***
Почему-то Гелебор был уверен, что викарий каждый рассвет встречал на балконе храма, и что туман в те дни застилал солнце далеко не всегда. Рассказ нынешнего хранителя лука открыл ему многое. Да, солнце жгло его брата. Оно обжигало не только ледяную кожу, но и пробуждало ненависть и обиду снова и снова. Как Аури-Эль смел осенять его своим светом теперь? Теперь, когда он предал его? Гелебор не винил Виртура в его ненависти, но где-то глубоко внутри в нем жила тоска. Не только такая, что свойственна тем, кто живет слишком долго; была еще иная, холодная и пообещавшая быть с паладином до самой смерти. Зачем викарий натравил орды Преданных на храм? Зачем уничтожил своих братьев их руками? Паладины оборонялись как могли, но их было безумно мало против орды созданий, и поныне вызывающих у спасшегося чудом Гелебора острую жалость и боль. Зачем? Гелебор мог назвать это только безумием. И он его не понимал. Не мог понять, и эта тоска холодила его сердце. Он остался совсем один. И, возможно, ему Аури-Эль действительно благоволил больше, чем Виртуру. Ведь он по-прежнему жив и все несет свой караул в святилище. И порой его навещала мысль: почему остался жить и видеть течение истории именно он? Только он… Хранитель был здесь со своей прагматичной холодной спутницей совсем недолго. Был – и покинул долину, получив то, зачем они и пришли. Единственным утешением паладина, внезапно вновь сброшенного в омут одиночества, было общение с его богом. Теперь и он встречает на балконе каждый новый рассвет, давно потеряв им счет. Каждое утро Гелебор выходит из храма навстречу Солнцу, бережно неся на раскрытых ладонях золотистую тусклую стрелу. Он уже давно делает их сам, и умеет он не только это – иначе и не выжить в совершенной пустоте и изоляции. Паладин встает у парапета и протягивает руки вперед; тонкий стержень покачивается над бездной на холодных снежных ладонях. Гелебор что-то шепчет, устремив глаза прямо на солнце – точнее, на тускло-белое пятно, упрямо пробивающееся сквозь тучи. И Аури-Эль снова отвечает на его молитву. Кинжальный солнечный луч прорезает стылые облака и сонный воздух. Он касается стрелы, напитывая ее своей силой; наконечник из лунного камня начинает искриться, и вскоре металл сияет своим собственным светом. Кажется, что солнце, поселившись внутри, сделало бледно-золотой лунный камень прозрачным. Гелебор опускает глаза и молча смотрит на стрелу в своих ладонях. Луч благодати Аури-Эля погас, но белоснежную кожу по-прежнему ласкает золотистый свет. Он не обжигает его; для святого прикосновения солнца он свой. Но лук Аури-Эля слишком далеко отсюда, и мерцание стрелы – лишь слабый отклик его силы. Точно лента, переброшенная через перекладину, и концы ее свисают с обеих сторон, лук и стрелы – две части единого целого, объединенного золотистой лентой солнечного света. Она проходит через разрыв мрачного Обливиона в Этериус. Быть может, ее сейчас ткет сам Аури-Эль. Глаза Валерики тоже светятся. Но в них не солнце, а мертвенный оранжевый огонь – ледяная вечность. Будь в Обливионе свое солнце – оно было бы именно таким. Она молча стоит на каменистом уступе и смотрит на белый силуэт, осененный светом солнца – единственным лучом, пробившимся сквозь плотный туман. Должно быть, он его не замечает, как не замечает и Валерику далеко внизу. Неужели здесь еще остался кто-то живой, кроме одиноких призраков? Да, он выглядит живым, совершенно живым, теплым и полнокровным, но… каким-то эфемерным. Слишком белым, до легкого отсвета снежной синевы в тонкой коже. Валерике никогда прежде не доводилось видеть таких эльфов. Он все же кажется смутно знакомым… но фиолетовые небеса Каирна Душ помутили ее память. Ведь она не спала все эти века, подобно Серане. Валерика так и стояла бы внизу бесконечно долго, завороженная незнакомцем и своими медлительными, тягучими размышлениями, если бы эльф не опустил взгляд вниз. Даже отсюда зоркие глаза вампира различили: его глаза удивленно расширились, тонкие губы разомкнулись в изумлении. Он сделал непонятный жест рукой, а затем бесстрашно перегнулся через парапет, вглядываясь в гостя. Аэдра больше нет места в Нирне, и потому Гелебор мог справедливо считать себя хозяином долины. Во всяком случае, именно он был обязан принимать здешних гостей. Махнув рукой, он исчез с балкона. Валерика не успела заскучать в одиночестве, давно ставшем ей привычным. Вскоре костяные сапоги эльфа мерно застучали о камень совсем близко. Он вышагнул из-за приоткрытых дверей с символом солнца и встал около статуи Аури-Эля, оставаясь в ее тени. Казалось, он рассчитывает на ее защиту. – Не удивляйтесь мне. Вы ведь знакомы с хранителем, верно? – Хранителем? – спустя мучительное мгновение ее осенила догадка: хранитель лука Аури-Эля, тот самый, спаситель ее дочери. – Да. Это он показал мне это место. – Но я не видел его поблизости, – покачал головой эльф. Конечно, никому, кроме тех двоих, не был известен путь к Благой земле, а глаза незнакомки вблизи полыхали точно так же, как и глаза спутницы хранителя, Сераны, кажется… Как и глаза его брата, когда он почти достиг его во внутреннем святилище. Вампир. Он не возненавидел вампиров после смерти брата, но относился к ним куда более настороженно, чем к простым искателям приключений, жаждавшим лишь силы и славы лука Аури-Эля. Что у вампиров за интерес в месте, которое всецело отдано власти ненавистного им солнца? Нет, Гелебор вовсе не был оторван от реальности, как могло показаться на первый взгляд. Просто она у него была своя собственная, не слишком похожая на большой мир за пределами долины. Он слишком давно его не видел. Впрочем, как и Валерика. – Я долго шла, – Валерика поджала губы, заметив настороженность и непонимание в его глазах. Ей-то казалось, она озвучивает обычные вещи. – Но вы… ты не из нашего рода. Что ты здесь делаешь? – А кто ты? – да, он казался ей необычным, даже чем-то смутно знакомым, но все же… – Снежный эльф. Возможно, последний. Я Гелебор, рыцарь-паладин Святой земли Аури-Эля, – он чуть склонил голову, зная и без визуального контакта, что сейчас в глазах Валерики удивление. – Меня зовут Валерика. Я и не подозревала, что вы еще остались… – она осеклась, одернув себя. Очевидные, банальные вещи. Наверняка он все это уже слышал, и не раз, ходячий музейный экспонат. Да, она их помнила. Соратники изгнали почти всех из Скайрима, когда они с мужем и дочерью прибыли в поисках нового обиталища для королевской вампирской семьи. Вампирша снова взглянула на Гелебора, смутно ощущая вину перед ним. Не за себя – за нордов. Прежде же ей такое и в голову не приходило. А его взгляд точно заледенел и, казалось, эльф вознамерился своим холодом погасить оранжевое мерцание в ее зрачках: – А теперь ответь мне, Валерика, что тебе нужно в этом месте? Здесь больше нет того, чего так жаждало ваше вампирское племя. Лук Аури-Эля теперь в надежных руках. Она терпеливо кивнула, собравшись внутренне – взгляд Гелебора даже ее пробирал до костей: – Я знаю. Хранитель освободил Тамриэль от того, кто намеревался завершить тиранию Солнца. То пророчество… А мне всего лишь нужны образцы для моих исследований. – Она сунула руку в кошель и достала чуть примятый цветок. Протянула его на бледной ладони, зажав стебелек между пальцами: – Вот. Гелебор протянул руку и коснулся цветка кончиками пальцев. Его синее мерцание угасало, отражаясь бликами на его бледной коже. – Ты уже нашла то, что искала, Валерика? Потому что я вижу, что Аури-Эль позволил тебе отыскать нечто большее, чем эти цветы. – Он поднял голову и посмотрел в небо, на белое пятно солнца. На его шее мерно пульсировала темно-синяя жилка. Валерика силой заставила себя отвести от нее взгляд. Подумаешь, кровь последнего снежного эльфа. Не для нее эта честь. Да и честь ли вовсе? – А что это за место? Что я нашла? – спросила она, чтобы только он снова взглянул на нее, спрятав жилы на шее за костяным воротником доспехов. На языке навязчиво ощущался металлический привкус… и вкус свежевыпавшего снега. – Это храм Аури-Эля и место, где хранится его реликвия. Прежде паломники преодолевали долгий путь, чтобы добраться сюда и достичь просветления… Я впервые вижу того, кто совершенно случайно добрался сюда. Впрочем… случайности ведь и вершат судьбу. – Это верно, – легко согласилась Валерика, вспомнив, как волею такой же случайности в руки Харкону попало упоминание о пророчестве, которое совершенно свело его с ума. Наваждение схлынуло, и она испытала облегчение. – Ты давно здесь? Гелебор пожал плечами. – Я уже и не считаю время. Но думаю, что довольно давно. – Он выглядел слегка удивленным; казалось даже, что он только сейчас наскоро вспоминает, как звучат те или иные слова. Ей было это так знакомо. – Ты ведь здесь совсем один? Но почему? – Я принадлежу к ордену паладинов и не могу покидать эту землю. Ты права, я остался совсем… один. Хотя где-то, возможно, еще остались прежние снежные эльфы. – А что делает паладин? – спросила она с любопытством. Слово было ей незнакомо. Гелебор молча вытащил из перчатки благословленную стрелу. Оперение, разумеется, Валерика заметила и раньше, но не могла и представить, что наконечник стрелы – сгусток чистого солнечного света – ослепит ее. Кажется, ей даже обожгло роговицу, будто она посмотрела прямо на солнце. Гелебор ничего не заметил. – Мы защищаем храм Аури-Эля. Защищали. – Он помолчал, любуясь сиянием стрелы Солнца. – Я остался один, но взывать к Аури-Элю по-прежнему в моих силах. Он протянул стрелу ей. А подняв на вампиршу глаза – заметил, что свет жжет ее. Заметил слишком поздно. Защищаясь от слепящего сияния, Валерика неловко взмахнула рукой, отвернув голову в сторону. Ее рука задела острие, и на ладони тут же прочертился четкий зигзагообразный след пореза. Кровь вампира мгновенно побежала из раны, окропив наконечник. Из ее глаз, более не сдерживаемые, хлынули слезы: руку обожгло как огнем. Люди совсем не так представляют себе прикосновение к небу… прикосновение к Солнцу. Гелебор запоздало вскрикнул, и в его тонком, почти птичьем возгласе прозвучало что-то странное. Смахнув слезы, женщина повернулась, сощурившись. И увидела. Стрела дымилась. Багровая медлительная кровь облепила сияющий наконечник; там, где металлическое кольцо наконечника опоясывало древко, дерево разогрелось и почернело. Свет, запертый в металле, полыхал неровно, вспышками – как сбившийся с ритма пульс. Валерика невольно протянула здоровую руку, готовая поймать стрелу: Гелебор выглядел плохо, и ей казалось, он вот-вот выронит ее из рук. А ронять ее было нельзя – Валерика была в этом уверена. Но он устоял. А спустя еще секунду дерево вдруг вспыхнуло и прогорело почти мгновенно, запачкав сажей костяные перчатки Гелебора. Расплавленный металл наконечника ртутными слезами без остатка скатился на камни и застыл серой лужицей. Они молча посмотрели на пепел у их ног. Гелебору уже доводилось видеть, как кровь вампира насыщает лунный камень тяжелой тьмой, но спутница хранителя даже и не пыталась окропить своей кровью стрелу, благословленную им. И если бы сейчас он не удержал ее… Взрыв не пощадил бы и его. Валерика поднесла раненую ладонь к губам, пытаясь охладить ее дыханием. Ей мерещилось, что капли Солнца теперь текли в ее венах. Слишком горячо. Она перевела беспокойный взгляд на Гелебора. Льдистые, голубые, его глаза сейчас прямо-таки обжигали холодом. Она чувствовала, что сделала что-то совершенно неправильное. Случайно, да… Но разве самые страшные вещи не совершаются именно случайно? – Прости… – Валерике стало неуютно и холодно – даже несмотря на огонь, охвативший запястье. Он отошел на задний план. – Я не выношу солнца ни в каком виде. Паладин покачал головой. Взял ее за руку, рассмотрел порез. От его пальцев к ее коже поплыли мягкие волны холода, успокаивая рану. Ему было ненамного лучше – ведь она порезалась из-за него. – Я не думал, что она ослепит тебя. Наверное, это я должен просить прощения. Его слова звучали откуда-то извне – так казалось им обоим. Стрела будто подожгла какой-то хрупкий контакт, установившийся между ними. Неужели сам Аури-Эль пожелал так сделать? – Простите, если помешал, – вдруг послышался знакомый им обоим голос. Гелебор выпустил ее руку из своей, и жар снова пополз от ладони к плечу. Они одновременно повернулись к приближающемуся хранителю, до того с любопытством взиравшему на их соединенные руки. Вампирша усмехнулась против воли в ответ на его взгляд. Она великолепно научилась превращать смущение в презрение или снисходительность. Тревожило ее разве что одно: почему так плохо получалось делать это до его прихода? – Слишком много слова «прости». Ты за мной? – Да. Он кивнул Гелебору: – Я скоро верну лук на место. Но сейчас моя миссия еще не окончена. – Конечно, – но паладин смотрел не на него и не на Валерику. Его взгляд был направлен между ними. Сердце эльфа, давно заледеневшее в одиночестве, закаленное предательством, вдруг заныло, ощущая приближение тоски. Но почему? Пожалуй, он знал. Гелебор стоял по щиколотку в молочном тумане и смотрел им вслед. Ему лишь предстояло вновь научиться прощаться. Как и Валерике. Случайно ли она обронила на камни чуть поодаль багровую ленту из своих волос?Часть 1
12 сентября 2015 г. в 21:09
Земли Забытой долины застил туман. Белесые полотнища накрыли траву и снег, скрадывая шаги и пропитывая влагой одежду. Опустившись на корточки, путник легко окунулся бы в молочное марево с головой; иной же возможности разглядеть и собрать мерцающие голубым цветки-колокольчики и не было.
Светящиеся цветы росли только в Забытой долине, и Валерике все время казалось, что она выбрала не лучший день для этого одинокого путешествия. Серана где-то пропадала, и Валерика надеялась, что та не держит на нее обиды, а ее друг, страж Рассвета, был занят своими делами. Он лишь проводил вампиршу до дорожного святилища глубоко под землей, пообещав, что присоединится к ней через пару дней.
Но туман не тревожит Валерику – она ему даже рада. Дочери Хладной Гавани так же, как и остальные вампиры, не выносят яркого солнца. Оно больно жжет их, прогоняя в тень. Аэдра не терпят насмешек над жизнью и смертью.
С аптекарским кошелем на поясе ей проще. Неважно, что с плеч спадает короткий пурпурный плащ, подобный королевскому знаку величия, и дорогие прочные ткани облегают плотно, как перчатка, холодное вампирское тело. Валерика – исследователь. Смысл ее жизни растворен в цветках, мерцающих в ее бледных ладонях, в стеклянном перегонном кубе, в синеватом бездымном огоньке под колбой. В научных трактатах некромантов и алхимиков.
Она ведь всегда хотела как лучше. Для Сераны, конечно. И все свои исследования посвятила только тому, чтобы ее дочь выжила. Почти всю холодную жизнь вампира – одним исследованиям…
Она шумно выдохнула в заклубившийся туман и снова склонилась, касаясь пальцами необычного цветка.
Волею судьбы Валерика сейчас находилась совсем недалеко от храма Аури-Эля. Потом она снова и снова будет мыслями возвращаться в этот день, жаждая пережить его снова, но не желая – или просто боясь? – возвращаться туда, где стрела Солнца нанесла ей памятную рану.
Да и к тому же, ей отчего-то казалось, что жизнь Гелебора совсем не изменилась после их встречи.