Лилия для гасконца

По направлению к дому на улице Вивьен, в котором проживала куртизанка Адель, подъезжала карета, в которой находился молодой мужчина в черном. Из-за шпаги на боку и сапог со шпорами его можно было принять за военного, но тот, кто так подумал, немного ошибся бы. Он был довольно худощав, даже хрупок. Лицо его было болезненно-бледным и резко очерченным, но довольно привлекательным, иногда его выражение было высокомерным, иногда лукавым и плутоватым, но добрым, а иногда, чаще всего, когда он думал, что его не видят другие, в его лице появлялось что-то детское. Все мы родом из детства, и этот человек в глубине души навсегда останется одиноким, ранимым маленьким мальчиком, которого недолюбили и который много плакал… Не смотря на то, что ему было не больше тридцати шести или тридцати семи лет, его волосы и бородка были почти совсем седыми. Пронизывающий взгляд его больших льдисто-голубых глаз иногда невозможно было выдержать. Руки у него были белые, с длинными тонкими пальцами и почему-то немного пахли ладаном. Человек этот был Арман-Жан дю Плесси, кардинал-де Ришелье, не такой, каким принято у нас изображать его, то есть не согбенный старец, страдающий от тяжкой болезни, расслабленный, с угасшим голосом, погруженный в глубокое кресло, словно в преждевременную могилу, живущий только силой своего ума и поддерживающий борьбу с Европой одним напряжением мысли, а такой, каким он в действительности был в те годы: ловкий и любезный кавалер, уже и тогда слабый телом, но поддерживаемый неукротимой силой духа, сделавшего из него одного из самых замечательных людей своего времени. Он уже взял крепость гугенотов Ла-Рошель, причем королева Анна Австрийская подозревала, что это он отдал приказ убить врага Франции — английского министра Бекингэма, который был ее любовником. За это она ненавидела Ришелье еще сильнее, желая ему смерти, и это желание подогревала в ней ее подруга герцогиня-де Шеврез. Ничто, таким образом, на первый взгляд не изобличало в молодом человеке кардинала, и человеку, не знавшему его в лицо, невозможно было бы догадаться, кто это. Наконец, карета остановилась у дома куртизанки, и мужчина вышел из нее. Он не любил Адель. Она, наравне с другими жрицами Венеры, вроде Марион Делорм и Нинон-де Ланкло, просто скрашивала его досуг и была для него средством для снятия напряжения. Она была на редкость глупа, но зато весела, послушна и умела все, что должна была уметь. Адель тоже не любила Армана, она была с ним из-за денег. В то самое время, когда он приближался к ее дому, она лежала в постели с Арамисом — тем самым святошей-мушкетером, который вызвал ДʼАртаньяна на дуэль. Женщина умело ласкала тело молодого мужчины, иногда царапая его грудь или спину. Вот его она любила, но беда в том, что, как и для кардинала, она была для него просто игрушкой. Арамис с улыбкой слушал милые глупости, которые она болтала, и если вдруг гусыня начинала болтать о кардинале, он мотал ее слова на ус, чтобы потом передать Шеврез. — Арамис, — спросила она, поглаживая его нежную, словно у женщины, кожу: — А откуда у тебя этот шрам? — Этот шрам я получил в сражении с одним бретером. — проговорил молодой мужчина. — А этот? — показала она на другой. — Это от твоих ноготков, — ответил он. — Арамис, — начала она опять, — а когда ты женишься на мне? — Я еще не думал связать себя узами брака, — проговорил мужчина с легкой насмешкой. — Возможно, когда-нибудь, — усмехнулся при этих словах молодой любовник. Женщина захныкала:  — Но почемуу? Арамис уже мысленно посылал ее к черту, когда в дверь постучали. — Адель, открой, это я! — послышался голос за дверью. Адель задрожала всем телом, потом вскочила и забегала по комнате. — Я сейчас, сейчас, Арман, подожди, дорогой! — ответила она. — Черт, это кардинал! — шепнула жрица любви Арамису. — Он сегодня раньше. Прячься в шкафу! Хотя нет… прыгай в окно! Арамис выглянул в окно и измерил взглядом высоту:  — Эмм… Адель, а может, скажем кардиналу, что у меня есть причина здесь находиться? — В моей спальне?! — Ну да, ты увидела крысу, перепугалась, закричала, и я зашел. — Очень смешно! Прыгай, если меня любишь. Арамис, со вздохом, полез в окно. Адель пошла открывать Арману. — Арман, здравствуй, дорогой! — защебетала она ему, обняв за шею. — Как я рада тебя видеть! — Здравствуй, милая, — ответил он, чмокнув ее. — Извини, что долго не приходил, задержали государственные дела. Арман почувствовал холод и осмотрел открытое окно. — Почему ты открыла окно? Ты же всегда замерзаешь почти сразу. — улыбнулся кардинал и закрыл окно, благо руки молодого любовника не прищемило. — Иди ко мне, любимый! — позвала она его чуть дрогнувшим голосом, потому что занервничала. — Я соскучилась, я же тебя так мало вижу! — Дела… дела… дела… — проговорил он. — Король — капризный ребенок, королева — предательница, непокорная провинция, запутанные дела с финансами… И, тем не менее, половину своего времени я трачу на выходки мушкетеров. Он обхватил голову руками. — Опять болит голова? — участливо спросила Адель. — Она, кажется, вот-вот лопнет! — простонал молодой мужчина. — Я ни на кого не могу положиться, кругом дураки, лжецы и льстецы… — Ты можешь положиться на меня. — сказала она ласково, начав массировать его виски. — На тебя… — задумчиво проговорил Арман. — Ты, правда, любишь меня? Он прекрасно знал настоящий ответ, но, все равно, задал этот вопрос. — Конечно, люблю, — весело ответила красотка, только что говорившая о любви с Арамисом. — Ты так прекрасна… так молода… — он усадил ее к себе на колени и принялся покрывать поцелуями ее красивое, но простоватое и без признака мысли лицо, шейку и красивую, большую грудь. — О, вижу, тебе уже лучше, — заулыбалась Адель. — Сними платье, — попросил он. — Мне нужно отвлечься от всего этого. Молодая женщина стала раздеваться, и он сам помогал избавиться ей от одежды, после чего избавился и от своей. Адель и Арман оказались в объятиях друг друга. В его ласках не было пылкости, свойственной ласкам Арамиса, для него занятие любовью было чем-то вроде партии в шахматы. Но, все же, его ласки нравились Адели, и ей нравилось ласкать его стройное, мраморно-белое тело, правда меньше, чем тело Арамиса, так как тот был моложе, а, кроме того, силен и здоров, чем Арман похвастать не мог. Время спустя он покинул ее со словами:  — Прости, я не хозяин самому себе, и служба королю зовет меня. Он поцеловал ее на прощанье, и она, выпроводив его, некоторое время стояла на пороге, потом снова легла в постель и принялась ласкать себя, представляя себе то Арамиса, то Армана, то их обоих. Вернувшись, кардинал занимался государственными заботами, отчего его снова стала донимать головная боль. Он стал тереть виски, потом некоторое время сидел, прикрыв глаза. На него нахлынули воспоминания. Жил-был на улице Булуа один маленький мальчик, по имени Арман дю Плесси. У этого мальчика счастья совсем не было. И вот он сперва много плакал, а потом стал злодеем-кардиналом… Родился этот мальчик 9 сентября 1585 года в семье дворянской, но бедной. Арман родился очень слабым и хилым, из-за чего Эскулап заявил, что он не проживет и месяца, но это предсказание не сбылось. Правда, Арман все время болел и был подвержен частым приступам меланхолии: просто у него была очень светлая и ранимая душа, и любое проявление несправедливости либо чье-то горе сильно расстраивали его. Однажды мать советовалась все с тем же эскулапом по поводу его слабого здоровья и странных приступов грусти. — Видите ли, мадам… — начал лекарь. — Причина его болезни — меланхолия. Здесь ошибка природы: тело мужчины живет чувствами и эмоциями женщины. — Что вы имеете ввиду? — спросила Сюзанна Ришелье, приподняв бровь. Эскулап замялся:  — Понимаете… он должен был родиться девочкой, но природа допустила ошибку и… — Но он хоть поправится? — Сейчас - да, но будет терзаться всю жизнь. В пять лет малыш потеряет отца, отчего сделается еще печальнее. С малых лет он будет предпочитать книги играм сверстников, а еще любить что-то фантазировать — у него был свой мир. В девять Арман, благодаря своему дяде Амадору-де Ла Порту, окажется в Париже и поступит в престижный Наваррский коллеж, где учились даже принцы крови. Арман дю Плесси открыл для себя Париж, который выходил одновременно из террора и оккупации; Париж, еще черный от грязи Средневековья, защищенный стенами, башнями, на которых еще оставались следы недавних битв, Париж с темными извилистыми улочками, непрочными перегруженными мостами, Париж, полный монастырей, церквей, дворцов, лачуг, притонов, по которым ходила такая же пестрая толпа, как на восточном базаре. Париж постоянно переполненный, чья тошнотворная грязь оставляла несмываемые отпечатки. Плюмажи, сутаны, строгие камзолы буржуа, платья из атласа и бумазеи, ливреи и лохмотья соседствовали друг с другом в постоянной буре. Пусть даже карет было очень мало, уличное движение было очень затруднено. Повсюду кишела грозная фауна: нищие, калеки, бродяги, уличные девки, дразнящие прохожих, поджидая удобного случая для удара. Лакеи, школьники, непослушные мальчишки соперничали друг с другом в своих проделках. Знаменитый Двор Чудес служил пристанищем шести или семи тысячам разбойников, которые выходили на улицы с наступлением ночи. Наваррский коллеж лишь недавно с трудом избавился от сборищ солдат, крестьян и бродяг, которые в нем обосновались. Тем не менее, он уже восстановил свой порядок и престиж, когда там появился юный дю Плесси в маленьких мягких башмачках, с кружевами на шее и пером в шляпе. Мальчика сопровождали воспитатель, аббат Мюло, и камердинер Дебурнэ. Такой вид подобал ученику из хорошего дома. Дядя Амадор хорошо все устроил. Ему пришлось повозиться, чтобы получить для племянника право поступления туда, так как в храмы науки попасть было нелегко. Вставая в четыре часа утра, школяр учился до восьми вечера всего лишь с двумя переменами и одним перерывом на обед. Праздники проходили в благочестии. Комнаты плохо отапливались, пища была скудной и плохого качества. Меню младших школьников зачастую состояло из половины селедки и одного яйца. Старшим ученикам полагалась треть пинты вина, одной тридцатой фунта масла, блюдо овощей без мяса, одна селедка и один кусочек сыра. К голоду и холоду прибавлялась варварская дисциплина. Детей секли розгами по любому поводу. Чуткого и впечатлительного, похожего на девочку, мальчика стали задирать другие школяры, но тот, как выяснилось, вполне мог за себя постоять и дать сдачу. Жестокость университетских методов обнаружит некоторые стороны натуры мальчика, которые его физическая слабость могла бы превратить в робость и даже покорность. Но это совершенно не так: Арман в то же время выказывал непреклонную смелость, мятежный дух и неутолимую жажду похвал. Ни наказания, ни угрозы не могли ее сломить. И наоборот, им легко было управлять, используя обещания и похвалы. А вскоре произошло нечто, что могло разрушить всю его жизнь, но, как известно, то, что нас не убивает, делает сильнее. В 12 лет мальчика за его отличную учебу сделали певчим, и милый мальчик с красивым голоском заинтересовал однажды посетившую заведение королеву-мать Марию Медичи. Она заявила, что забирает дитя с собой, и ей не посмели возразить. Арман называл ее мамочкой, по ее же желанию. Ей, в то время, красивой пышнотелой львице с гривой рыжих волос, нравилось ласкать и просто гладить его маленькое хрупкое тельце. Иногда она порола его, после чего давала целовать свою руку и саму плеть. Мальчик чувствовал к ней любовь, смешанную с обидой и болью… болью тем большей, что мальчик знал, что является для своей богини лишь живой игрушкой, которую потом можно будет выбросить, сломать или дать поиграть другому. Так оно и случилось, Медичи передала его своему фавориту Кончини и его достойной супруге — Леоноре, с обоими она иногда предавалась плотским утехам. Мальчик попал в ад. Над ним издевались, подвергали утонченным пыткам, могли морить голодом, если ему случалось провиниться… Когда он чуть подрос, его хозяева заметили, что он смышлен не по годам, умен и хитер, более того — талантлив, а эти его качества можно было использовать в своих целях. Это они научили его бесстрастной расчетливости и лицемерию, потому что без искусства интриги он был бы бесполезен в тех делах, которые ему поручались. А боль продолжала грызть его изнутри и настолько сильно, что однажды в возрасте пятнадцати лет он хотел свести счеты с жизнью, но его остановил один монах-капуцин, по внешнему виду больше похожий на военного, чем на слугу божьего. Он-то и помог ему сбежать. Арман временно вернулся домой, но теперь у него была мечта: добиться таких высот, чтобы он мог и помочь своей стране — Франции, и отомстить за себя… Юноша считал, что достигнет этого, занявшись военной карьерой. Он поступил в академию Антуана-де Плювинеля, где гото­вили кавалерийских офицеров для королевской армии. Однако неожиданное обстоятельство снова круто изменит его судьбу. Чудаковатый старший брат Армана Альфонс категорически отказался возглавить оставшееся после смерти отца Люссонское епископство. И тогда взоры семьи обратились к младшему наследнику. Давить на него по малолетству оказалось гораздо проще. И Сюзанна-де Ришелье, обливаясь слезами, все-таки уговорила своего младшенького пожертвовать военной карьерой, заменив упрямца Альфонса, дабы сохранить епископство в лоне семьи. Иначе им было просто не выжить. Юноша совсем не хотел становиться священником, ибо призвания к этому не чувствовал, более того, в глубине души был атеистом, но мама уж слишком просила… и он сдался. Арман еще не достиг возраста, требуемого церковными законами для посвящения в епископский сан. Это не помешало ему, однако, немедленно отправиться в Рим. Папа Павел V, выслушав речь, произнесенную на латинском языке юным дю Плесси, рукоположил его в епископы. Арман был в это время до такой степени бледен и худощав, что казался моложе своих лет. Когда он преклонил пред папой колена, Павел V спросил его: — А вы достигли уже возраста, требуемого церковными уставами? — Точно так, ваше святейшество, — отвечал будущий кардинал, кладя пред папой земной поклон. По окончании священного обряда дю Плесси пал ниц пред папой и воскликнул: — Ваше святейшество, отпустите мне великий грех, я ведь не достиг еще надлежащего возраста! Дав юному епископу требуемое отпущение, папа обратился к своим приближенным и сказал: — Из этого молодого человека выйдет недюжинный плут. Он далеко пойдет! Может быть, папа предвидел тогда, что Арман дю Плесси не удовлетворится епископским саном. В качестве депутата от духовенства провинции Пуату, молодой Ришелье примет участие в собрании генеральных штатов. Мария Медичи, ставшая регентшей, снова встретится со своей бывшей игрушкой. Она увидит, как он повзрослел, каким важным и уверенным в себе он стал, он же увидит, что от былой ее красоты не осталось и следа, теперь она превратилась просто в толстую злую бабу. Королева-мать, решив, что может воспользоваться его умом и способностями, сделала его членом государственного совета. Она же и поможет ему стать кардиналом-министром. Мария Медичи очень скоро раскаялась в своем покровительстве Ришелье, совершенно оттеснившего ее на задний план. После того, как ее попытка дискредитировать его в глазах короля закончится провалом, бывшая регентша окажется в Бастилии. Однажды, придя ее навестить, Арман, заглянув ей в глаза, скажет ей:  — Мамочка, я все время хотел тебя спросить… зачем ты мне делала больно? Мария Медичи занервничала:  — Эмм… так я выражала свою любовь к тебе, Арман. — Мамочка, я тоже тебя очень люблю. Поэтому, я тоже хочу выразить свою любовь также, как выражала свою ты… На дыбу ее! От раздумий о прошлом кардинала отвлекло письмо короля: его величество желал его видеть. Король Людовик Тринадцатый был молодым человеком, с длинными черными волосами, тяжелым взглядом и смуглым мрачным лицом, которое слегка просияло, когда он увидел кардинала. — Вы хотели побеседовать со мной, ваше величество? — спросил его Арман Ришелье, поклонившись и почтительно поцеловав руку монарха. — Какая сегодня отвратительная погода, не находите? — проговорил молодой король. Его лицо сейчас было очень хмурым и невеселым, как, впрочем, и всегда. Потом он добавил: — Ваши гвардейцы устраивают драки с мушкетерами, это должно прекратиться.  Кардинал вздохнул. Мда, ради этого стоило его вызывать в Лувр. — Погода обязательно прояснится, сир, — кротко сказал Арман, и Людовик повеселел, так как знал, что если кардинал что-то обещает, это обычно сбывается. — Мои гвардейцы, сир? Вас обманули: обычно во всех драках зачинщиками выступают мушкетеры, более того, я считаю, что они угрожают спокойствию государства. — И что вы мне предлагаете? Я не могу расформировать взвод мушкетеров, — проговорил король. — Что же, сир… — начал Арман, и лицо его приняло печальное, даже скорбное выражение. Женственный и легко возбудимый, он, для влияния на короля, пользовался иногда чисто дамскими штучками. — Что же, раз я так мало для вас значу, прошу принять мое прошение об отставке. — он, действительно, протянул прошение, написанное им специально для такого случая. — Арман, ты что, хочешь меня покинуть? — проговорил король с легкими дольками грусти. Лицо короля снова помрачнело. — Я ничего не подпишу, ты нужен мне и Франции. — проговорил молодой длинноволосый мужчина с немного женскими чертами лица. — Я очень устал, сир, — продолжал свою комедию Арман, даже пустив слезу, эффектно застывшую на длинных ресницах, — и здоровье мое разрушается в этой бесконечной борьбе. Лицо молодого короля снова становилось печальным. — Арман, ты всегда будешь под моей защитой: не нужно думать, что кучка солдат важнее тебя. Это не так. Просто я хочу, чтобы во Франции был мир и покой. — Это и мое самое главное желание, сир, — Арман снова поцеловал руку Луи. — Моей первой целью является величие моего короля, моей второй целью является могущество государства. Луи по-детски улыбнулся, потом молодой король встал со своего трона и прошелся рядом со своим кардиналом. Король, переходя в наступление, коснулся прекрасных губ Армана своими губами. Бледные щеки Армана слегка порозовели, чему умилился молодой король. Луи нежно обнял Армана. Кардиналу стало немного не по себе. Однако, он разве не исключал возможность того, что сейчас происходило? Их взгляды встретились, и, прочитав во взгляде Людовика «Люблю», Арман ответил одними глазами «И я тоже.» Луи потянул Армана на себя и принялся целовать его бледное, красивое лицо. Тот не сопротивлялся. — О, мой король! — прошептал Арман, когда Людовик стал перецеловывать его длинные нежные пальцы, посасывая каждый из них. …Когда молодая королева Анна Австрийская вошла в спальню Людовика, ей явственно послышались звуки поцелуев, сладкие стоны и нежный шепот. Неужели ее муж, так ненавидевший женщин, завел себе любовницу? Она зажгла свечу и увидела полураздетого короля и… о, ужас… обнаженного кардинала, которого тот продолжал сжимать в объятиях. Анне показалось, что ее враг злорадно улыбается. Похоже, так он мстил ей за то, что она ему отказала и предпочла Бекингэма. — Что все это значит?! — воскликнула молодая женщина, тяжело дыша. Кардинал смотрел на Анну Австрийскую с легкой усмешкой. Он был спокоен, как удав. Взгляд кардинала не менялся. Седовласый мужчина вышел из покоев короля, оставив его выяснять отношения с женой. — То и значит, — с вызовом глядя на ненавистную жену, проговорил Луи, — Мы с Арманом любим друг друга, а тебя я не любил никогда. Да ты и не вправе спрашивать у меня отчета, ты же спала с этим английским пижоном, а сейчас спишь с этой шлюхой Шеврез! — Замолчи! — ответила королева и дала Луи пощечину, а потом со слезами на глазах ушла из покоев короля. Она поехала к своей подруге, которая поддержит ее в любом деле. — Что произошло, милая Анна? — спросила Мари-де Шеврез, увидев свою королеву, с трудом сдерживающейся, чтобы не разрыдаться. Анна рассказала своей подруге о том, что увидела своего мужа в обществе кардинала, и они ласкали друг друга. — Тебе, наверное, это привиделось, такого быть не может, — уговаривала ее герцогиня Де Шеврез. — Говорю же тебе: это правда. Я своими глазами видела эту мерзкую сцену! Так этот колдун в красном ото мстил мне за свою отверженность. Теперь он приобретет еще больше власти над королем, который и так угодил под его башмак. И тогда горе мне, а главное, горе моей родной Испании! Он не потерпит ее лидирования в Европе, ибо считает, что это место Франции. Я не могу этого допустить. — Не волнуйся, Анна, — умиротворяюще проговорила Шеврез, — мной уже приняты меры на этот счет. Я завлекла в свои сети одного простачка — маркиза-де Шале. В обмен на мои ласки он согласился заколоть кардинала в его замке Флери. А после смерти кардинала, наступит черед вашего глупого мужа, который не ценит доставшееся ему сокровище. — Чудесная новость, Мари! Ты — гений! — захлопала в ладоши Анна, восхищенно глядя на подругу. — Есть один неприятный нюанс: об этом узнал брат короля Гастон и хочет «войти в долю». Его условия: стать королем после смерти брата и жениться на вас. Анна слегка поерзала на месте и проговорила:  — Я тебе что, товар? Ну, если этот человек хотя бы красив, то, может, я и соглашусь. — проговорила королева. — Скажем, он смазлив. — ответила Мари. — Но, если он будет докучать тебе, его всегда можно отправить на встречу с братцем. Для себя-то Мари-де Шеврез решила в любом случае избавиться от Гастона, до или после того, как он станет королем, так как не хотела ни с кем делить свое влияние на Анну, а значит, и будущую власть. Герцогиня Де Шеврез приподняла королевский подбородок и поцеловала Анну в губы. Женщина стала утешать свою милую подругу. Обнажив свою грудь, она улыбнулась и проговорила шутливым тоном одну милую фразу:  — Venez mama. Анна была послушной девочкой и тут же прильнула к красивой, пышной груди своей подруги, целуя и посасывая ее. Герцогиня Де Шеврез томно вздыхала, с уст дамы с большим бюстом слетали нежные стоны. — Хорошая девочка, — проговорила Мари, наслаждаясь лаской подруги. Анна была воспитана при чопорном и набожном испанском дворе, однако Мари-де Шеврез была хорошей учительницей, а молодая королева — хорошей ученицей. Анетт умело ласкала пышное тело своей подруги. Вот, она раздвинула ее ножки, принявшись целовать и вылизывать ее розу. Мари Де Шеврез широко расставила ножки и поглаживала Анну по красивой головке. — Аххх, миленькая, не так сильно, — улыбнулась Шеврез. Анна подняла свои изумрудные глаза и улыбнулась в свою очередь, после чего продолжила ласкать розочку подруги губами и язычком. Что же, оставим прекрасных дам за этим занятием и снова вернемся к их врагу — кардиналу. Сейчас, в своем кабинете он принимал свою бывшую любовницу, а ныне лучшего из агентов — миледи Винтер. В этот вечер она была прекрасна так, что дух захватывало. Ее платье было очень открытым, оголяя округлые плечи и красивую грудь. На шее у нее была черная ленточка, под которой она прятала шрам, оставленный веревкой любящего супруга, графа-де Ла Фера. Глядя на эту ленточку, Арман мысленно вернулся к той их первой встрече, когда он вытащил обнаженную девушку из петли и снял с дерева, потом он выхаживал ее с помощью добрых монашек, и она пила и ела с его рук. Вероятно, в благодарность за свое спасение, она и стала его любовницей, а когда его каприз прошел, вступила с ним в уже другие, чисто деловые отношения. Однако, сейчас, глядя на эту грациозную пантеру, ему хотелось вспомнить с ней былое. — Какие новости, миледи? — обратился он к ней с дежурной фразой. — Мой бывший муж работает на герцогиню Мари Де Шеврез, — проговорила миледи. — И еще одно, что может вас заинтересовать, это касается сударыни Адель, — голос миледи стал печальным, ей было жаль его. — Адель спит с одним испанским шпионом, его имя Арамис, он во взводе Де Тревиля, а также водит амуры с Шеврез. Кардинал вздрогнул. Он не любил Адель и не был высокого мнения о ее моральных качествах, но известие об ее измене почему-то расстроило его. Он вспомнил ее лживые слова о том, что она его любит и что он может на нее положиться… — Грязная потаскуха! — не сдержавшись, выругался он. — Какую пытку бы придумать для тебя? — У меня есть и хорошая новость, монсеньор, — сказала миледи. — Какая же? — глухо спросил он. — В Менге я познакомилась с одним перспективным юношей из Беарна, по имени Шарль ДʼАртаньян. К сожалению, он хочет поступать в роту мушкетеров господина-де Тревиля, но я считаю, что его место среди гвардейцев вашего высокопреосвященства. Я видела его в деле и знаю, о чем говорю. — Хорошо, я готов принять его на службу, если он проявит себя должным образом. — Благодарю вас, монсеньор, — ответила Анна с улыбкой. Арман бросил на нее мрачный и немного ревнивый взгляд: она интересуется каким-то гасконским юнцом… с чего бы это? На сей раз Арман ехал в своей карете вместе с Адель. Жрица Венеры весело болтала и смеялась, ни о чем не подозревая, Арман был печален. — А куда мы едем? — наконец, спросила она. — Потом узнаешь. — А, так это сюрприз! — Можно сказать и так… Карета подъехала к какому-то пустырю, где пару встретили миледи и гвардейцы с мушкетами. Гвардейцы схватили завизжавшую от страха Адель и повели под белы рученьки. — Ты хочешь убить меня?! — закричала Адель кардиналу. — Будь же ты проклят! Сгори в аду! — В аду я уже был, — тихо прошептал Арман. — Я любила и люблю Арамиса! Слышишь, я люблю Арамиса, а тебя не любила никогда! — принялась выкрикивать женщина, но вскоре выстрелы заглушили ее крики. Миледи украдкой нежно пожала тонкие пальцы Армана. В ответ на это немое утешение, он порывисто поцеловал Анну в губы, обняв ее, но она высвободилась из его объятий. — Что-то не так? — Простите, монсеньор, я не могу. Я люблю другого, — смело ответила Анна, взглянув в его глаза. — Кого? — приподнял бровь Арман. — Не того ли юношу из Беарна, о котором вы говорили? — Может быть. — Ну, что ж, Анна, желаю вам все счастье мира, но смотрите, не обожгитесь, как с графом-де Ла Фер. — Благодарю, монсеньор, я постараюсь, — ответила она, слабо улыбнувшись.