Обратный отсчет

Они снова сидят на крыше под ярким ночным небом, и, ей Богу, никакого апокалипсиса словно и не случалось. Стоит только посмотреть наверх, так, чтобы не видеть обломков и развалин, и ты - в прошлом, в котором запросто можно поздороваться с соседом и включить местные новости, чтобы скоротать вечер. Вымри на Земле все подчистую, так, чтобы даже Хендрикса некому было включить - небо все равно осталось бы неизменным. Темным и глубоким. Кружащим голову. Илье не хватало только бутылки пива для того, чтобы почувствовать себя хорошо, впервые с падения всего человечества. Наполеон удивительно не раздражающ, и, благо, совершенно неожиданно молчит тогда, когда Илье это нужно. И говорит тогда, когда Илья слишком расслаблен, чтобы реагировать на то, что он подчистую разрушает тишину вечера. -В детстве у меня были какие-то комиксы про супергероев. Все мальчишки читают про супергероев! - он оправдающе усмехается, поймав его выразительный взгляд. -Там были часы, предрекающие конец человечества, застывшие на без-пяти-минут-апокалипсис. Как думаешь... Он наклоняется быстро, и, кажется, совсем немного, но все равно оказывается очень близко. Так, что Илья понимает, что у них только один путь - притяжение. -...сколько бы они показывали сейчас? Он успевает ощутить только теплоту его дыхания и удивляюще необычный вкус, похожий на терпкое горькое вино и кориандр, прежде чем взбунтовавшийся разум не отторгает образ, ситуацию, ощущения, и он не просыпается, с растворившемся в выдохе словом "Полночь" Он заснул только под утро. Оставшийся на дежурстве Нап, на противоположной стороны комнаты, беззазорно дремал на импровизированной кровати. Даже взгляд на него сейчас сопровождался у Ильи с непроизвольным чувством стыда. Они что, у него во сне....целовались? Одного мотания головой не хватило, чтобы выбить из головы настойчивые образы. Наверно, он медленно, но верно съезжал с катушек. За завтраком он молчал больше обычного, не отвечая на болтовню парня и его неиссякающую иронию даже взглядами. Быть может, Наполеон списал это на счет постоянного стресса, или волнения перед тем, что им предстоит. Илье, в общем-то, было неважно, главное, чтобы он ни за что и никогда не заподозрил о том, что творилось у него в мыслях. До станции тут было рукой подать. Часа два ходьбы, не больше, если бы между зданием и ими не была полчища зараженных, уверенных, что они полноправные хозяева этой территории. Илья никогда раньше не видел такого количества зараженных в одном месте. Выходить наружу было совершенно глупым делом, граничащим с самоубийством, но особого выбора у них не было. Сейчас, хотя бы, их реакцию тормозил нелюбимый ими солнечный свет, а ночью, когда они были активны, они бы смели все на своем пути в считанные секунды. Илью еле заметно передернуло, когда он подумал об этом. Карабин и сумка с патронами снова за плечом - единственное, что сейчас может быть какой-то гарантией безопасности. Наполеон выходит первым, передвигается быстро и чуть пригнувшись, хоть это и едва ли помогает ему остаться незамеченным. Зараженные везде - на крышах, в изуродованных остатках этажей, на улице совсем рядом. Только двигаются не очень быстро, и Илья успевает расчистить им дорогу, предусмотрительно прикрывая Наполеона со спины. Они двигались короткими дистанциями, укрываясь в развалинах, встречающихся на пути. Мертвяков не отпугивали постоянные залпы оружия, они все равно, с завидным, мертвым упорством двигались на них, поэтому Илья был напряжен каждую секунду. В какой-то момент зараженные подобрались слишком близко и откуда-то сбоку, за которым он не уследил. Обернувшись слишком поздно, на какую-то долю момента, он еле успел выстрелить в зараженного практически в упор. Раньше он почти всегда задерживал на них внимание, даже скользящим взглядом замечая незапекающуюся кровь, виднеющиеся в рваных ранах осколки костей, зияющие дыры в телах, которые лучше было не разглядывать...Все это заставляло всколыхнуться в нем вину и горечь, но сейчас эти чувства больше не могли заставить палец на спусковом крючке дрогнуть. Последний приступ выел из него всю оставшуюся жалость и человечность по отношению к ним. Они больше не были людьми, только врагами, которых необходимо было уничтожать. Без сожаления или каких-либо других чувств, он разнес ему часть груди - не было времени прицелиться. А когда это немного мертвяка затормозило, плавным движением приподнял ствол и выстрелил в голову. -Не возись там, спереди их больше! - бросил Наполеон через спину, сваливая пытающуся добраться до него девушку. У Ильи руки зачесались подпустить к нему какого-нибудь зараженного поближе, чтобы не вставлял во время работы свои ценные комментарии, но это было слишком по-ребячески рискованно. Но одарить ледяным взглядом его спину он не забыл. Жестом попросив его идти, Наполеон вышел из их очередного недолгого убежища и побежал к углу здания. Если они все верно рассчитали, станция должна была быть за этой высоткой. Илья немного отстал, прикрывая тыл. Соло был уже на пару десятков метров впереди и поравнялся со зданием, когда Илья увидел зараженного, выждавшего момент и прыгнувшего с седьмого этажа прямо на парня. Он отреагировал сразу же, в следующую же секунду держа карабин наготове. На прицел ушло мгновение - Илья положился только на свои инстинкты, чутье, подготовку, совершенно отключив разум. Мертвяку оставалась пара метров до земли, когда его голова разлетелась, окрасив футболку не успевшего отпрянуть Наполеона красным дождем. -Это было эффектно. - Нап нервно рассмеялся, когда Илья оказался рядом. -Я у тебя в долгу. -Будешь прикрывать на обратном. - кинул он, по привычке нацепляя маску абсолютной безэмоциональности, однако ирония в его голосе все же была. Наполеон заметил это. -Почти пришли. Станция была здесь, за поворотом. Она была почти цела, даже несмотря на почти заваленный первый этаж. Место, которое раньше было входом, было завалено и изнутри и снаружи, и походило на месиво из бетона и стекол. Им было здесь не пройти, и Наполеон, наверно, думал о том же. -Запасной там. - выдохнул он, пытаясь восстановить дыхание после долгого бега. Указанная им сторона не сулила ничего хорошего. В лучшие времена между высоткой и зданием станции был узкий проход, который сейчас можно было приравнять к мышеловке. Их встретившиеся взгляды были красноречивее слов, но Илья и сам понимал, что другого выхода нет. В такие моменты вокруг должна была царить гнетущая тишина, но сейчас её не было. Он слышал их отовсюду - далекий вой, шелест медленно приближающихся волочащихся шагов, бессвязный булькающий шепот, только отдаленно напоминающий речь...Они были повсюду, и им надо было поспешить, если они не хотели попасть к ним на дикий пир. Наполеон уже двинулся вперед, и Илья снова пошел за ним следом. Когда они вошли в проход, все ещё было спокойно, но стоило им углубиться ещё на пару шагов, шум вокруг усилился. Илья сосредоточенно направил дуло назад, но зараженные ковыляли слишком далеко. Он сделал пару "предупреждающих" выстрелов, отправив парочку на тот свет повторно, но напряжение не спадало, а вой, почему то, приближался. Илья понял, в чем дело, через несколько секунд. Откуда-то сверху, с пустой на первый взгляд крыши, из трещин в стене посыпали мертвяки, грозя спрыгнуть прямо на их головы. Они окружили их с поразительной быстротой, отвоевав небольшой расстояние до двери и преграждая путь. Наполеон сразу же уложил несколько ближайших, отступив к Илье. Их стойка - спиной к спине, заставляет Илью вспомнить об учениях и отправляют далеко в прошлое, во времена военной подготовки. Когда жесткость командования, ощущение реальной угрозы и азарт проверки себя на прочность рождала доверие и безмолвное понимание напарника. Сейчас он снова это чувствует, вперемешку с ещё одним забытым чувством - ответственностью за чужую жизнь. В ходе стрельбы они делают полукруг, меняясь местами. Илья оказывается спереди и делает несколько шагов вперед, почти расчищая им путь, и теряет понимание происходящего, когда его толкают вперед. Наполеон, оставшийся позади, кричит что-то о том, чтобы он шел к этой гребанной двери, а сзади на него напирает целое полчище этих тварей. Илья мотает головой, отходя к двери, но не спеша подниматься, и стреляет почти без прицела - все равно их сзади Напа столько, что он попадет, даже вслепую. Тот снова машет рукой к двери и кричит, и если бы не нечеловеческое рычание и шум, он бы снова мог иметь удовольствие услышать его каменное "нет". Может, у Наполеона есть план, может, он снова наивно уверен в своих силах, но Илья то знает, что если он останется прикрывать, шансов у него будет немного. Почти никаких. Крика уже не разобрать, и все же Илья успевает интуитивно понять, почти прочитать по губам, что Нап, самоуверенный Нап, с усмешкой кричит "Я просто отдаю долг", и он не понимает, всерьез он или снова самонадеянно шутит, а потом откуда-то сверху на Наполеона нападает ещё один зараженный, опрокидывая его на землю и не давая шанса отбиться. Зараженные, словно по сигналу, кидаются вперед, с радостным визгом погребая их под собой. Кажется, слишком много времени у него уходит, чтобы понять, что случилось. Ноги тяжелееют, а сердце, почему-то, гоняет по организму не кровь, а расплавленный, жгущий свинец. Слишком медленно он бежит обратно, забывая про дверь, про станцию, про чертовых, абстрактных, живущих-где-то-в-заднице, совершенно безразличных ему людей. Первого он отбрасывает голыми руками, просто применяя силу, которую теперь снова ничего не сдерживает. Разбивает ему голову ударом, с противным хлюпающим звуком погружая кулак в до него уже разбитый висок. В следующих он стреляет, не обращая внимания на почти успешные попытки до него добраться. Его снова пытаются укусить, снова рвут когтями, тащят в стороны, но Илья сейчас не человек, не то, что они жаждут на обед. Он машина, с железом по венам и перенапряжением тока в сознании. А ещё - с отсутствием тормозов, переключателей и регуляторов. Он добирается до Наполеона и оттаскивает его назад, вырывая из костлявых когтей, язвенных рук и сгнивших зубов. Илья пока не замечает ни вымокшей в крови рубашки, ни неестественно вывернутой руки, он просто перехватывает его удобнее, волоча к двери. Зараженные не уступают, но Илья железно уверен в том, что выиграет у них этот раунд, почти так же наивно, как Соло уверен в каждом своим действии. Ручка двери не поддается, и Илья ломает её точным движением руки, совершенно плюя на вспыхнувшую боль в пальцах. Забаррикадироваться было нечем. Он успел заметить только обломки какого-то офисного стола, и обрушил их на дверь с этой стороны, но она все равно ходила ходуном под ударами снаружи, пока он не подпер её каким-то куском бетона, чудом вытащенным скорее его адреналином, чем собственными силами. Наполеон лежал тихо. Какая-то часть его разума просто боялась подходить, потому что уже знала, и это осознание было похоже на вирус, тревожно бьющийся в голове красной лампочкой. Когда он опустился на колени рядом, Наполеон повернул голову. Его всего мелко трясло, и эта дрожь усилилась, когда он попытался заговорить. -Обещай, что никто, кроме меня, не будет тебя раздражать. Он попытался улыбнуться, тщетно стараясь сфокусировать на нем взгляд. С одной стороны губ кровь заполнила их полностью и окрасила его щеку таким же алым цветом, как ткань футболки. Теперь он мог видеть, что в его груди под ключицами темнеет черная рана, а руки исполосованы когтями и клыками, вспороты, как непрочные края консервов. Илья отвел взгляд и сцепил зубы так, что челюсть свело, смутно понимая, насколько сильно вцепился в его руку. -Илья, координаты... -Я знаю. Последнее, о чем он думал сейчас - это чертов сигнал, те чертовы люди, чертов долг-по-спасению-мира. Этот мир уже давно канул в бездну, а сейчас со стремительной скоростью разрушался ещё один - его собственный. -Ты не такой уж мудак, каким так отчаянно хочешь казаться. Он уже не улыбался, но Илья видел в глазах - за болью, ужасом, осознанием, страхом -искорку его неизменной иронии. Слова стыли в горле и он не мог произнести ничего - ни слов поддержки, ни обещаний, ни успокоения. Он вообще не знал, что говорить, а всякие попытки связать спутанные отчаянием мысли разрушились тогда, когда он увидел, что Соло сжимает его руку в ответ. Не почувствовал, а увидел. Наполеон неровно дышал ещё пару минут, и все это время Илья шептал какие-то старые, как мир, слова, которыми обычно утешают от маленьких детей до стариков, проклиная и ненавидя себя за то, что не может сказать что-то на самом деле стоящее. То, что поймут они оба. То, что объяснит Наполеону его странные мысли. То, с чем не страшно будет уходить. Он пропустил тот момент, когда его дыхание замерло, а из пальцев ушла последняя сила. А когда понял это, приподнял его голову к себе на колени, с усилием разжимая собственные пальцы с ещё теплой руки, и низко наклоняясь. Его губы действительно пахли кориандром. И кровью.