Оdipuskomplex

В психологии существует понятие, которое Зигмунд Фрейд в своих трудах назвал "Ödipuskomplex". Для всех психоаналитиков нашего времени оно является таким же обыкновением как, например, депрессия или комплекс неполноценности. Для меня же оно стало тем, что уничтожало меня каждый день. Отец был жесток и постоянно повторял «ты должен быть лучшим из лучших». Только сейчас я понимаю, что это была попытка помочь мне устроиться в жизни, ведь Эден-сити перемалывал слабых, словно жернова пшеницу, но тогда я ночами сидел над книгами, лишь бы добиться поощрения. Мне, ребенку, немного было нужно: пара слов и я стал бы счастливейшим человеком во всем мире. Однако этого так и не произошло, а я день за днем все больше и больше становился заложником Ödipuskomplex, убеждаясь в том, что отец меня не любит. Его казнили за заговор против Правителя вместе с десятком других людей. А спустя пару лет к власти пришел Он. Тот, кто скоро стал меня называть лучшим из лучших, представляете? То, к чему я шел практически половину своей жизни, ломая себя раз за разом, продираясь сквозь таблицы, непонятные термины и цифры, стало реальным в один момент. Удивительно, но Он почти сразу устранил все беспорядки. Не было публичных казней, как с моим отцом — хотя прежний Правитель не гнушался подобного — преступников всего-лишь изгнали из Эдена. Он был властным, наверное, даже авторитарным, но и это слово не может в полной мере передать то ощущение зыбучих песков, внезапно утягивающих мои колени вниз, когда Он проходил мимо или зацеплял взглядом. Было немыслимым смотреть на него как-либо иначе, нежели снизу вверх. Справедливый, по-настоящему сильный. Такой, каким я желал бы видеть своего отца. Он позволил мне стать ближе, чем кому-либо, однако его дочь не имела и половины того стержня, что был у Него. Жалкая пародия, но тогда я готов был довольствоваться и малым, ведь я видел в Его глазах одобрение, когда просил руки Лилит. Лучший и дочь Правителя. Мы должны были стать символом, о нас кричали в телешоу и строчили газеты, а я начал курить, потому что курил Он. Чем ближе была наша с Лилит свадьба, тем меньше слов и взглядов было с Его стороны — меня ломало, начали появляться мысли, совершенно не имевшие по содержанию ничего общего с отношением опекаемого к опекуну. И в то же время в городе снова появились повстанцы. Я был как мальчишка. Сигареты, плохая компания, лишь бы Он обратил свое внимание на меня. Вместе с изгнанными преступниками пришла и Ева. Ева… Она умела убеждать, говорила почти так же красиво, как и Он, и я подумал, вот оно. Вся проблема именно в Эдене, в слишком жестоком режиме и Его авторитарности — той самой, от которой у меня перехватывало дыхание и дрожали колени. Если я просто сбегу от проблем, если я заменю Лилит на Еву, то все наладится, исчезнут изводящие каждую ночь постыдные мысли и я наконец-то перестану быть зависим от Него. Вот только от себя не сбежишь. Я променял порядок и благосостояние на наркопритон и оргии, недотрогу из элитной семьи на глуповатую шлюху, сделал все, чтобы ничего не напоминало о Эдене, вот только Ödipuskomplex съедал меня изнутри. Не проходило и дня, чтобы я не вспоминал отца, не было и часа, чтобы мысли о отце как по накатанной дорожке не переходили на Него. Спасала лишь самая крепкая дурь, которую «чисто по дружбе» давал мне Снейк, но дальше продолжаться так не могло. Я приполз к Нему, словно побитый пес, и хотя говорил я о планах своры повстанцев и перечислял имена предателей Эдена, мне казалось, что я жалобно скулю и вымаливаю прощение, скользя грязным брюхом по полу. Меня допрашивали несколько часов подряд, но для меня прошло не больше минуты, потому что Он смотрел на меня, Он задавал вопросы, в Его глазах вновь было одобрение, когда я повторял свой рассказ снова и снова. Только на один вопрос я не смог ответить, когда мы впервые остались наедине. «Почему ты сбежал?» билось в черепной коробке затравленным зверем, а я молчал, потому что не мог Ему солгать. Тогда я впервые назвал его по имени. Спустя бесконечно долгие полчаса, когда я, зажмурившись, не давая ему и слова вставить, рассказывал все как на исповеди, он впервые назвал меня «ребенок», вынудив запнуться посредине фразы, и в противовес сказанному впервые поцеловал — властно, авторитарно, так, что дрожали колени и немыслимо было отстраниться даже на долю секунды. Спустя ночь я собственноручно выстрелил в лоб Еве, когда всех повстанцев приволокли на главную площадь Эдена. Бунт был подавлен.