I'm here

«Улыбка и глаза. Самая прекрасная улыбка на свете и самые добрые глаза. Даже не верится, что эти глаза смотрят на меня с такой любовью. Ведь я едва ли заслужил этого ангела, что спустился с небес. Я слишком темный для него. Слишком грязный». Медленно и бережно, словно боясь разрушить сказку, Шерлок коснулся руки Джона и чуть сжал ее. Трава, на которой они лежали, приятно щекотала неприкрытые участки тела. Легкая улыбка, которая сияла на лице доктора, стала шире, а взгляд голубых глаз стал еще теплее, хотя, казалось, куда уж еще. Ватсон переплел их пальцы и поднял на уровень глаз. Слишком бледная кожа Холмса прекрасно контрастировала с загорелой кожей Джона, так же как и хрупкость. Холмс был сделан словно из фарфора, сделаешь одно неправильное движение, и он разобьется на маленькие кусочки, будет словно снег лежать на земле и его уже ничем не склеишь. Джон это знал, как и знал, что такова душа знаменитого детектива. Слишком хрупкая. Многие думали и все еще продолжают думать, что у консультирующего детектива нет ни сердца, ни души. Но Джон Ватсон точно знал, что они есть. Первым он владел уже довольно долго, свое сердце Шерлок отдал Джону добровольно, не прося ничего взамен. А душу Ватсон увидел тогда, когда она почти разбилась. Разбилась об стену равнодушия, но он успел ее спасти. Свободной рукой Шерлок коснулся волос доктора, ощущая их жесткость. Местами блондинистый оттенок переходил на белый, указывая на возраст и переживания бывшего военного. На это еще указывали морщины, которые почему-то стали менее заметны. Спустившийся к затылку, Холмс протянул Джона к себе и поцеловал. Хотя поцелуем это назвать было сложно, только едва ощутимое касание губ, слишком робкое, нежное и, можно сказать, невинное. «Я нашел мир, в котором сталкиваются любовь, мечты и тьма. Возможно, на этот раз мы можем оставить наш разрушенный мир позади и быть вместе». — Я люблю тебя. — Эта простая фраза слетела с губ Шерлока, когда он чуть отстранился. Глаза цвета бирюзы были полузакрыты, он из-под приопущенных ресниц смотрел на любимого. «Лондон, квартира 221-В, Мориарти, камера пыток… Это позади. Они никогда не догонят тебя в ночной тишине, никогда больше». Джон поднес руку Шерлока, которую все еще сжимал в своей руке, к своему лицу и поцеловал костяшки. Обветренные губы потрескались, стали грубее, но детектив никогда не ощущал более приятных и нежных прикосновений. — Я тоже тебя люблю, Шерлок.  Сколько раз он говорил эту фразу, все равно в глазах детектива все еще мелькала искорка недоверия, будто он не верил, что все это правда, что это происходит именно с ним. Джону приходилось повторять эту фразу чуть ли не каждый день, чтобы убедить любимого, что это правда. С легким недоверием Шерлок улыбнулся и позволил доктору затянуть себя в поцелуй, который был более страстный, чем прежний. Обнимая Джона за шею, Шерлок думал о том, что это один из самых прекрасных дней в его жизни. Определенно удивительный и волшебный. «Ведь сны бывают и прекрасные. А это лишь сон, в конце концов». На том же месте, где минуту назад так нежно и страстно обнималась пара, появился камень. Как будто пара рассыпалась в пыль, а пыль превратилась в надгробье. На черном гладком мраморе были выгравированы имена, которые ветер ласкал своей невидимой рукой:

«Шерлок Холмс и Джон Ватсон»

Осенний ветер подхватил с земли подсохшие листья и вскружил в прекрасном танце, медленно, с тихим свистом, они танцевали, словно вызывая дождь, запах которого уже чувствовался в воздухе. Запах дождя, пересохших листьев и земли. Один из них упал на надгробье, как будто целуя. Могила уже заросла, видно, что за ней никто не ухаживает, просто некому это делать. «…Сон?» Темнота и тяжело дышать. Почти невозможно. Грудную клетку сжимает стальная рука, прерывая кислород. В панике распахнув глаза, Шерлок пытается вздохнуть, не понимая где он. Он даже не чувствует на щеках влагу, не понимает, что бессознательно и беззвучно рыдает. Господи, он ненавидел этот сон, смотря на надгробие и проснувшись не чувствуя около себя теплого тела, он сходил с ума. Ведь Джон был его опорой, он не мог потерять этого человека. Просто не мог. — Шерлок? Что случилось? — Этот голос. Голос его Джона. Шерлок вздрогнул всем телом, а после вздохнул и улыбнулся, медленно закрывая влажные от слез веки. — Ничего, Джон. Просто плохой сон. — «Сон, который чуть не лишил меня рассудка. Единственная вещь, на которое я могу уповать». Конечно, Шерлок этого не сказал, он просто наслаждался мягким голосом Джона и пытался отогнать последние куски липкого страха, что еще сковывали его сердце. — Опять? — Шерлок повернул голову в сторону голоса, все еще не открывая глаз. Кровать была слишком мягкой, как и подушка. — Не плачь, Шерлок. Я здесь. Шерлок даже не замечал, что продолжает плакать, он просто чувствовал гамму эмоций. Боль, отчаянье, опустошенность, удивление, надежда, радость, счастье — все это смешалось в невероятный вулкан, который бушевал в душе детектива, готовый в любой момент взорваться и снести все на своем пути. А слезы были единственным средством, с помощью которого организм мог бороться против этого. Холодная рука коснулась его щеки, стирая своим нежным прикосновением слезы. Слишком холодная рука. Слишком холодная для живого человека. Резко распахнув глаза, Шерлок ломающимся голосом прошептал: — Джон… И не смог продолжить. Весь воздух из легких как будто выбили, не было сил что-то сказать или даже вздохнуть. Мозг, всегда прекрасно работающий, не хотел принимать информацию и упорно отрицал то, что видели глаза. В голове было пусто. Шок. Ничего не могло спасти его от шока, он сковал его тело, не давая пошевелить даже пальцем, не давая возможности повернуть голову и не смотреть на это. Не видеть этот пустой, мертвый взгляд голубых светящихся глаз. В них Шерлок видел свое отражение, свое лицо, которое искрилось от ужаса. Но лежащий рядом Джон этого как будто не замечал, провода, которые тянулись от ушей, внушали дикий ужас. Но ведь он же и создал этот ужас. Не в силах отвести взгляд от такого родного лица, Шерлок продолжал смотреть. Это было лицо Джона Ватсона. Его черты, его цвет волос, выражение лица, улыбка… Это был Джон, но он был мертв. Глаза смотрели равнодушно, улыбка на губах застыла навечно. Улыбка и глаза. Самая мертвая улыбка и самые бездушные глаза. Ледяная рука опять стерла слезу, заставляя вздрогнуть, а тихий голос оглушающе громко прозвучал в комнате, словно проклятье. — Я всегда здесь.