так было, когда Минсок первый раз его поцеловал, хоть и в щеку. Сехун тогда сильно задышал, остолбенел и покрылся пятнами. Минсоку было странно, но ему скорее это в Сехуне нравилось, чем раздражало. Пожалуй, так и есть. Сехун, конечно, человек, и у него есть свои слабости и все такое, но Мину даже с этим пониманием сложно. Сехун смеётся, заикаясь, в несколько подходов и ещё очень любит грызть ногти. Он нытик, и к этому Минсок больше всего не может привыкнуть. Сехун смотрит на людей как на говно и разговаривает с друзьями Минсока громко и с таким видом, будто не его привели в компанию, а компанию привели к нему, а он был против. Сехун такой сам по себе, но иногда Минсоку хочется отвернуться, а потом объяснить друзьям, что "нет, я не этого офигенного парня имел в виду, это чмо какое-то, привязался на улице", и ему горячо стыдно за свои мысли, но он ничего поделать не может — оно само. Зато наедине Сехун кроткий и постоянно закусывающий губу. Верхнюю. Что, безусловно, тоже раздражает. Минсок был так влюблен, что сейчас ему ужасно больно. И не от того, что Сехун не такой, каким он был в голове Минсока, а от того, что это было ужасно глупо: сначала влюбляться, добиваться, а потом резко понимать, что это не то. Сехун не тот человек. Словно чужой. А Сехун уже влюбился. *** У Сехуна длинные пальцы с розовыми обкусанными ногтями. Он сминает свои ладони и говорит что-то глупое и неуместное, что сильно раздражает Минсока. Мина всегда раздражает, когда люди говорят глупости, но когда это делает его идеальный в воображении Сехун, это бесит вдвойне. Они сидят за столом, а Сехун, рассмеявшись, случайно плюется чаем, который только что набрал в рот. И нет, не прямо Минсоку в лицо, а чуть в сторону, но капли долетают до его кожи. Мин глубоко вдыхает, закрывает глаза и вытирает щеку рукавом. — Прости-прости, — хихикает Сехун, но на самом деле не думает, что это случайность монетой упадёт в копилку его роковых минусов. Минсок пытается быть справедливым, но его уже тошнит от Сехуна. И не потому, что они видятся примерно раз в два дня, а потому, что Сехун не тот человек, в которого влюбился Минсок. От этого и горько, и тошно. Сехун смотрит на губы Минсока, не отрываясь. Быстро проходится языком по нижней. От него ещё издалека пахнет мятной жвачкой и немного кофе. Минсок делает вид, что не замечает и отворачивается, отвлекаясь на воробьёв, что шумно прыгают по жестяному подоконнику за окном. *** У Сехуна бегающий взгляд. Дрожащие пальцы. Минсоку неприятно. Зато приятно, когда Сехун говорит, что любит его, нежно касается губами шеи, пальцами цепляясь за рукава. Сехун говорит, что Минсок — самый-самый красивый, самый хороший. Говорит, что любит так сильно, что иногда хочется плакать. Минсоку приятно первые три минуты, а потом непримиримо больно и тошно от самого себя. Но зато он разучился на "я тебя люблю" говорить "я тоже". Теперь он говорит "спасибо" и надеется, что Сехун не видит разницы. *** Однажды Сехун напивается и плачет в трубку. Сехун вообще такой — непонятный, слегка неприятный и совершенно не тот, о котором Минсок думал. Из его слов совсем ничего не понятно, но Мин понимает из общего их потока, что Сехун едет к нему, и разбирает звук шумных пьяных шагов. Время тянется, как патока, Минсок сидит на стуле, сложив руки в замок, и кусает губы. Наверху стрекочет старая тусклая лампочка, которую Минсок давно не менял, а за окном редко шуршат шинами машины. Сехун звонит в дверь, не смотря на то, что у него есть ключи, и что-то глухо стонет по ту сторону. На весь лестничный пролёт слышно. Вваливается, буквально в руки, и утыкается носом в плечо. Сехун мокрый, грязный, пахнет табаком и крепким алкоголем, и Минсок интересуется, кто и зачем его пытался споить. — Я один, хён, — бормочет он и икает. Потом икает ещё раз. — Ты совсем, что ли, глупый? — ворчит Мин и ведёт его на кухню. — Что-то случилось? — Ты, — коротко бросает пьяный Сехун, вместо табурета больше заваливаясь на Минсока. Мин краснеет, хоть и понимает, что ответ предсказуемый, словно финал неравных футбольных команд, но почему-то это все равно ужасно смущает. Сехун продолжает икать в чужое плечо, не поднимая головы, а Мин начинает тихонько трясти его. — Я люблю тебя, хён, — хнычет Сехун. У Минсока внутри все холодеет. — Сехун. — Я люблю тебя. Сехун повторяет ещё два раза. Мин застывает на месте, не зная, что делать. — Почему ты молчишь? Сехун нервно хихикает, но быстро прекращает и снова говорит. — Хён, почему? Ты говорил... что. Что тоже. И что любишь. Ты говорил, хён, — некоторые слова пропадают в тёплой вязке свитера Минсока, но все равно все ясно. — Ложись спать, пожалуйста. Ты очень пьян, — он с силой отрывает мальчишку от себя и толкает в дверной проем. Затем - в комнату. Сехун падает на кровать и сразу скручивается калачиком, что-то бормоча. Минсок бледный и уставший, а в душе будто целая пропасть. В носу ещё стойкий запах алкоголя, а самому хочется напиться до беспамятства. *** Минсок был так влюблен, что думал, будет готов простить Сехуну все его недостатки, все особенности. Он был так влюблен, что верил в то, что Сехун прекрасен, и что все его минусы — хорошо замаскированные плюсы. Но все было сложнее и неприятнее, чем Минсок мог себе представить. Сейчас Минсок чувствует себя кем угодно, только не человеком. Слабо, подло, низко, но больше никак. Это не в его правилах, но он не может больше смотреть в глаза Сехуну, не может также тепло обнять в ответ, ответить на его касания и поцелуи. Не может. Он тихо уходит утром на пары, оставляя на своей кровати Сехуна, а возле — записку. "Уйди до того, как я приду. Я больше не люблю тебя". Хочет добавить, что ему жаль, но не может больше писать и уходит, глотая вставший в горле ком.