Он занес топор над палачом

Около недели у Гарри Поттера ушло на адаптацию. Спустя неделю занятий со Снейпом Поттер даже мог сказать, что привык к манере преподавания того. Было в его грубовато-пренебрежительной манере вести уроки что-то притягательное и, абсолютно иррационально, располагающее. Снейп по-своему заботился о своих подопечных, заставляя расплачиваться за незнания Кребба Парвати Патил, и хоть то было не совсем справедливо, Гарри это вполне устраивало. Разве что это подливало масла в огонь между двумя факультетами. История магии оказалась каким-то абсурдом, а не уроком. Поттер поначалу пытался что-то конспектировать и следить за ходом занятия, но монотонный несвязный бубнеж призрака-преподавателя вызывал даже не скуку, а самое настоящее негодование. В словах не было не то что смысла, а скорее какого-то логического рассуждения или перехода. Профессор Бинс просто сыпал датами и фактами, даже не обращая внимания на студентов. После второй недели таких занятий Гарри просто перестал приходить — и по словам Драко, призрак даже того не заметил. Гарри только убедился в правильности своего поступка. Уж лучше он сам будет изучать предмет, чем и дальше трать своё время на бессмысленные занятия. Чары и трансфигурация оказались довольно интересными, но программа была довольно слабой для него. Не считая того прокола на первом занятии у Снейпа, Гарри схватывал информацию на лету, а то, что казалось особо интересным, он обсуждал вечером с Тео или Драко. И всё-таки значительную часть информации, что давали профессора, уже была известна Гарри, поэтому он по большей части сдавал практическое задание и углублялся в изучение более продвинутых книг, что удавалось взять в школьной библиотеке. Иногда он поглядывал на недовольно пыхтящего Малфоя рядом и шепотом поправлял его, пока профессора были заняты. Поначалу Поттер удивлялся, что Малфой, имея несравненно больше времени для отработки заклинаний и чар в поместье, отчего-то отставал от него. Только пару дней спустя Гарри допустил мысль, что он попросту сильнее Драко магически, но предпочёл оставить свои мысли при себе. Защита от темных искусств оказалась не только провальным занятием, но при этом и больше всего требующим его внимания и концентрации. Вовсе не потому что программа была сложной, все было довольно прозаичнее — Поттер знал, что заикающийся, вечно смущающийся мужчина с тюрбаном на голове скрывал ото всех. Стоило только Гарри войти в провонявший чесноком кабинет, его тут же кидало в холодный пот, ладони становились предательски влажными, а сердце стучало так, будто собиралось поскорее уйти на покой. Том Реддл рассказал ему — о крестражах, Квирелле и Философском камне. И сказал Поттеру не делать ничего. Квиррелл с Воландемортом на макушке справятся сами, а в нужный момент Поттеру нужно лишь будет помочь ему принять верное решение. А пока... Гарри наблюдал. И с каждой встречей за завтраком, в коридоре, на занятиях под тяжелым, темным взглядом профессора ему казалось, что он разлагался изнутри от тех тайн, что Реддл взвалил на его плечи. Как можно убить того, кто уже мёртв, но упорно держится за жизнь? Так упорно, что он кажется живее, чем ты сам. Гарри почти поддался отчаянию. Ему было страшно, и до тошноты хотелось выскрести то знание из своей головы, что так бережно вложил туда Реддл. Впервые за долгое время у него не было плана, и удерживали его лишь четкие инструкции Реддла. В первую субботу после начала учебного года Драко получил от матери совой коробку шоколадных конфет, которую тут же растаскали слизеринцы. Поттер получил короткое письмо от Реддла. «Я рад твоему распределению. Уверен, ты отлично покажешь себя в роли слизеринца. Наш общий друг порадовал меня новостью, что ты превосходно справляешься на новом месте, и окружён друзьями. Искренне надеюсь, что ты не утратил сон в погоне за новыми знаниями, и продолжаешь сохранять благоразумие. Э.М.» — А мать жаловалась, что я попал на Слизерин, — тихо, доверительно сказал Блейз по левую руку от Гарри. — А твой отец похоже правда рад за тебя. Даже не было сил рявкнуть, что читать чужие письма через плечо это моветон. Простые строчки почему-то выбили весь дух из Поттера, лишив сил на весь день. Не было в том письме участия. Там была лишь озабоченность тем, чтобы он не наломал дров, узнав правду. Письмо настолько выбило его из колеи, что Гарри даже не почувствовал, как оно загорелось у него в руках — в центре появилась маленькая подпалина, что разрастались, пока не превратила письмо в горстку пепла в тарелке. Аппетит пропал напрочь, как и желание хоть с кем-то контактировать. Он собрал свои вещи и покинул большой зал в надежде потеряться где-нибудь по пути в подземелья. — Чего это с ним? — удивленно спросил Тео, глядя в удаляющуюся спину Гарри. — Может, новости плохие из дому, — предположил Малфой, пожимая плечами. — Не похоже было, — вставил Блейз, но не желая обсуждать общего приятеля за спиной, они быстро нашли другую тему для разговора. Довольно поздно вечером в воскресенье Поттер сидел в библиотеке. Он склонился над книгой, но не видел слов. Перед глазами все расплывалось от малейшей попытки сконцентрироваться, он ощущал, что ещё совсем немного — и он провалится в сон прямо там. Но идти в гостиную совсем не хотелось. — Почему это вы сидите тут в такой поздний час? — вдруг раздался над головой вкрадчивый голос. Гарри рывком поднял голову и встретился с подозрительным взглядом Снейпа. Ушедшее в пятки сердце вернулось на прежнее место. — Просто учусь, — буркнул мальчишка, показательно переворачивая страницу. Недалеко от него вспорхнула Гермиона со своего места, вполне бодрая и энергичная для вечера воскресения, и исчезла за дверью библиотеки. — Близится комендантский час, мистер Мракс, — ледяным тоном выдал Снейп, длинной тенью нависая над хмурым подростком. — Вам следует отправляться в гостиную. Недовольный Поттер неторопливо собрал свои вещи, сдал нетерпеливо глядящей на него мадам Пинс книги и направился в подземелья. Краем глаза он следил, как Снейп неслышно шёл за ним — то ли сопровождая до гостиной в целях безопасности, то ли просто надзирая. Поттер невольно ускорил шаг, держать спину ровно казалось уже непосильной задачей. В одном из плохо освещённых углов коридора Снейп схватил его за руку и заставил остановиться. — Вы совсем расклеились, мистер Мракс, — тихо сказал он, удостоверившись, что они одни. — Вы представляете из себя жалкое зрелище, а не настоящего слизеринца. — И как же, по-вашему, должен выглядеть настоящий слизеринец на моем месте? — зло прошипел Поттер, выдергивая руку из захвата так резко, что послышался щелчок. — Определенно не как побитая собака, которая не знает, куда ей приткнуться, — жестко ответил Снейп, понизив голос до шепота. — Большой Брат наблюдает за вами, и он видит, что с вами что-то не так. Я знаю, что вам доверили то, что хотелось бы никогда не знать, но возьмите себя в руки в конце концов. Поттер молча слушая, сверкая зелёными глазами в полутьме, сжимая и разжимая кулаки. Снейп говорил верные вещи, но было почти невыносимо признавать перед этим человеком свои слабости, надломы в самых тонких местах. — Если вам так хорошо известно то, чего я хотел бы не знать, то как же вам удаётся сохранять такое хладнокровие? — заговорил Поттер, пристальнее обычного рассматривая Снейпа. — Знать все это и не засматриваться в открытое окно башни становится все труднее. Почему-то именно в неверном и слабом свете удаленного факела Гарри по-настоящему впервые заметил глубокие морщины на лице профессора, темные, чернеющие круги под впалыми глазами и резкие линии у тонких бескровных губ. Чёрные волосы скрывали мутные, приглушенно блестящие холодные глаза. Казалось, Снейпу одновременно тридцать и девяносто. — А кто сказал, что мне удаётся? — будто прочитав мысли мальчишки, угрюмо ответил мужчина, и та откровенность внезапно так поразила Поттера, что он невольно обратился вслух, подавшись вперёд. — У вас есть приятели, Пот... Мракс. Есть Рон Уизли, который жаждет вашего внимания. Скоро отборочные в команду по квиддичу. Заведите подружку. Займитесь тем, что ожидают от вас окружающие, влейтесь в толпу. Не думайте о том, что не в силах сейчас изменить. — Но ведь потом... — начал Гарри слабо, желая, чтобы его перебили и не дали закончить мысль. — Это будет потом. Давайте разбираться с проблемами по мере их поступления. Какой бы двуличной душонкой ни был Снейп, он был прав — стоило заняться своим положением в иерархии своего факультета и этой школы. Но сначала: «Дорогой Ёрс, Вокруг меня творятся странные вещи. Жаль, я не могу рассказать тебе того, что мешает мне спать, есть и думать последний месяц. Ох, если бы ты знал!.. Впрочем, тогда бы ты не отвечал больше на мои письма. Ты будешь удивлён — или вовсе нет — но я ужасно привязался к этой переписке. Она стала для меня такой естественной, что мне с трудом даётся мысль, что мы с тобой никогда не встретимся. Это ведь невозможно, я прав?..» Поттер просмотрел ещё раз два коротких абзаца и с раздражением скомкал письмо — что за сантименты он развёл. Он начал заново. Следующим утром перед занятиями они вместе с Панси поднялись в совятню. Пока он привязывал длинное, три раза переписанное письмо для Ёрса, девушка быстро справилась со своей совой и стояла в проёме, опасаясь, как бы на её дорогой мантии не появилось лишних красок. — В тебе как будто что-то поменялось, — выдала Панси, когда они уже направлялись в кабинет трансфигурации. — Неужели выспался? Поттер улыбнулся кончиками губ. Снейп был прав: необходимо разбираться с проблемами по мере их поступления, а пока пытаться работать с тем, что имелось. У Гарри были сложные отношения с людьми. Он не умел доверять — его жизненная история как-то не расположила его к подобному поведению. Гарри всегда искал подвох: в каждом косом взгляде, оброненном слове, неловком движении и демонстративном поступке. Он был начеку всегда — и это отнюдь не располагало к дружественном поведению, ведь тот, кто всегда готов отразить удар, может ударить и того, кто просто резко поднял руку. Это было похоже на поведение военных, которые вернулись с войны, но война так и не отпустила их, и теперь они в каждом видят врага и предателя. И только те, кто волей судьбы оказался рядом, на расстоянии вытянутой руки днем и ночью на поле сражения, заслуживают практически полного доверия. Волей Реддла таким оказался Драко. У Малфоя не было второго дна в мотивах поступков — по крайней мере, не для Поттера. Если он был рад, Гарри видел, как беззастенчиво сияют его глаза, превращаюсь из блеклых серых в льдисто голубые. Если он был зол — он шипел не хуже змеи и размахивал кулаками. Или палочкой в школе. Если ему нужна была помощь — Драко громко, преувеличено горько вздыхал над ухом или раздражённо, уязвленный собственной неспособностью самостоятельно решить проблему, бурчал до тех пор, пока кто-то из друзей не обратит на него внимание и не спросит: «В чем дело, Драко?» И тогда он сдержанно, почти небрежно сообщит, что, например, не может найти свой галстук, и попросит помочь найти его в том бардаке, что смогли устроить четыре подростка в одной комнате. Драко был открытой книгой для Поттера — но иногда кто-то переворачивал её, и смысл написанного терялся. Например, у Драко были какие-то абсолютно иррациональные вспышки раздражения на пустом месте. Это могло быть что угодно — вполне невинная реплика от Поттера типа «я не пойду сегодня на ужин: хочу прогуляться перед сном» или просто небрежно переданное перо на уроке. Ни с того ни с сего в его слова пробирался яд и желчь, он начинал грубить и фыркать, до зубного скрежета показательно закатывал глаза, словно вокруг него собрались идиоты и не понимали родной английский. Поттер не считал себя идиотом, и потому первое пытался выяснить, какой пикси его покусал, но добивался лишь ещё более гневной отповеди. Никому своё общество Поттер навязывать не собирался, поэтому, когда Драко уже откровенно переходил границу дозволенного и того, чтобы можно было стерпеть, Гарри просто разворачивался и уходил, оставляя несносного блондина плеваться ядом в кого-нибудь другого. А потом Малфой сам приходил и вёл себя настолько образцово, что не к чему было придраться. Он ни словом, ни взглядом больше не показывал, что был зол или раздражён — просто подсаживался рядом и заводил нейтральную тему, втягивая и остальных. Поначалу от таких эмоциональных качель Малфоя подташнивало, сводило скулы от злости и непонимания, на какой-то краткий миг даже вводило в ступор, но потом, глядя, как Драко сам возвращался и делал вид, будто ничего не произошло, Поттер перестал реагировать. Бывало, в моменты, когда Малфоя особенного несло, и он со сверкающими глазами пытался доказать, какие все вокруг него идиоты и бестолочи, Гарри просто подпирал щеку кулаком и принимался с отсутствующим видом глядеть на блондина, мол, говори, говори, я внимательно слушаю. Воодушевлённый поначалу вниманием Драко быстро сдувался, когда вглядывался в лицо Поттера и находил там лишь скуку. Гарри выработал иммунитет и к этому яду, так что Малфою пришлось его усовершенствовать. Если раньше Драко устраивал подобные сцены по большей части для одного Поттера, то теперь он пошёл дальше и принялся выступать публично. — Где ты был вчера? — спросил как-то в середине сентября Малфой за завтраком. — Тебя не было на ужине. Панси с Блейзом недоуменно переглянулись — требовательные, грубоватые нотки в голосе Драко по отношению к Поттеру были такими же неожиданными и выбивающимися из привычной колеи, как и хорошее настроение Северуса Снейпа. Гарри на вопрос Драко, больше звучавший, как претензия, лишь приподнял брови от удивления. — Прости? — переспросил Гарри, откладывая приборы. — Вчера за ужином намечалось что-то важное, что я мог пропустить? — Не было вчера ничего важного, — встряла Панси, словно не почувствовав напряжения, что внезапно разлилось за их частью стола. Или наоборот — почувствовала и решила усугубить ситуацию. — Просто Драко ужин кажется пресным без тебя. Теперь взгляд Поттера, обращённый к Малфою, выражал недоумение. Тот, к своей чести, сумел не покраснеть под насмешливыми взглядами друзей. — Что за абсурд, — почти с отвращением выплюнул блондин, сверкнув тёмным взглядом на невозмутимую слизеринку. — Меня больше волнует, не якшается ли Мракс с кем-то вроде Уизли вместо ужина. — Что за пунктик у тебя насчёт Уизли? — вступил в разговор Тео, даже не поднимая глаз от тарелки, где аккуратно разрезал глазунью на десяток мелких кусочков. — Ты серьезно? — едва не потрясенно произнёс Малфой, переводя взгляд от Поттера к Нотту. — Уж ты-то должен быть первым, кто кинет камень в них. Ведь это именно Артур Уизли подвинул твоего отца, когда они оба претендовали на повышение! Драко был так возмущён и говорил настолько громко, что даже некоторые когтевранцы с недовольством обернулись на него. — Ну так и почему же я должен кинуть первый камень? — ни на секунду не отвлекаясь от своей тарелки, спросил Тео. — Ты можешь поговорить об этом с моим отцом, но и он вряд ли заберёт у меня этот камень. Когда я заговорил с ним о том случае, он просто посмеялся, и сказал, что, похоже, Артур Уизли действительно годится лучше него на место начальника Сектора борьбы с незаконным использованием изобретений магглов. Тео поднял глаза, и взгляд, обращённый к Драко, был почти такой же тяжелый, как и у Поттера. Малфой чуть заметно поежился и пожалел, что решился заговорить об этом при друзьях. — Так что ты имеешь против Уизли? — спросил Гарри, который просто хотел поскорее закончить с этой сценой и спокойно позавтракать. — А точнее, с Роном Уизли. Ведь только на него ты так открыто кидаешься. То было правдой: только на Рона Уизли Драко реагировал так бурно, ни на одного другого из многочисленного семейства Уизли в этой школе Малфой не нападал так открыто, как на него. — Мне он не нравится, — злобно ответил Драко, вновь обращаясь к Поттеру. — Из всех Уизли он самый прилипчивый и какой-то... не знаю, чувствуется в нем что-то двуличное. — Драко, просто признай, что ты не хочешь делить Генри хоть с кем-то ещё, — едва не пропела от удовольствия Панси, просто вскрывая грудину Малфоя и выставляя содержимое на всеобщее обозрение. — Поэтому ты так трепетно заботишься о его социальных связях. Гарри готов был рассмеяться над подобной шуткой, если бы Драко ответил тем же, но вместо уничижительного смеха на скулах того неожиданно заалели пятна — не то смущения, не то злости, но смеяться как-то разом расхотелось. — Что за бредни, Паркинсон, — грубо ответил Малфой, метая в неё почти осязаемые молнии. — Держи свою неуёмную фантазию при себе. Я просто не хочу в один прекрасный вечер увидеть Уизела в нашей гостиной, где они с Мраксом будут чинно распивать чай и планировать переезд в маггловский Лондон. На лице Панси появилось такое несвойственное ей мягкое выражение, словно она обладала какими-то знаниями, которые могли пошатнуть тонкую душевную организацию Малфоя. — Конечно, Драко, — как-то слишком понимающе улыбнулась она, глядя прямо в глаза блондина. — Продолжай убеждать себя в этом. Малфой что-то разъяренно зашипел на неё, но Поттер уже не слушал — аппетит пропал, так что он поднялся из-за стола и молча направился к выходу. Что ж, привлекать друзей все же было плохой идеей, решил Драко в конце концов. Обернувшись к Панси, он увидел, как понимающее выражение на лице девушки сменилось на ехидное — ей уже порядком надоело это хождение вокруг да около. Также заметивший изменения в подруге рядом сидевший сонный Блейз как-то разом встрепенулся и заёрзал на стуле от нетерпения. — Драко, — обратилась девушка с милой, острой улыбкой, — хочешь расскажу секрет? Летом, а точнее, в августе, когда Реддл поведал ему то темное знание о крестражах и Квиррелле, и Гарри остался наедине с поедающим его страхом и одиночеством, особенно остро он почувствовал, как ему не хватало Малфоя — иногда раздражающего, иногда до чертиков выносящего мозг, но абсолютно неопасного и по-своему уже привычного. Но после того как Поттер отказался говорить, куда он исчез на собственный день рождения, Драко как-то разом захлопнулся и не давал о себе знать весь август, а Поттер был слишком раздавлен новой информацией, чтобы самому пытаться с ним связаться, и потом делать вид, будто все в его жизни замечательно, а его ментальное здоровье не поставили в очередной раз на грань безумия. Гарри почувствовал почти физическое облегчение, когда увидел Драко в своём купе первого сентября. Он просто появился и принёс ему шоколадную лягушку — чем не повод закрыть глаза на все произошедшее и идти вперёд? Вот только идти вперёд оказалось очень сложно, когда кто-то все время пытается подорвать дорогу прямо под ногами. Преисполненный раздражения и какой-то томительной, ленивой злости, Поттер думал, что неплохо бы уже наконец прижать Малфоя к стенке и потребовать все разложить по полочкам. Только вот если поместье Малфоев было практически пустое, и вряд ли бы кто-то заметил подобное рукоприкладство, кроме вездесущих домовиков, Хогвартс просто кишел учениками, что появлялись до того внезапно, что порой доводили до икоты. Так что было крайне затруднительно незаметно зажать Малфоя где-то в полутемной нише и вытрясти из него ответы. Да и результатов, как показала практика, это давало мало. А в комнате она вдвоём бывали крайне редко, чтобы попытаться вывести его на откровенный разговор... Заметив, что мысли устремились куда-то совсем уж не туда, Поттер потряс головой, словно мог физически выбросить из головы все эти странные картинки, нарисованные его воображением. — Привет, Генри, — будто подтверждая его мысли, из ниоткуда появился Рон Уизли, — хочешь сыграть в шахматы? Глубоко задумавшийся Гарри чуть не выхватил палочку, когда прямо посреди коридора ему преградил путь рыжий Уизли. Тот глядел на него выжидающе и вполне дружелюбно, вот только Поттер в тот день истратил весь свой ресурс дружелюбия, чтобы не придушить одного мерзкого блондина прямо за завтраком. — Прости, нет настроения, — холодно ответил Поттер и зашагал дальше. Не видя преграды в виде вечно плюющегося ядом Малфоя, Рон увязался следом. Подозрительно глянув в его сторону, Гарри все же промолчал. — Как насчёт полетать? — все не унимался Уизли. — Совсем скоро начнутся осенние дожди и станет совсем не до полетов. Нужно ловить момент! Незаметно отведя их подальше от курсирующих по главным коридорам студентов, Поттер остановился и с прищуром глянул на гриффиндорца. — Что происходит, Рон? — прямо спросил он, чувствуя себя слишком усталым, чтобы играть в долгие игры на натянутых нервах собеседника. — Почему ты продолжаешь раз за разом зазывать меня то в шахматы поиграть, то полетать, то навестить лесничего. Чего ты добиваешься? — У меня нет никакого злого умысла, — казалось, вполне искренне рассмеялся Уизли, разводя руками с раскрытыми ладонями. — Ты просто кажешься мне неплохим парнем, и мне хотелось бы лучше узнать тебя. Все же у нас есть сдвоенные уроки с вами, да и ближайшие семь лет нам предстоит жить бок о бок — так почему бы и не наладить контакт? Звучало вполне разумно, но Поттер продолжал держать дистанцию. — А как насчёт взаимной нелюбви наших факультетов? — задал вопрос Гарри, что так мучил некоторых слизеринцев и гриффиндорцев. — Не думаешь же ты, что им понравится, что два условно враждующих представителя факультета проводят вместе время? Рон на секунду будто всерьёз задумался о подобной перспективе, но затем на его лице снова появилась солнечная улыбка. — Думаю, что пока это не будет мешать делам факультета, никому до этого дела не будет. Гарри ответ не совсем понравился, но все же было любопытно, почему этот рыжий гриффиндорец жаждал именно его внимания — ведь был целый факультет таких же змей, как и он, но Рон почему-то выбрал именно его как потенциального друга. Поттер представил лицо Драко, когда тот узнает, что его утренние догадки имели право на жизнь, мысленно вздохнул и договорился с Роном в свободный вечер будущей недели встретиться и поиграть в шахматы где-то на нейтральной территории. Настроение Малфоя сделало новый кульбит, и тот стал всеми силами его избегать. Нет, он не выходил из комнаты, когда туда заходил Гарри, не прерывал разговор и не игнорировал прямые вопросы. Все было намного тоньше: он перестал смотреть в глаза Поттеру, словно всерьёз боялся, как бы тот не смог прочитать его мысли, он сам больше не проявлял инициативы для начала диалога и старался не оставаться с ним в одной комнате. Поттер готов был взвыть, а зажать Драко в темном уголке и вытрясти из того душу больше не казалось такой уж плохой идей. Ну что за друг ему странный достался?! Казалось, в нем эмоций было столько, что хватило бы на двух Поттеров, да ещё и для Тео осталось бы немного. Эмоции — это слабость. Особенно когда ты не умеешь ими управлять, особенно когда сам не познал весь диапазон доступных человеку эмоций. И если зачастую мотивы Драко были вполне понятны, то когда сюда вплеталась эмоциональная составляющая — Гарри просто терялся. Привычная книга, изученная до последней буквы, внезапно оказывалась не только перевёрнутой вверх тормашками, но ещё и на китайском языке. Впрочем, жизнь Поттера не вертелась только вокруг Малфоя, и Гарри теперь сам старался отстраниться от него. Ему нравилось общаться с Тео. Тот по большей части слушал, но если и говорил что-то, то только по делу, без всяких мешающих сантиментов. Поттеру импонировал его холодный ум и расчетливая точность. Все его действия и слова легко находили логическое объяснение, и время с ним было почти как глоток кристально чистого воздуха после общения с Драко. Панси отражала в себе все характерные черты, что так любили приписывать другие факультеты слизеринцам: хитрая, иногда вероломная, острая на язык и бесконечно амбициозная. Когда они с Малфоя вступали в словесную перепалку, даже старшекурсники порой откладывали свои дела, чтобы понаблюдать за тем занимательным шоу. Панси любила повергать людей в шок тем, что в лицо им говорила то, что те предпочли бы скрыть и не обсуждать. Однако она с поразительной точностью всегда находила эту эмоциональную болячку человека и давила до тех пор, пока не показывалась первая кровь. Она редко использовала это на своих друзьях, но ее полунамеки порой не давали спать и самому Поттеру. Впрочем, этот ее талант Гарри находил в высшей степени полезным и предпочитал держать девушку при себе. Мать Блейза в очередной раз по совершенной случайности оказалась вдовой в этом году, и теперь, после непродолжительного траура, вновь окунулась с головой в светскую жизнь. В поместье Забини в качестве гостей были Малфои и Нотты, Селвины и Уизли, Тонксы и другие выдающиеся магглорожденные и полукровные волшебники. Мать Блейза, невероятно притягательная итальянка с очаровательными ямочками на щеках, исповедовала абсолютно свободный тон социальных связей. И если бы любого другого лишили бы за это допуска в высший свет британской аристократии, то в ее же случае она вызывала скорее восхищение, чем презрение. Блейз перенял у матери эту легкость в нахождении и поддержании контактов, умении выходить из любой щекотливой ситуации с достоинством, и Поттер был рад, что ему не приходилось делать всю работу самому. Со своими остальными однокурсниками со Слизерина у него были прохладные отношения: они казались ему слишком скучными и заурядными. Чего стоил один только потерянный взгляд Кребба, когда профессор Флитвик спрашивал его о каких-то элементарных вещах. Поттеру было интересно оказаться ближе к старшекурсникам — но те его особо не замечали, как ему казалось. Старосты, поначалу присматривающие за первогодками, к концу сентября практически забыли о них, захваченные собственной жизнью и другими обязанностями. Лишь иногда они бросали на них взгляды — когда кто-то смог особенно выделиться на занятиях и блеснуть волшебными навыками. Или умудрялся потерять баллы. Он не мог прийти к Малькому Бэддоку или Марку Розье с их условно тайным клубом по интересам и сказать: «Привет, я Генри Мракс, возьмите меня к себе». Это так не работало. Если его фамилия и могла обратить на него внимание, то она не являлась гарантом, что его будут слушать и уж тем более прислушиваться. У него пока не было того, что он мог предложить им за их протекцию. Оставалось крутиться среди первогодок и быть центром, вокруг которого они бы собирались. Самым интересным студентов других курсов была, без сомнения, Полумна Лавгуд — когтевранка со светлыми длинными волосами, большими и будто всегда чуть удивленными серебристыми глазами. Она носила в ушах серёжки-редиски и порой ходила по вечерам коридорами замка с большим увеличительным стеклом, заглядывая в рыцарские доспехи. Как-то поздним вечером Гарри и застал ее за этим занятием. — Что ты делаешь? — спросил он, не сумев сдержать любопытства. Девушка оторвалась от своего занятия и глянула на Гарри, на её губах появилась лёгкая улыбка, словно они были давними друзьями, и она была бесконечно рада увидеть его вновь. — Ищу серых плутарий, — ответила Полумна высоким голосом, и Поттеру он почему-то показался похожим на звон разбивающегося стекла. — Кого? — переспросил мальчишка, склонив голову. Девушка напротив казалась в высшей степени интересной. — Серых плутарий, — повторила та как что-то само собой разумеющееся. — Отец рассказал мне о них этим летом. Они прячутся на ржавых металлических предметах, а когда мимо проходят блондины — прыгают им на волосы. Но они такие маленькие, что никто их не замечает. Полумна говорила очень серьёзно, глядя одновременно и в глаза Гарри, и будто сквозь него. От такого взгляда невольно холодок бежал по позвоночнику. — А зачем они это делают? — Делают что? — Прыгают на волосы блондинов. — Чтобы их перенесли к следующему ржавому металлическому предмету и они смогли продолжить свой род там. Они ведь очень маленькие и двигаются медленно, а светлые волосы очень заметные. Вот они и используют блондинов как транспорт. Поттер пару раз медленно моргнул, пытаясь решить, как к этому отнестись. Девушка смотрела на него так, словно доверила секрет. — А ты не боишься, что они... эти плутарии будут и на твоих волосах? — Оу, нет, отец дал мне это, — Полумна достала небольшой невзрачный медальон из-под легкого вязаного свитера и показала Гарри. — Он защитит меня от них. Серые плутарии не любят серебро. А я просто хотела узнать, правда ли у них есть желтые пятнышки на брюшке. Я видела рисунки отца, но они бывают неточными. Медальон так и остался висеть поверх свитера. Девушка положила увеличительное стекло в карман широкой юбки и медленно пошла вперёд, порой оглядываясь так, будто ожидала найти кого-то конкретного на портретах с сонными жителями. Гарри пристроился рядом и зашагал с Полумной в ногу. — А ты уверена, что они существуют? — Конечно, мой отец нарисовал их. Не мог же он придумать их. В последнюю неделю сентября Гарри часто проводил вечера с Полумной под сенью увядающего Запретного леса. Она рассказывала ему про удивительных, едва ли реальных существ — высоким, ломким голосом и тонкой, будто слегка потусторонней улыбкой. Иногда говорила о странных вещах, порой пугающих и заставляющих поежиться. — Странный ты, Генри, — сказала она как-то раз, когда они довольно поздно возвращались в замок. Поттер чуть не споткнулся — вот уж от кого, но от самой эксцентричной и оторванной от реальности девушки подобное слышалось по меньшей мере удивительным. — И почему же? — все же спросил Поттер с живым интересам. Они возвращались от опушки у самого леса, в руках Полумны мягко светились белые лепестки полуночного лютика. На кончике палочки Гарри горел яркий Люмус, освещая петляющую тропинку, и Поттер надеялся, что они успеют до отбоя. — Со мной не очень любят общаться, — поделилась девушка так легко, будто говорила о домашнем задании — заурядном и скучным. — Мои однокурсники сторонятся меня. У них вызывает недоумение мой внешний вид, вещи, о которых я говорю. Их смущает моя откровенность. Они называют меня странной, я слышала. А знаешь, почему странный ты? — Она обернулась к Гарри и словила его внимательный взгляд своим. В её глазах отражался огонёк Люмуса так отчётливо, будто в их глубине внезапно настежь распахнулись двери, и было за ними что-то такое... — Ты странный, потому что пытаешься придумать себе легенду. Показать то, что хотели бы увидеть другие. Но тебе это и самому не нравится, я права? Так и кто из нас теперь странный? Её смех был тихий, мелодичный, а у Гарри почему-то руки покрылось гусиной кожей. Конечно, она была права. Права сотню раз, но она не требовала от него никаких признаний, а просто продолжила говорить так, будто именно на этом они и остановились: — Как думаешь, успеем прошмыгнуть мимо Филча? Когда Панси, встретившая их при очередной прогулки, спросила позже: «Почему ты проводишь с ней время?» Поттер хотел ответить: «Потому что она странная, а я не могу быть странным». Находясь рядом с ней, он мог иногда забывать про свою подчеркнутую нормальность и быть таким, каков он был в действительности. Пуффендуйцы и Гриффиндорцы не спешили идти на контакт. Кроме Рона Уизли, разумеется, и именно от того все его показательное дружелюбие вызывало вопросы. Гарри как мог оттягивал их договоренность о встрече. Иногда Поттер видел, как Седрик Диггори с Пуффендуя и Оливер Вуд с Гриффиндора идут куда-то в компании Марка Розье по вечерам. Мантия-невидимка, припрятанная в укромное место от посторонних глаз, позволила ему узнать, что многие старшекурсники разных факультетов собирались на пятом этаже в каком-то наглухо закрытом кабинете, в который он так ни разу и не смог попасть. Интерес, какой-то даже азарт скреблись в подкорке и требовали узнать, почему старшекурсники, которые должны с трудом переносить общество друг друга, вместе исчезали по вечерам за дверью на пятом этаже, а появлялись только за завтраком следующего дня. Чем бы они там не занимались, Поттеру хотелось об этом узнать и стать участником. Когда Гарри спросил у их старосты, Джеммы, об увиденном, умолчав, разумеется, что следил за старшекурсниками с помощью мантии-невидимки, то получил весьма расплывчатый ответ: — Не могу точно сказать. Они не распространяются об этом и не приглашают старост. Полагаю, потому что занимаются чем-то… что против официальных правил школы. Но ни у кого нет никаких доказательств, так что их не могут разогнать. — А как к ним попасть? Джемма глянула на Поттера так тяжело, что стало немного не по себе. — Не суйся в это, Генри, — твёрдо сказала она, будто искренне считала, что Поттер и вправду так поступит. — Я не знаю, по какому принципу они приглашают в своё сообщество, но первокурсников там точно нет. Да и ты не должен был узнать о них. Гарри поспешил уйти, пока Джемма не стала задавать вопросы. Как попасть в условно скрытое сообщество, где есть только старшекурсники, которые подбирают новых кандидатов по абсолютно неясным критериям? Да и зачем туда вообще соваться? Как Поттер любил напоминать Драко в пылу особенно яростных ссор, он, Поттер, не умел дружить. По крайней мере, он так утверждал. Даже Блейз, Панси и Тео достались ему в приятели от Малфоя — сложно не заметить кого-то, кто практически постоянно был рядом с их другом. А потом они и сами заметили в Гарри что-то такое, что заставило их с энтузиазмом прийти 31 июля. И Гарри уже который день ломал голову, что же такого они нашли в нем. Почему-то это казалось ключом к загадке, как попасть в сообщество старшекурсников. Он знал, как нужно заводить друзей: увлечённо слушать человека, отвечать достаточно эмоционально, но не переигрывать, создать иллюзию участия и сопереживания, позволить другому почувствовать собственную значимость, быть чем-то полезным. Вот только эти знания были достаточно расчетливы и обезличены, а когда дело доходило до первого диалога — здесь приходилось иметь дело с чувствами, чужими и своими, а не с холодным расчетом. Как у людей вообще получалось заводить друзей?! Но ведь ему как раз и не нужны были друзья среди старшекурсников — Гарри Поттеру нужны были союзники. Но союзники для чего? Для чего-то... грядущего. Гарри с раздражением откинулся на подушку. Все эти размышления его выводили из себя — то ли потому что он сам не мог дать себе ответы на все вопросы, то ли потому что у него постоянно возникали все новые вопросы. — Драко? — окликнул его Поттер, оглядываясь на соседнюю кровать. — Почему ты со мной... дружишь? Малфой смотрел на Поттера как-то по-другому в последнее время — словно тот узнал что-то такое, что абсолютно изменило его взгляд на вещи. Гарри не мог решить, нравится ему этот взгляд или нет — тот был слишком пронзительным, но вместе с тем будто нерешительным. Но Драко больше не пытался плеваться ядом при любом удачном и не очень случае, не избегал его и не строил из себя дознавателя — он как-то притих, закрылся, и только из-за этого видимого изменения Гарри решил задать подобный вопрос. Драко отложил книгу и задумался. На языке блондина так и вертелась сотня язвительных, уничижительных ответов, но глядя на напряженного Поттера, глубокую складку на его лбу и нахмуренные брови, почему-то не хотелось юлить. Если то было так важно для Гарри, то стоило уделить этому должное внимание. Тем более они были одни в комнате, и уже не было смысла строить из себя невесть что. — Ты всегда помогаешь — прошу я того или нет, — все же ответил Драко, стараясь подобрать максимально подходящие слова. — На чарах сегодня и весной, когда мы пытались склеить любимую статуэтку отца, которая не поддавалась Репаро. Помнишь? Я и ее разбил, а именно ты нашёл подходящее заклинание для восстановления. И отец даже не заметил. — Драко замолчал, надеясь, что справился с вопросом, но Гарри продолжал выжидающе смотреть на него, словно этого было слишком мало. — И ты силён. Магически, в смысле. Не думай, что я не замечаю, как легко тебе удаются довольно сложные заклинания и чары. Даже Макгонагалл признаёт твои заслуги, а это, как по мне, много стоит. Это... завораживает. Может быть, я продолжаю общаться с тобой, потому что хочу быть причастным к чему-то большему, чем я один? Малфой все же замолк, и откровение — вольное или нет — повисло между ними как обличающее зеркало. Морщинка на лбу Гарри разгладилась, напряжение покинуло тело. Ему одновременно хотелось сказать, что не стоит возлагать на него таких надежд, но также хотелось и просто улыбнуться — искренне и без задней мысли, в благодарность за оказанное доверие. Улыбку не привыкшие к такому мышцы лица отразили с трудом, но она была самой искренней. Лицо Малфоя лишь на секунду приняло удивленное выражение, словно он не ожидал увидеть подобную диковинку, как улыбку Поттера, но затем усмехнулся и демонстративно закатил глаза. — Не зазнавайся, Мракс. Поттер и не думал зазнаваться — у него наконец-то появилась идея, как добиться внимания старшекурсников.