Лилия для гасконца

Проснувшись поутру с жестокой головной болью, гасконец обнаружил в постели рядом с собой прелестную Констанцию, чему был не особо рад. Выходит, красотка вчера напоила его и по сути затащила в постель. Он изменил Анне, а кроме того не передал ей информацию о письме, которое госпожа Бонасье вчера украдкой сунула Арамису, и еще неизвестно, что являлось с его стороны более непростительным. Гасконец был умен и понимал, что письмо могло оказаться вовсе не любовным. Там, где Арамис — там интрига, это он уже понял, хоть и знал нового друга не так уж давно. А то, что этот неудавшийся аббат был связан с герцогиней-де Шеврез уже о чем-то говорило. Констанция сладко потянулась и бросила на Шарля томный взгляд из-под длинных ресниц:  — Доброе утро, мой отважный гасконский рыцарь! Ты был просто великолепен! Может продолжим? Молодая обнаженная красавица выглядела довольно соблазнительно в своей почти неприкрытой наготе, но Шарль холодно посмотрел на нее и потянулся за одеждой. — Шарль, я что-то сделала не так? — надула губки красотка. — Разве тебе было со мной плохо? — Вы прекрасны, сударыня, но мой идеал не имеет ничего общего со шлюхой. — Как вы смеете оскорблять меня?! — вспыхнула красотка. — Когда вернется мой муж, я скажу ему, что вы пытались учинить надо мной насилие, и вам придется искать себе другое жилье! ДʼАртаньян пожал плечами и, одевшись, молча вышел из спальни. Вскоре вернулся домой почтенный господин Бонасье. Он был радушно встречен и обласкан своей любящей, верной женой и, в очередной раз, загордился тем, что у него жена-красавица и влюблена в него без памяти. Свою угрозу гасконцу госпожа Бонасье так и не привела в исполнение, поскольку все же надеялась вновь окрутить его. Муж был стар и скучен, а поселявшиеся у них жильцы обычно либо долго у них не задерживались, по причине того, что их квартал пользовался не самой лучшей славой, либо гибли на дуэлях. Служба в роте королевских мушкетеров на первых порах показалась юноше сплошным веселым времяпрепровождением. Он внимательно присматривался к новым друзьям и все больше утверждался во мнении, что первое впечатление — самое верное. Портос, действительно, был тем наивным и фатоватым, но добрым человеком, каковым показался ему при первой встрече, а вот Арамис казался ему теперь еще более загадочным, скрытным, двуличным; это был настоящий иезуит, и ДʼАртаньян не удивился бы, окажись он таковым на самом деле. Впрочем, Шарль успел привязаться к этому изящному, манерному мушкетеру и не желал ему зла. Юный гасконец пировал с друзьями в кабачке «Сосновая шишка», когда к ним подошел гвардеец его преосвященства и вручил ему большое, квадратное письмо, на котором красовался кардинальский герб. ДʼАртаньян немного дрожащими руками распечатал письмо и прочитал вслух: «Г-н дʼАртаньян приглашается сегодня, к восьми часам вечера, во дворец кардинала. Ла Удинъер, капитан гвардии». — Я бы не ходил на вашем месте, Шарль. — проговорил кисло-сладким голосом Арамис. — Кардинал — не дама. Разговор пойдёт не о любви. — Ну, его величество мог бы и поспорить на этот счет! — весело ответил ему Портос и тут же расхохотался, довольный своей остротой и найдя ее очень смешной. Арамис тихо смеялся. ДʼАртаньян же сделал вид, что ничего не понял. — Это свидание будет поопаснее нашего поединка с гвардейцами. — сказал потом мулат Портос, посерьезнев. ДʼАртаньян задумался. Интерес кардинала-министра к его особе мог быть объяснен желанием Ришелье свести счеты с тем, кто помог мушкетерам нанести сокрушительное поражение его гвардейцам, но, если бы это было так, он, ДʼАртаньян, думается, уже находился бы сейчас в Бастилии. Значит, здесь дело в чем-то другом. «Будь что будет, но я пойду» — подумал гасконец, которого, помимо прочего, разбирало любопытство: ему хотелось увидеть собственными глазами этого чародея в красном, о котором он столько слышал и которого одни боготворили, другие ненавидели, но равнодушных к его персоне точно не было. — Я иду. — сказал он вслух. Его новые друзья тревожно переглянулись. — Но что, если он велит бросить тебя в Бастилию? — спросил Портос. — Ну и что? — беззаботно проговорил юноша. — Вы меня вытащите оттуда! — И то верно! — расхохотался великан-мулат. Арамис молчал. …ДʼАртаньян очутился в просторном кабинете, стены которого были увешаны разного рода оружием. Главным украшением этого кабинета были кошки — белые, черные, рыжие, полосатые. Шарль насчитал штук двенадцать этих пушистых мурчащих созданий. Некоторые из них играли, некоторые терлись о его сапоги либо норовили царапнуть, одна ангорская кошечка спала, свернувшись клубочком, на красной подушке у камина, а другая пыталась завладеть вниманием хозяина этого кабинета, который сидел за столом, заваленным бумагами и что-то писал. Мягкие, русые, с сильной проседью кудри падали на его лицо, закрывая его, форма его рук была, поистине, королевской. Наконец, он, оторвавшись от бумаг, поднял на ДʼАртаньяна свое бледное лицо, и их взгляды встретились. На Армане Ришелье — а это, конечно, был он — сейчас была не та черная одежда, в которой мы его видели с уже покойной Адель, а красная кардинальская мантия, делавшая его еще стройнее и выше, но даже будь он одет иначе, ДʼАртаньян бы, все равно, догадался, кто перед ним, только из-за его проницательного, испытующего взгляда. — Я отчего-то представлял, что вы старше, а вы еще совсем молоды. — не удержавшись, высказал свои мысли вслух гасконец. «И довольно красивы!» — едва не добавил он, в легкой панике подумав о том, что начинает понимать короля, но вовремя остановился. — Почему вы так думали? — спросил кардинал, слегка улыбнувшись. — Ну, я как-то видел ваше изображение на гравюре. — ответил Шарль. — К тому же, наслышан о славных делах вашего преосвященства, в том числе и от своего соседа Бернадотта, друга моего покойного отца. Он-то меня и вырастил. — Что же, я благодарен господину Бернадотту за столь высокое мнение обо мне. Думаю, это достойный человек, что хорошо видно из того, что он вырастил сына своего друга столь храбрым и достойным дворянином. — Благодарю, ваше преосвященство. — ответил Шарль, поклонившись. — А на гравюрах я часто сам себя не узнаю. — Арман снова улыбнулся. — Значит, это вы ДʼАртаньян из Беарна? — спросил он, более серьезным тоном. — Да, монсеньор. — отвечал гасконец. — И это вы не так давно покинули родину и уехали искать счастья в столицу? — Да, монсеньор. — Ваш путь пролегал через Менг, где с вами произошла одна история… — Монсеньор, я стал свидетелем встречи герцогини-де Шеврез с мушкетером, известным под прозвищем Атос, но его настоящее имя Оливье-де Ла Фер, он убийца моего отца и оскорбитель любимой мной женщины! — вскричал Шарль. — Он сейчас в Бастилии, в ожидании казни, — проговорил кардинал, —, но перед этим он откроет нам, о чем они сговаривались с милейшей герцогиней… и некоторые другие вещи. — Но если он будет упорствовать, монсеньор? — Пытка развяжет его язык, и он поведает все, что знает… и даже то, чего не знает. ДʼАртаньян вздрогнул. — Но об этом после, — сказал Арман Ришелье. — У меня есть одно предложение, сударь. — Я к вашим услугам, монсеньор! — с готовностью ответил молодой мушкетер. — Подождите, — урезонил его кардинал, — вы же еще не знаете, что именно я вам собираюсь предложить. — Не знаю, но уверен, что кардинал Франции не предложит мне ничего плохого или недостойного, — гасконец всегда говорил то, что думал. — Это верно. Я вам предлагаю всего-навсего партию в шахматы. Пойдемте наверх, — предложил кардинал. Шурша сутаной и изящно ступая в своих красных, неправдоподобно миниатюрных для мужской ноги туфлях, Арман Ришелье кошачьей походкой поднялся вверх по лестнице, ДʼАртаньян следовал за ним. Они очутились в комнате с шахматным столиком. — Присаживайтесь, — пригласил кардинал молодого мушкетера, но тот был так поражен всем происходящим, что ему пришлось повторять свое приглашение. ДʼАртаньян сел за стол, залюбовавшись фарфоровыми фигурками шахмат в стиле эпохи, которые кардинал заказал специально, чтобы они помогали ему продумывать политические и военные ходы. Юноша восхищенно смотрел на шахматные фигурки. Взгляд его был подобен взгляду ребенка, увидевшего новые игрушки. — Вы позвали меня, чтобы просто поиграть в шахматы? — спросил, наконец, Шарль. — Не совсем так, сударь. Это просто разминка для ума, — ответил кардинал с тонкой улыбкой. — Я смотрю, вам нравятся мои шахматы? — Они, словно произведения искусства, — проговорил молодой человек, смотря на кардинала с легкой непринужденной улыбкой. — А вы, я смотрю, ценитель подобного, и это нас объединяет, — их взгляды снова встретились, и Шарль почему-то вздрогнул. Оба молодых человека были довольно красивы, хотя и совсем разной красотой: не смотря на то, что ДʼАртаньян был еще совсем юн, было видно, что в будущем ему предстояло стать образцом мужественной воинской красоты… красота Армана Ришелье была тонкой, чуть женственной, но под хрупкой оболочкой скрывалась стальная душа. — Я рано стал сиротой, как и вы, думаю, это тоже нас объединяет. — добавил Арман. — Вашего отца убили? — спросил молодой гасконский юноша. Он все же вел себя смело, даже сидя за одним столом с такой великой личностью, как кардинал Ришелье. — Да, — твердо ответил кардинал. — Официально было объявлено, что он скончался от лихорадки, но я знаю, я всегда знал правду: его отравили, он был прево сначала при Генрихе Третьем, потом при Генрихе Четвертом и слишком много знал… от него избавились, это была его награда за то, что он служил Франции верой и правдой. Нам было почти не на что хоронить его, пришлось заложить бриллиантовую цепь Ордена Св. Духа, пожалованного ему еще Генрихом Валуа. Арман вздохнул. — А один из моих братьев — Анри погиб на дуэли, — продолжал он, — помню, я лишился чувств, когда узнал об этом. С тех пор ненавижу само слово «дуэль». — Мне очень жаль, конечно, монсеньор, — проговорил гасконец, —, но дуэли — это же рыцарский обычай, романтика! — Романтика, уносящая сотни жизней, — мрачно ответил кардинал. — Но я хочу покончить с этим раз и навсегда! Оба помолчали, каждый задумавшись о своем. — Начнем? — робко спросил ДʼАртаньян, повертев в руках туру. — Пожалуй, — ответил Арман. Молодой кардинал подумал о том, что его гость может быть голоден, позвонил в колокольчик, и слуга принес для них поднос с угощениями, за которыми почти сразу же потянулся вечно голодный гасконец. — Я хотел передать некоторые сведения Миледи, — сказал Шарль время спустя, —, но не смог выбраться из когтей одной особы. Это Констанция Бонасье. Вы можете немного рассказать о ней, монсеньор? Я подозреваю, что она может быть шпионкой. — А, малютка Констанция… — проговорил Арман с легкой улыбкой. — под корсажем этой прелестной особы побывали руки всего Лувра. Эта молодая женщина попала в услужение к королеве, благодаря доброте моей племянницы Мари-Мадлен-де Комбале, в благодарность она должна была иногда докладывать мне о том, что происходит на половине ее величества. Но негодница не устояла перед чарами королевы и перешла на ее сторону. Но она всего лишь пешка. — точеные пальцы кардинала, унизанные перстнями, при этих словах, действительно, передвинули пешку на шахматной доске. — А пешки ходят только вперед… примитивные фигуры. Вот королева — дело другое. Она ходит как угодно. — Кому угодно? — задумчиво спросил гасконец. — Тому, кто играет, — пальцы кардинала обхватили шахматную королеву. — А что делает король? — О, это самая слабая фигура, которая постоянно нуждается в моей защите, — Арман улыбался. — За что люблю шахматы, так это за то, что они похожи на нашу жизнь. Не волнуйтесь, ДʼАртаньян, у меня есть план, касаемо сюрприза, который можно преподнести королеве и госпоже-де Шеврез… Смотрите-ка, а мы сыграли в ничью. Вы — азартный игрок и сильный противник, ДʼАртаньян. Не хотите ли играть на той же стороне, что и я? А проще говоря, что бы вы сказали о чине лейтенанта в моей гвардии и о командовании ротой? — О, ваше высокопреосвященство! — воскликнул Шарль со смешанными чувствами. — Вы принимаете, не так ли? — Монсеньор… — смущенно начал ДʼАртаньян. — Как, вы отказываетесь?! — с удивлением воскликнул кардинал. — Понимаете, — начал Шарль, — о плаще мушкетера и королевской службе я мечтал с детства, ведь этот плащ носил мой отец. К тому же, теперь среди мушкетеров у меня есть друзья. — Но мне кажется, — возразил кардинал, — что мои гвардейцы — это в то же время и гвардейцы его величества и что в каких бы частях французской армии вы ни служили, вы одинаково служите королю. Да и что-то мне подсказывает, что рота мушкетеров вскоре будет расформирована… А друзья у вас обязательно появятся и здесь. Кроме того, знайте, что я щедр с теми, кто мне хорошо служит, и всегда могу обеспечить поддержку и защиту. ДʼАртаньян покачал головой: — Нет, ваше преосвященство, я уже все решил. Но я согласен служить вам иначе, сотрудничая с вами для блага Франции. Кардинал посмотрел на юношу:  — А вы мне нравитесь, ДʼАртаньян. — Вы мне тоже нравитесь, монсеньор, — честно ответил молодой гасконец. Юноша поднес к губам тонкие нежные пальцы Армана. — А вы, действительно, можете послужить Франции, поучаствовав в одном деле, от которого может зависеть жизнь самого короля, — проговорил кардинал. — Но, хорошенько подумайте, прежде чем соглашаться. Это очень опасное дело. …Когда ДʼАртаньян покидал кардинальский дворец было уже совсем темно. Друзья, поджидавшие его снаружи, засыпали юношу вопросами, на которые он ответил лишь одно:  — Просто в шахматы играли. — И кто кого? — простодушно спросил Портос. — Да никто никого, мы в шахматы играли. Портос, в задумчивости, почесал за ухом. На следующий день ДʼАртаньян умудрился спровоцировать ссору с гвардейцем по имени Бернажу. Портос вмешался было, но, когда гвардеец назвал его «тупым негром», пришел в дикую ярость и заорал: — Да, моя мать была сбежавшей чернокожей рабыней, да, мои дед и бабка принадлежали к племени тумба-юмба, а мои дальние предки и вовсе на деревьях сидели. Моя родословная, сударь, начинается там, где ваша заканчивается! В итоге, ДʼАртаньян и Портос назначили гвардейцу встречу, Арамис же был их секундантом. Первым должен был драться ДʼАртаньян. — ДʼАртаньян, ты знаешь, о чем нужно помнить во время дуэли? — спросил его тихо Арамис. — Должно быть, о чести, — ответил юноша. — Да нет, дурачок, о своей шкуре. Пинай, кусай, режь, если нужно. — Мой отец говорил мне, что нужно всегда оставаться рыцарем. Он учил меня драться с достоинством. — А умирать молодым он тебя не учил? Наконец, дуэль началась, и Портос с Арамисом с удовлетворением отметили, что ДʼАртаньян мотает сказанное на ус. Бернажу уже был легко ранен, когда показалось человек двадцать конных гвардейцев. — Оружие на землю! — закричали они. На сей раз, мушкетеры уже не стали затевать с ними драку. Хуже того, друзья, похоже, намерены были оставить его одного. — Уходим, Портос, все равно, мы ему ничем помочь не сможем, только тоже угодим за решетку, — сказал Арамис нарочито громко. — А какой смысл нам всем попадаться? — Но, как же наш девиз «Один за всех, и…» — возмутился Портос. — И каждый за себя, — закончил Арамис. ДʼАртаньяна отправили в тюрьму Шатле, там его отвели в камеру, где уже находился мужчина средних лет, с грубоватым лицом, которое изобличало человека, видавшего виды и обуреваемого разного рода страстями. — Вадим, к тебе компания! — крикнул ему тюремщик, вводя Шарля. — Кто ты и как здесь оказался? — спросил юношу тот, кого звали Вадимом. — Я — Шарль ДʼАртаньян, и меня предали друзья, — мрачно ответил юноша. — Вадим Дантон. — человек протянул Шарлю свою огромную ручищу, и гасконец пожал ее. — Очутился здесь по глупости, потому что был схвачен, когда находился с женщиной… в самый деликатный момент. — Она предала тебя? — Да, это все из-за того, что я изменил моей верной Сюзетте, не устояв перед чарами красотки, судя по всему, являвшейся агентом кардинала. Проклятый кардинал! — проговорил Вадим. — Но надо отдать ему должное, он очень умен, жаль только, что свой ум и способности он поставил на службу эксплуататорскому классу. Эту ошибку он оплатит собственной кровью. — Вы так говорите, а сами находитесь за решеткой, — проговорил Шарль. — Это ненадолго, — ответил Вадим. — Я выйду отсюда. Сегодня же. Вошел тюремщик и принес какую-то бурду. Гасконец скривился: — Что это за дрянь? — Можешь подыхать с голоду, коль не нравится, мушкетер, — ответил тюремщик и ушел. Заметив подозрительный взгляд Вадима, юноша сказал ему:  — Я не мушкетер… больше. Они предали меня. — Понимаю, парень. Тут Шарль увидел нечто, заставившее его поверить в чудеса, как в детстве. Он увидел в руке Вадима монетку. Мужчина взял ее, положил в руку, а потом провел над ней другой рукой, монетка исчезла. — Как ты это сделал? — по-детски восхищаясь спросил гасконец. — Вся суть любого фокуса состоит в том, чтобы отвлечь внимание и заставить смотреть в другую сторону, — загадочно ответил Вадим. Гасконец еще размышлял над его словами, когда мужчина, внезапно, начал корчиться в конвульсиях и вопить. — Эй, тюремщик! — закричал Шарль. — Что вы тут шум подняли? — проворчал тюремщик, входя. Увидев лежащего на полу Вадима, он проговорил: — Да он просто притворился. Тут взгляд тюремщика остановился на зажатой в руке Вадима монете, и глаза его вспыхнули алчным блеском. Он наклонился над «больным», чтобы забрать ее себе. Тюремщик хотел было уходить, когда заметил пропажу своей связки ключей, и тут же получил удар теми самыми ключами по лицу. — Конечно, притворился, — проговорил Вадим. — Я же говорил, что выйду отсюда сегодня же. — Вадим, не оставляй меня, я пригожусь! — крикнул ему ДʼАртаньян. Вадим кивнул:  — Пошли, парень! Когда они выходили из камеры, другие заключенные, увидев это, стали протягивать к ним руки сквозь решетку со словами:  — Освободи нас, Вадим! В это самое время в другой старинной королевской тюрьме под названием Бастилия ренегат Атос дожидался своей казни, когда к нему пришла посетительница. Это была его бывшая жена, некогда звавшаяся Анной-де Бейль, а ныне известная в некоторых кругах под именем миледи. — Что тебе нужно? — мрачно спросил граф-де Ла Фер. — Пришла позлорадствовать? — Я пришла сказать, что прощаю тебя и оплакиваю твою участь. — ответила Анна. Анна… — задумчиво проговорил бывший граф-де Ла Фер. — Твое повешенье… — Я прощаю тебя, — ответила Анна, глядя в глаза бывшему супругу. — Я жалею, что веревка была недостаточно прочной, — криво усмехнувшись, сказал ей он. — Подлец! — прорычала миледи и ударила его, после чего ушла, не оборачиваясь. Возможно, ей стоило навестить и другого своего родственника, также находившегося в Бастилии. Это был лорд Винтер, брат ее второго мужа-англичанина. Он был изначально против брака своего старшего брата с француженкой, но, поскольку тот не прислушался к его мнению на этот счет, решил отправить его на небеса с помощью яда. Узнав, что деньги брата наследует маленький племянник, которого он считал незаконнорожденным, достойный лорд сначала затеял судебный процесс с целью признания его таковым с дальнейшим лишением наследства, а потом и вовсе хотел отравить ребенка, также, как отравил отца или того, кто таковым считался. Поняв, что любящий родственник угрожает ее маленькому сыну и ей самой, Анна сказала пару слов кардиналу, и тот принял меры. Повторяем, миледи не нанесла визит своему деверю и сделала это зря, ибо тогда она, возможно, предотвратила бы его побег. И не только его. Когда она ушла, Атос прилег было на тюремную кровать, когда услышал какое-то царапанье за стеной, разделявшей его с соседом. — Эй, кто вы, и что там делаете? — закричал он. — Я — лорд Винтер, барон Шеффилд, — послышалось в ответ. — Что я делаю? Пробиваю себе путь к свободе и мщению. А вы кто? — Я — граф Оливье-де Ла Фер, иначе Атос. И мне нужно то же, что и вам: свобода и месть. И, судя по вашей фамилии, мстить вы собираетесь тому же человеку, что и я, то есть женщине, приходившейся вам невесткой, а мне — женой. — Женой? — переспросил англичанин. — Да, я первый муж милой особы, по вине которой мы оба находимся здесь. Бежим вместе и объединим свои усилия против нее. Вы не пожалеете, что доверились мне. — Что же, мне нечего терять, я согласен, — ответил лорд Винтер. Метая громы и молнии, подобно Юпитеру, с которым его однажды мысленно сравнил гасконец, господин-де Тревиль устраивал выволочку Портосу и Арамису на глазах у всей роты. Друзья имели вид провинившихся школьников, которых ругал строгий учитель. — Вы знали, что дуэли запрещены, но позволили ДʼАртаньяну продолжить! О чем вы, вообще, думали? — Мне как-то неуютно, меня еще никогда так не отчитывали, — поджав губы, проговорил Арамис. — Мне тоже не сладко, — проворчал Портос. — Тебе не привыкать, а я ведь натура романтическая, — жалобно ответил его нежный друг. — ДʼАртаньян в тюрьме по вашей милости! Один… без поддержки… приговорен к казни… Надеюсь, вы собой довольны?! — вопрошал проникновенным голосом капитан мушкетеров. — Вольно! Портос и Арамис потупились, остальные мушкетеры смотрели на них с презрением. Кабинет Тревиля. Время спустя. — В десять утра ДʼАртаньяна посадили в Шатле, в тюрьме он будет ожидать казни, — сказал Тревиль Портосу и Арамису, находившимся тут же. — Поздравляю, я сам было поверил, хотя знал, что это шарада. — Наши товарищи считают нас предателями, нас все ненавидят. Мне от этого тошно, — мрачно проговорил Портос. — Надо отдать должное кардиналу, — сказал Тревиль, — эта идея с фальшивой дуэлью и арестом нашего гасконца — блестяща. Вадим должен верить, что ДʼАртаньян, действительно, арестован. Да, он не поверил бы мушкетеру, но поверит незнакомцу. Вадим украл достаточно пороха, чтобы затеять свою маленькую войну. Где он, что он задумал, где его люди? Если ДʼАртаньян узнает ответы на все эти вопросы, значит, это того стоило. — Я думаю, что-то, что кардинал выбрал для этой миссии нашего гасконца, говорит в пользу его проницательности, — с важностью проговорил Портос. — Он разбирается в людях, пожалуй, не хуже меня. — Ты совсем не разбираешься в людях, особенно, трезвый, — рассмеялся Арамис. В тот день была Страстная пятница, и королева, по сложившейся традиции, должна была даровать десяти заключенным свободу. Великосветская дама в кружевах и бриллиантах, благоухающая духами, подобно видению из другого, сказочного мира предстала перед походившими на собственные тени людьми, одетыми в рубище. Глядя на выведенных перед нею заключенных со смесью жалости, ужаса и отвращения, молодая королева, после размышления выбрала десять из них, наиболее достойных в ее глазах того, чтобы обрести свободу. В глубине души Анна Австрийская была не чужда толики доброты и сострадания, и для каждого из этих отверженных у нее нашлось доброе слово и кошель монет для того, чтобы начать новую жизнь. — Некоторые из этих людей порочны с рождения, самые закоренелые могут принять ваше благородство за слабость, — в задумчивости проговорил Тревиль, находившийся рядом с нею. — Вы полагаете? — лицо прекрасной королевы омрачилось, она была искренне опечалена. В это самое мгновение из дверей тюрьмы Шатле выбежали Вадим, ДʼАртаньян и целая толпа других заключенных, позаимствовавших оружие у охранников. Началась свара. — Защищайте королеву! — крикнул Тревиль. Но в начавшейся суматохе, ловкий и сильный, словно тигр, Вадим ухитрился подбежать к королеве и схватить ее, приставив пистолет к ее виску. — Назад, или ваша королева умрет! — пригрозил он. — Не стрелять! — крикнул капитан мушкетеров, а король с плохо скрытой радостью смотрел на детину, угрожавшего застрелить его жену. Неужели сейчас его избавят от ненавистной жены, и он станет вдовцом? «Ну же, стреляйте, друг мой!» — казалось, говорил красноречивый взор его величества. Людовик продолжал с надеждой смотреть в сторону Вадима и перепуганной королевы, пока его не увели в безопасное место. Кардинала не было, он занимался делами. — Назад! Назад! Открыть ворота! — угрожал Вадим. — Делайте, как он говорит! — скомандовал Тревиль, встретившийся взглядом с ДʼАртаньяном, который незаметно кивнул. — Быстро! Открыть ворота! — Я же сказал, что меня просто выпустят отсюда. — торжествующе проговорил Вадим. — Если с ней что-то случится, — тихо сказал ему Шарль, — нам всем конец. Отпусти ее, она тебе больше не нужна. Уходим. — Ваше величество, прошу прощения. Надеюсь, за исключением этого инцидента, визит вам понравился, — насмешливо сказал Вадим королеве и чмокнул ее в щеку, проведя пистолетом по ее нежным губам, после чего резко выпустил. Снова началась драка со стрельбой, в коей ДʼАртаньян принимал самое деятельное участие… на стороне Вадима, само собой. Молодая королева была подхвачена мушкетером Арамисом, который накрыл ее своим телом. — Не волнуйтесь, ваше величество, — проговорил Арамис. — Вы в надежных руках. — И правда, в руках, — по-детски улыбнулась Анна, нежно прижавшись к молодому мушкетеру, приятно напоминавшему ей Бекингэма. Как же давно у нее не было мужчины! Вспомнив омерзительные прикосновения, которыми удостаивал ее жалкий муж, что, к счастью бывало очень редко, молодая королева побледнела и задрожала от отвращения. — Что с вами, ваше величество? — заботливо спросил Арамис. — Ничего, ничего… — зашептала она. — Я просто разволновалась. — Все уже позади, ваше прекрасное величество, — Арамис с трудом удержался от искушения припасть к коралловым устам оберегаемой им живой богини. — Вы ранены! — с искренним волнением проговорила Анна, нежно проведя рукой по его красивому лицу. — В сердце, ваше прекрасное величество, в сердце… стрелой Амура. Отныне там царите вы, — пылко зашептал ей молодой мушкетер. Пале-Кардиналь, тот самый кабинет, в котором кардинал принимал молодого гасконца. На сей раз его преосвященство выслушивал доклад-де Тревиля. — Ну и что замышляет Вадим? — расспрашивал кардинал. — Войну? Восстание? Я должен знать, сообщайте мне, как будут идти дела. А ДʼАртаньян пусть будет очень осторожен, ведь по Вадиму будут стрелять без предупреждения, а он находится рядом с ним. Тревиль поклонился. Когда капитан мушкетеров покинул кабинет кардинала, из боковой двери вышла миледи Винтер, державшая в руке букет из лилий. — Вы все слышали? — спросил ее Арман. — Разумеется, монсеньор, — ответила она. — ДʼАртаньян — человек на вес золота, его нельзя терять. — Вы правы, хоть в вас и говорит сейчас просто влюбленная женщина. Его смерть была бы большой потерей, но он знал, на что шел. Но что вы хотите предложить, миледи? — Я хочу в свою очередь внедриться в окружение Вадима, в качестве его любовницы. Так я смогу помочь нашему гасконцу, монсеньор, и достойно послужить вам. — молодая женщина пристально смотрела на своего шефа. — Простите, миледи, но этот план просто безумен, — ответил Арман. — Вадим уже был соблазнен вами, что привело его в тюрьму, а он не такой идиот, чтобы снова поверить вам. Прекрасное лицо леди Винтер моментально приняло выражение пылкой влюбленности, глубочайшего раскаяния и печали. На ее длинных черных ресницах застыли алмазные слезинки. Она протянула руки к удивленно смотревшему на нее кардиналу со словами:  — Прости меня, Вадим! Я не знаю, как это произошло! Подлые люди кардинала, очевидно, следили за мной с самого начала! Так мучительно было узнать о том, что тебя арестовали и бросили в тюрьму… Ты был таким нежным, любящим… Я готова загладить свою вину любым способом. Говоря так, миледи села на колени к молодому мужчине, обняв его за шею. Ее красивые голубые глаза влюбленно заглядывали в его лицо. Арман, в эту минуту почти поверивший в то, что зовется Вадимом и, что слова этой женщины искренни и обращены к нему, прижал красавицу к себе покрепче и поцеловал ее в губы. Анна осторожно высвободилась из его объятий и проговорила с легкой насмешкой:  — Ваше преосвященство, я вам служу уже девять лет, и вы еще сомневаетесь в моих способностях? — Больше не сомневаюсь, — серьезно ответил он. Миледи поцеловала его руку и с торжествующей улыбкой на устах направилась к выходу. — Значит, цветы были не для меня? — неожиданно проговорил Арман. — Нет! — чуть насмешливо бросила миледи и скрылась за дверью. Двор Чудес, самое мрачное и зловещее место в Париже. Логово Вадима. Вадим мрачно разглядывал сидевшего напротив него молодого гасконца. — Мой друг Феликс считает, что тебе тут не место, — проговорил он. — Он не любит мушкетеров, как и я. — Я не мушкетер, я просто беглый преступник, — спокойно ответил молодой гасконец, не отводя глаз. — Что с меня взять? — Позволь предложить кое-что… — проговорил Вадим, пододвигая табуретку к юноше. На нее он положил его руку и занес над ней нож. — Сыграем в небольшую игру. Сейчас я буду отрезать тебе по одному пальцу, пока ты не признаешься, что шпион. — А если не признаюсь? — Шарль бесстрашно смотрел ему в лицо. — Перейдем к пальцам ног, — ответил убийца. — Давай, Вадим, режь! — крикнул Феликс, бандит с мрачным, испитым лицом, гораздо менее примечательным, чем у главаря их банды. — Нет, — Вадим спрятал нож, — ему можно верить. Я вижу, каков человек, когда смотрю ему в глаза. Он — славный малый. — Вадим, ты пожалеешь об этом! — воскликнул с досадой его сообщник. — Не обращай внимания на Феликса, — сказал Вадим Шарлю почти ласковым голосом. — У рыбы и то больше мозгов… Добро пожаловать в наше славное дело, товарищ! Мы будем строить новую Францию! — Как же? — с искренним интересом спросил ДʼАртаньян. — Сначала мы убьем короля и королеву, потом вздернем всех дворян, — ответил Вадим Дантон. — Аристократов на фонарь! Да здравствует свобода, равенство, братство! — Мы станем героями! — восторженно воскликнул Феликс. Наивный, он не знал, что, на самом деле, у их главаря гораздо более приземленные планы: после убийства королевской четы и кардинала Вадим собирался разграбить королевскую сокровищницу и сбежать заграницу вместе со своей любовницей Сюзеттой. Увы, он обладал огромным обаянием и потрясающей харизмой и, поэтому, другие члены банды безоговорочно верили его лживым лозунгам. Неожиданно — хотя, впрочем, так уж неожиданно ли? — Арамис получил приглашение явиться пред державные очи ее величества Анны Австрийской. Изящного мушкетера сопровождал его могучий друг Портос, немного переживавший по этому поводу: — Что, если она тебя вызвала, чтобы наказать за то, что ее от лап Вадима не смогли уберечь? Арамис очаровательно улыбнулся:  — Дорогой Портос, будьте спокойны на этот счет. Сдается мне, ее величество вызвала меня, чтобы, напротив, поблагодарить. Портос пожал плечами. Арамис очутился в прекрасной атмосфере кабинета королевы. Анна Австрийская была чудо как хороша в парадном платье, украшенном драгоценными камнями, а также золотыми и серебряными чеканными пластинками. Ее зеленые глаза сейчас сияли от радости, на самом прелестном лице молодой королевы, обычно высокомерном, сейчас был написан какой-то детский восторг. Молодой мушкетер склонился перед королевой Анной в изящном поклоне и поднес к губам ее прекрасную руку. — Арамис… — проговорила она. — Самый храбрый и… самый красивый из всех мушкетеров. — Ну, «самый храбрый» — это преувеличение, ваше величество. — ответил Арамис, не отказавшийся, однако, считаться самым красивым из мушкетеров. — Ничуть, — ответила молодая королева. — Как ваша рана? — Немного побаливает, — сказал ей мушкетер, толком не зная, что отвечать по поводу легкой царапины, которую королева назвала раной. — Бедный, храбрый Арамис! — горестно воскликнула Анна Австрийская и нежно провела рукой по его щеке. Он позволил себе поймать ее руку и вновь поднести к губам, на что ее величество вовсе не изволила гневаться, напротив, милостиво улыбнулась. Сняв с прелестного пальчика сапфировый перстень, она вложила его в руку мушкетера:  — Примите этот скромный дар, в благодарность за проявленную вами доблесть. Арамис поцеловал перстень: — Я буду хранить дар моей прекрасной королевы у самого сердца. — Надеюсь, вы достаточно вознаграждены? — спросила Анна. — Не совсем, — ответил молодой мушкетер с легкой улыбкой. — Чего же вы хотите, сударь? Арамис ответил Анне одним лишь взглядом. Нежные щечки ее величества слегка покраснели, но она лишь милостиво улыбнулась и кивнула ему. Время спустя в алькове молодой мушкетер показал своей прекрасной королеве разницу между собой и ее унылым мужем. Тело молодой женщины было довольно соблазнительным, хоть и несколько полноватым. Арамис покрывал страстными поцелуями ее пышную грудь, нежную кожу живота и белоснежные бедра. Потом он овладел молодой женщиной с неистовством, заставившим ее застонать, пронзая ее нежное лоно своим длинным «клинком». — Джордж… — простонала Анна, забывшись. Молодой мушкетер слегка нахмурился, но продолжил ласкать ее величество. «Ладно, называй меня, как хочешь, но за новым королем, который будет подчиняться мне и моему ордену, дело у нас не станет.» «Сначала любовница кардинала, потом герцогиня-де Шеврез, теперь сама королева! — тревожно размышлял его друг Портос. — Опять Арамис, словно браконьер, в погоне за запретной дичью. Снизил бы планку уже, что ли…» Став, как ему казалось, уже полностью своим человеком в банде Вадима, Шарль стал выполнять вторую часть плана. — Вадим, а какую цель ты преследуешь? — с деланной наивностью спросил он. -Ты просто хочешь умертвить короля и королеву? Все начали шептаться:  — Вот же наглый гасконец. Вадим криво усмехнулся:  — Парень, у тебя, очевидно, что-то со слухом. Как я уже говорил, мы собираемся ниспровергнуть существующий строй, избавившись от аристократов. Хотя, возможно, ты хочешь узнать мои планы более детально? Коль так, слушай: мы взорвем Лувр, захватим Арсенал, возьмем Бастилию. Народ должен поддержать нас. Тут в комнату впорхнула некая красотка, очень смахивающая на уличную девку. — Вадим! — прощебетала она, обняв его за шею. Вадим, при всех его отрицательных качествах, был незаурядным человеком, но, странная игра судьба, к этой гулящей женщине он был неравнодушен. — Когда ты для меня достанешь новые безделушки? — спросила она, надув губки. — Потерпи, Сюзетта, скоро у тебя будут безделушки не хуже, чем у самой королевы. — серьезно ответил он. Шарль изобразил улыбку своего галантного друга Арамиса, когда в комнату вошла эта кокетка. — Вадим, а что это за милый юноша? — спросила Сюзетта. — Это один толковый малый, с которым я познакомился в Шатле. — ответил Вадим. — Он помогал мне с побегом. Его предали дворяне-мушкетеры, и теперь он с нами заодно. Сюзетт еще раз присмотрелась к красивому смуглому юноше:  — Сразу видно, что настоящий народный герой! — и, опомнившись, добавила. — Спасибо, что помог Вадиму! Брюнет, смотря на красотку, продумывал план. Вадим улыбнулся:  — Вот видишь, я же говорил, что это славный малый! Немного помолчав, он сказал своему угрюмому помощнику:  — Пошли, сделаем вылазку, Феликс! — Сюзетт, ты очень красивая женщина, — проговорил гасконец, оставшись наедине с прекрасной дамой. — Благодарю, — кокетливо улыбнулась дамочка. Шарль приобнял ее и, поскольку мужчина и женщина, оставшись вдвоем, не читают «Отче наш», заключил прелестную Сюзетту в свои объятия. — А не хочешь ли ты рассказать мне, что задумал Вадим, только честно? — спросил он даму, после того, как они насладились друг другом. — А почему это тебя так интересует? — красотка сделала губки бантиком. — Что-то мне подсказывает, что ты не так уж предан Вадиму. — Я не предан тем, кто сам не предан никому. Просто не хотелось бы, чтобы Вадим предал и меня, как он обычно, насколько я знаю, предает других, — проговорил Шарль, смотря на эту гризетку. Юноша провел пальцем по ложбинке между грудями девушки. — А тебя это так волнует? Вадим же и тебя предал, разве нет? — Да, предал, — ответила она. — Я любила его, а этот мерзавец мне изменил с одной англичанкой, которую все называли «Миледи», после чего и угодил в Шатле. И я считаю, поделом ему, но одинокой девушке так сложно без поддержки и защиты в этом мире и, поэтому, я с ним. В это самое время Вадим, Феликс и другие члены банды столкнулись с соперничающей группировкой, превышавшей их численно. Вадиму грозило поражение, и люди из соперничающей банды собирались было схватить его, как вдруг раздалось несколько выстрелов, и они рухнули замертво. Вадим обернулся. Перед ним стояла дама в малиновом платье и плаще, скрывающем половину лица. — Кто ты? — спросил мужчина. — Вероятно, твой ангел-хранитель, — ответила дама до боли знакомым голосом и откинула капюшон. Это была миледи. Вадим затрепетал, услышав этот милый голосок, а когда увидел, что его догадка оказалась верной, выхватил дагу. Мужчина был зол на эту женщину, так как именно из-за нее он оказался в заключении. — Зачем ты помогаешь мне? Ты же верная кошка кардинала. Он попытался атаковать ее. Анна и не подумала сопротивляться, она опустила пистолет и проговорила со скорбным выражением прелестного лица те же слова, которые уже произносила в кабинете кардинала, для демонстрации своих способностей:  — Прости меня, Вадим! Я не знаю, как это произошло! Подлые люди кардинала, очевидно, следили за мной с самого начала! Я вовсе не работаю на кардинала, более того, я — его жертва! Так мучительно было узнать о том, что тебя арестовали и бросили в тюрьму… Ты был таким нежным, любящим… Я готова загладить свою вину любым способом. Но Вадим был глух к словам любви этой женщины, он лишь с усмешкой проговорил:  — Ты умрешь сегодня вместе с этим предателем из мушкетеров. Приковать эту кардинальскую ищейку к ее милому! Когда Миледи вели под руки, любовница Вадима, привязав обманутого ею Шарля к бочке с порохом, поцеловала его в губы на прощанье и проговорила:  — Такой красивый юноша и так глупо погибнет, это так трагично! Женщина пустила театрально слезы, а потом отошла от храброго гасконца. — Никому не обмануть моего Вадима, — сказала красотка Сюзетта, обняв своего любовника. Тот чмокнул ее в губы и проговорил:  — Знаешь, а я горжусь тобой, женщина. Как ловко ты обдурила этого мушкетера! ДʼАртаньян проклинал собственную глупость. Кардинал ошибся в нем, предложив ему поучаствовать в этом деле. Когда же юноша увидел свою возлюбленную в лапах этих низких бандитов, кровь закипела в его жилах. Дама его сердца здесь, она явилась на помощь ему и теперь должна умереть по его вине… — Не трогайте даму, мерзавцы! — закричал Шарль. — Заткнись, гасконец! — крикнул Вадим и ударил храброго гасконца кулаком в челюсть. Но гордый юноша лишь сплюнул свою же кровь на камзол Вадима и проговорил: — Мои друзья найдут тебя. — Хах! Пусть приходят, пусть приходят твои друзья, мы и их хорошо встретим. — к Вадиму, похоже, вернулось хорошее расположение духа. Он представлял себе, как разграбит сокровищницу и уедет вместе со своей милой Сюзетт туда, где их никто не достанет. Там он оденет ее в шелка-бархаты. — Подлец! — зарычала, словно раненная львица, миледи. — Тебе это так не сойдет с рук! — А что вы мне сделаете? Через два с половиной часа вас уже не будет в живых. Как только эти песочные часы покажут полдень, вы умрете, и даже кардинал не успеет вас спасти, он будет занят хаосом, который устроят мои люди…, а может, и сам уже будет мертв. Миледи знала, что он, увы, прав, но, все равно, произнесла с угрозой в голосе:  — Пусть даже мы умрем, но умрешь и ты тоже, так как мы будем отмщены. И твоя шлюшка не успеет насладиться награбленными камушками и шмотками. Тебя же пришибут собственные люди, когда поймут, что все твои разглагольствования о всеобщем равенстве служат лишь прикрытием для собственной алчности! Сюзетт надула губки:  — Вадим, эта стерва меня оскорбляет! — А… тебя еще можно оскорбить? — насмешливо спросила миледи. Вадим с силой ударил миледи по лицу:  — Закрой свой грязный рот, тварь! Ты и пальца Сюзетты не стоишь! — Куда уж мне…- с насмешкой отозвалась миледи. — Я так низко не опускаюсь. — Ты… ты… — ДʼАртаньян задыхался в бессильном гневе, зная, что сейчас он ничем не может помочь даме своего сердца, ибо также беспомощен. — Ерничайте сколько хотите, — насмешливо проговорил Вадим. — Но скоро вы взлетите на воздух вместе с Лувром, который соединяется с этим помещением, благодаря подземному ходу, вырытому еще во времена Генриха Четвертого, отца нынешнего короля. Я служил во дворце и знаю все тамошние ходы и выходы. Время пошло, тик-так, — с этими словами Вадим ушел вместе со своими людьми, уведя с собой Сюзетту, бросившую злорадный взгляд на миледи. — Вот и всё.- послышались равнодушные слова миледи. Она даже не плакала, нет, ее успокаивал вера в отмщение. — Похоже, иногда жизнь, действительно, длится короче любви… Оба потеряли надежду: кому нужны эти двое несчастных? Именно в этот момент ДʼАртаньян понял, что судьба безжалостна… — Прости меня, Шарль, — сказала миледи гасконцу, — это из-за меня ты здесь, но, когда я давала кардиналу совет взять тебя на службу, я просто хотела устроить твою судьбу и… получить возможность находиться рядом с тобой. — Тебе не за что извиняться, любовь моя. Тем более, сейчас нет смысла сожалеть о прошлом… Она чуть меланхолично улыбнулась ему. Гасконец потянулся к ней, насколько это ему позволяли путы, и поцеловал ее в губы. Охваченные чувствами, влюбленные уже не слышали ничего вокруг — мир растворился для них, как вдруг послышались шорохи и на фоне мрака неожиданно появились… Портос, Арамис и Рошфор. Первый прервал романтику: — Так, голубки, любезничать продолжите потом…- после чего мужчины взялись за спасение привязанных. — Как вам удалось нас найти? — спросила миледи, немного удивившаяся этому единению роялистов и кардиналистов. — Ничего не скрыть от его преосвященства… — пояснил Рошфор, без памяти любивший своего шефа-кардинала и преданный ему, как пес. — Да и заботу о подчиненных никто не отменял… Миледи и ДʼАртаньян переглянулись. В глазах обоих сияла искра надежды. — Господин-де Тревиль тоже не подгадил, — Портос решил вставить словечко в пользу своего пусть сварливого, но любимого капитана. — У них с его преосвященством, как я понял, временное перемирие. — Да, — подтвердил Рошфор, — я сам слышал, как его преосвященство говорил господину-де Тревилю: сейчас нам нужно действовать сообща ради Франции, которую мы оба настолько любим, что, похоже, стали ревновать ее друг к другу. — Все это хорошо, — сказала миледи, — но нужно предупредить кардинала о планах Вадима. — Это даже не обсуждается. Вернёмся — в первую очередь…- Вадим настойчиво повторял, что хочет убить королевскую чету и господина кардинала. — проговорил гасконец. — Но мне показалось, что наибольшую ненависть он испытывает к королю. Интересно, в чем ее причина? — Кажется, я знаю разгадку, — ответил Рошфор. — Вадим, как я слышал, является бастардом покойного короля Генриха Четвертого, а значит, единокровным братом его величества и, скорей всего, испытывает к нему ненависть и зависть из-за того, что не родился на ступенях трона. В юности он служил во дворце, но потерял место и вполне мог угодить в тюрьму из-за того, что его подозревали в краже подвесок, подаренных нашей королеве ее августейшим супругом, поскольку Вадим еще до того давал повод подозревать себя в том, что он скор на руку. Но арестовать стервеца не смогли, поскольку он, словно сквозь землю провалился… с подвесками вместе. Потом господин философ Ларошфуко, известный своей большой «любовью» к его преосвященству, приписал исчезновение подвесок ему, якобы он мстил ее величеству за то, что предпочла ему покойного Бекингэма, — клеврет кардинала сплюнул. — Проклятый англичанин! — Всегда ненавидела эту тварь, — глаза миледи горели презрением, словно уголья, — ничего, он своё получил… — Как быть с Вадимом? — спросил гасконец. — Это покажется вам всем странным, но даже после случившегося я стараюсь верить в справедливость… — Поддерживаю, Провидение не дремлет, — отозвался Арамис, поглядывая на Портоса, который, судя по его виду, желал хорошенько отделать Вадима за всё ''хорошее''. После того, как и спасители, и спасённые, уже двинулись в путь, злорадно ухмыляющийся Вадим пришёл на место, где, казалось бы, ещё недавно пленил миледи и гасконца, но вот… слышится взрыв. Заговорщик не мог знать, что миледи все же оставила для него немного взрывчатки, чтобы слегка помочь Провидению… А что до Сюзетты… Похоже, ее бывшая соперница, миледи, так и не успела с ней ''попрощаться''. …За свои заслуги перед короной Франции гасконец был щедро вознагражден кардиналом, пожаловавшим ему 50000 экю и королем, пожаловавшим 50 пистолей, что являлось для него беспрецедентным проявлением щедрости, и даже удостоившим его своим королевским «благодарю». — Красивый юноша… — промурлыкал его величество, потрепав ДʼАртаньяна за щеку. Шарль покраснел, под взглядом Людовика, смотревшего на него так, как по мнению гасконца, можно смотреть только на женщину. Юноша был счастлив, когда что-то отвлекло внимание короля, и его величество забыл о нем. Молодой гасконец пребывал в растерянности: он не знал, что делать с такой огромной суммой денег. По размышлении он принял решение, за которое многие сочли бы его безумным: часть денег он раздал жителям своей родной деревни и самого Беарна, часть пошла на реставрацию старого замка его гасконских предков, а на оставшиеся деньги он купил кольцо для дамы своего сердца. Он еще не собирался делать Анне предложение, ибо боялся, что его отвергнут… это был просто подарок. Анна взглянула на своего возлюбленного сияющими глазами: так она не смотрела даже на графа-де Ля Фер тогда, когда ей чудилась его любовь. — Шарль…- Анна будто утратила дар речи в перебранках с этой мерзкой Сюзеттой, — Шарль, даже после всего, что мы пережили вместе, после того, как сплетённые нити наших жизней едва не разорвались, я всё же спрашиваю тебя: ты действительно любишь меня? ДʼАртаньян просто подошел к ней и, молча, заключил в свои объятия, впившись в ее губы долгим, страстным поцелуем. Храбрый с врагами, но робкий со своей возлюбленной, юноша, однако, так и не решился сделать ей предложение, хотя душа его пылала. А что же 50 пистолей, пожалованные его величеством, спросите вы? На них ДʼАртаньян, Портос, Арамис и Рошфор устроили пирушку в кабаке. — Ну, за единение! — провозглашал очередной тост великан-мушкетер. ** — Монсеньор! — с порога заорал Рошфор, подходя к нахмурившемуся кардиналу и достав из-под плаща бутылку вина. — Может, винца? — Благодарю, Рошфор, но я думаю, что вам уже хватит… — Хорошо, раз Вы просите… — граф взял изящные руки Армана Ришелье, поднося к губам и целуя со… страстью?! — тогда, может, устроим романтический ужин при свечах? — Завязывали бы Вы, граф, с ''романтикой…''- продолжал отчитывать своего подчиненного кардинал, высвобождая руки. — Это ещё почему? — громко и наигранно возмутился Шарль-Сезар-де Рошфор, после чего с лёгкостью подхватил своего господина на руки и понёс Бог знает куда. — Отпустите меня, Рошфор! — негодовал Ришелье, затем шёпотом добавляя: — Пьяница. — Не отпущу. Никогда, Ваше Высокопреосвященство, я Вас не отпущу! — Хорошо, хорошо, не отпускайте, но, прошу Вас, Рошфор, не кричите Вы так! Граф остановился возле спальни кардинала и опустил его наконец-то, после чего поднёс палец к губам первого министра: — Тссс… Нас могут услышать… — и тут же его ладонь скользнула по щеке Армана, который, в свою очередь, не поддавался пьяным ухаживаниям верного агента. — Рошфор, я всё понимаю, вы пьяны, но… Я очень устал сегодня, давайте в другой раз…- и, уже надеясь на согласие, повернулся на каблуках к лестнице, но уйти не удалось: граф схватил его под локоть, поворачивая обратно. — В другой раз никак. Моё желание может… — он положил руки на хрупкие плечи кардинала, спуская к груди, — угаснуть… — Вы совсем с ума сошли?! — возмутился Арман. — Немедленно выпустите меня! Фи, варвар, от вас пахнет. — Тише Вы… — Рошфор открыл дверь в спальню, мягко втолкнув туда кардинала, и после недолгой паузы добавил: - Ну, вы раздевайтесь, просто так что ли пришли? Бледные щеки Армана покрыла краска. Он знал поговорку, что если изнасилования нельзя избежать, то нужно расслабиться и получать удовольствие. Молодой кардинал слегка вздохнул:  — Тогда может поможете мне? — С радостью! — Рошфор улыбнулся до ушей. — И не смущайтесь мне тут… Свои же люди. ''Господи, какой же он красивый…'' — подумал граф и принялся ''помогать'' обожаемому шефу. Шарль-Сезар в нетерпении срывал одежду с Армана, чувствуя себя маленьким мальчиком, который вот-вот распакует игрушку, подаренную ему на Рождество. Когда граф, наконец, закончил, взгляд его горящих черных глаз стал будто прикован к белому, похожему на фарфор, телу Армана. Его любимый начальник стоял, опустив свои голубые глаза, чем вызвал умиление у опьяневшего от вина и любви Рошфора. Он подошел к Арману и, властно накрыв его худые плечи руками, принялся покрывать поцелуями его бледное лицо, шею, мраморно-белую, почти безволосую грудь, плоский живот. Его пальцы поглаживали и иногда царапали нежную, еще не дряблую кожу кардинала. Арман, наконец, поборол смущение. Пальцы кардинала поглаживали восхитительные пряди опьяненного вином Рошфора. Арман приподнялся на цыпочках, ибо на самом деле был не так уж высок, высоким его делали сутана да собственный стройный, гибкий стан, и нежно впился в губы молодого порученца. Страстный поцелуй мог бы продолжаться вечность, если бы в покои кардинала не заглянул король. Людовик, увидев эту сцену любви, пришел в бешенство и кинул во влюбленных хрустальную вазу. Ваза с треском разбилась. Когда Арман осмотрел серьезным взглядом повреждения, то лишь вздохнул и продолжил целовать своего верного слугу. Лицо короля Людовика было белее смерти. Ришелье прикинулся, что не слышит слов своего короля. В его жизни было много такого, что бы не вытерпел простой смертный со слабой душой. Кардиналу уже надоело быть мальчиком на побегушках у этого слабого, капризного и жестокого создания. Он давно мечтал о том, чтобы связать себя хоть какой-нибудь привязанностью, помимо этого мелочного ребенка, по отношению к которому он чувствовал что-то среднее между жалостью, нежностью и презрением. Рошфор с трепетной нежностью прижимал к своей груди любимого начальника, иногда посматривая на короля с вызовом. Пьяному, известное дело, море по колено, и Шарль-Сезар сейчас всерьез подумывал о том, не довести ли им до инфаркта этого пуделя, именующегося королем? Его возлюбленный Арман гораздо более достоин таковым называться, и это ходячее недоразумение мизинца на его руке не стоит… Думая так, Рошфор, действительно, поцеловал нежный мизинец Армана и взял в рот. От такой наглости король Людовик Тринадцатый чуть было не упал в обморок. Ему повезло, потому что «большой ребенок» опирался на стенку руками. Он продолжал в бессильной злобе смотреть на кардинала и его верного слугу Рошфора. Именно в этот самый момент в голове молодого длинноволосого мужчины появилась мысль о том, чтобы истязать, и насиловать объект своей любви, а затем убить, так как игрушка короля не должна доставаться никому, кроме самого короля. В противном случае она должна быть сломана. Кроме того, в глубине души он ненавидел кардинала за то, что он являлся тем, кем должен был быть он сам, но на что ему катастрофически не хватало таланта. Подчинить, унизить, заставить корчиться в муках и молить о пощаде… на самом деле, он всегда мечтал об этом. С виду слабый и безобидный Людовик с детства отличался склонностью к садизму. С раннего детства очаровательное дитя играло в дворцовом саду в охоту — в роли добычи выступали бабочки, и попавшимся в сиятельные ручки юного дофина чешуекрылым приходилось несладко: милый ребенок познавал их устройство, отрывая им крылышки. Пойманным птицам, правда, он крылышек отрывать не мог, сил не хватало, — приходилось их просто ломать, зато можно было выщипывать им перышки, это гораздо дольше, а птичка при этом еще жива! Когда Генрих IV узнал, как развлекается его долгожданное дитя, он поступил с ним совершенно не по современным педагогическим канонам — собственноручно выдрал Его Королевское Высочество дофина ремнем, как Сидорову козу. На жалобные вопли супруги он не реагировал, хладнокровно объяснив ей, что, когда их отпрыск станет королем, его уж точно некому будет выпороть ремнем, поэтому не надо терять времени. Мальчик вырос, и теперь он воспринимал красивого бледного человека в красном, как большую прекрасную бабочку, вроде тех, которых он разрывал в детстве! Да, любовь — прекрасное чувство, но иногда во имя ее совершаются не только подвиги, но и преступления.