Свобода

      Когда Дин умирает, Сэм чувствует себя… свободным. Это звучит настолько предательски, настолько кощунственно, что он не решается даже думать об этом, не то что произнести вслух. Но ему, правда, нужно немного свободы, совсем немного, от порога до кровати, завалиться прямо в обуви и стараться не накричать на Амелию, стягивающую с него тяжелые ботинки и причитающую что-то насчет того, что это ему не сарай без благоустройств, чтобы закидывать ботинки на кровать… Заткнись, пожалуйста. Заткнись-заткнись-заткнись. Совсем немного свободы. Самую малость. Он пообещал Дину, что не будет его вытаскивать, и в этот раз он точно выполнит свое обещание. Он справится. Честное слово.       Когда свободы становится немного больше — так, что даже можно попытаться дышать через раз и выть чуть потише, Дин приходит к нему сам. Каждую ночь, каждую чертову ночь, без праздников и выходных. Приходит, забирается на кровать, пачкая босыми окровавленными ногами белоснежные простыни, постеленные Амелией, дышит в ухо жарким шепотом: «Почему ты меня не вытащил оттуда, Сэмми? Мы же братья. Мы все еще братья». «Ты мертв», — твердо говорит Сэм. Он совершенно в этом уверен, и это не призрак, не демон, это просто его чертово воображение. Это не Дин. Простыни наутро девственно чисты, и постель не смята, но дьявольское шипение все еще отдается в ушах шумом телевизионных настроек.       Когда свободы становится слишком много, Сэм бродит по дому большим лохматым псом, не знающим, куда приткнуть неповоротливое тело и гудящую голову. Амелия пропадает на работе, ей никакого дела нет до умирающего Сэма. Слишком много свободы. Слишком много свободы для него одного.       И Сэм, пожалуй, — нет, совершенно точно! — знает, что делать. Ночью он вылазит из-под одеяла — Дин не приходит к нему уже несколько месяцев, — одевается и собирает рюкзак. Оставляет свободу, чересчур большую и холодную, рядом с Амелией, и уходит искать Дина.