Thou art God. «A Stranger in a Strange Land», Robert Heinlein
Илюшка всегда с нетерпением ждал очередной поездки к бабушке. У неё на даче каждый день находилось, чем себя занять, а ещё они с соседскими мальчишками вечно играли в войнушку и то и дело дрались за право быть красным офицером. Илюшке эта роль доставалась чаще других. Кроме того, день рождения у него был летом, и его тоже праздновали на даче. Бабушка такой торт пекла, какого в городе днём с огнём не сыщешь. Дачный дом был просторным, комнат полным-полно, но бабушка вечно клала его в своей, чтобы ночью не улизнул куда. — Не дай Бог! — прикрикивала она, бывало, и грозила морщинистым пальцем. Илюшка знал, что «бог» — это плохо. Бабушка его запугивала этим «богом». Как мама в детстве запугивала волчком и бабайкой. Но вкусные торты, конечно, перевешивали эти страшные угрозы. Десятый день рождения обещал быть просто замечательным: в этот раз даже вечно занятой папа мог приехать. Илюшка с утра пораньше перетаскивает свои вещи в комнату, где обычно спали родители — бабушка разрешала ночевать вместе с ними. Она уже и широкую кровать застелила. Чистые простыни слепят распластавшимся по ним солнечным светом и наполняют комнату чудесным запахом мыла. Илюшка не может устоять перед соблазном и, упав на родительскую постель, зарывается носом в благоухающую подушку. Вдруг раздаётся стук входной двери, и мальчик слышит приглушённый голос отца. «Приехали!» Отец подхватывает его на руки, что Илье совсем не нравится: взрослых десятилетних мальчиков на руках носить не положено. — Ты как, молодцом? — спрашивает отец бодро, взъерошив сыну волосы. Илюшка с готовностью кивает. Он красный офицер. Папа даже не представляет, насколько он молодцом! А потом они снимают в саду яблоки прямо с деревьев, мама с бабушкой собирают на стол, подтягиваются ребята… Потом торт, все смеются, все поздравляют именинника. Вечером отец разводит костёр в саду, ребята сидят вокруг него, воображая себя партизанами. Когда совсем темнеет, все начинают расходиться: кто самостоятельно, за кем родные приходят. У костра остаются только он сам, да мама с папой. Огненные блики скачут у Ильи в глазах, и веки начинают тяжелеть. Как отец относит его в постель, Илюшка сквозь дрёму едва помнит. Открыв глаза, Илья видит на потолке тени занавесок в лунном свете. В комнате до сих пор стоит мыльный аромат. Где-то у окна стучится о стекло мотылёк. Мальчуган собирается уже нырнуть назад в свои сны, но его настораживает внезапный резкий вдох, раздающийся со стороны родительской кровати. — Коль… — шепчет мамин голос. — Коля, а если Илюша проснётся? Тихий отцовский смешок. — Он же мой сын. Значит, его и громом не разбудишь. Илюшка поспешно зажмуривает глаза. Вдруг папа поймёт, что он не спит. Расстроится, что сын не в него пошёл. Не может Илья папу подводить. Теперь, кроме упорного стука мотылька об стекло, в комнате слышна возня и шорох одеял. Илюшка никак не возьмёт в толк: судя по звуку, родители пытаются встать с постели, но чего так долго-то? И вдруг Илье словно молнию всаживают в хребет: мама тихонечко начинает плакать. Или… Нет, точно! Она судорожно вдыхает, всхлипывает, а пару раз даже вырываются жалобные звуки её голоса. Мальчик весь съёживается под одеялом, уговаривая себя не вскакивать с постели. Родители ведь хотят, чтоб он спал. И потом, отец ни за что, ни за что маму не обидит… Так почему же она плачет?! — Боже… — раздаётся тяжёлый мамин шёпот. Илюшку разве что не колотит. Что за ужас творится за его спиной, что маме приходится отпугивать это бабушкиным способом? Мальчик слышит приглушённый подушкой, сдавленный отцовский рык. Всё! Будь что будет! Он должен спасти маму! Повернуться Илья не успевает. В гостиной раздаётся стук резко распахнутой двери и грохот нескольких пар сапог. Отец вскакивает с постели и проносится мимо его кровати, исчезая в светящемся проёме двери. Спустя полминуты за ним следом выбегает мама, успевшая поверх ночнушки только шаль набросить. Илюшка слышит возмущённые крики мужчин, стук дверей и под конец всамделишный, ничем не сдерживаемый мамин плач. Она рыдает, задыхаясь и без конца причитая «Господи. Господи». Теперь она никого не стращает этим словом. Она угрожает этому дурному «богу». Ведь именно он забрал отца.***
Миссия в Стамбуле прошла на диво удачно. Но больше всего Илью радовало, что она вообще прошла. В этот раз в женихи Габи достался Ковбой, и Илья места себе не находил. Пёс знает, на какой секунде он сорвал бы всю операцию, если б не спасительные мусульманские одежды, прятавшие Габи от плотоядных взглядов Соло, которых тот, пользуясь ролью супруга, даже скрывать не старался. Чем эти двое занимались наедине в номере отеля, Илья предпочитал не представлять. Даже не стал прятать маячки в вещах Соло, чтобы не было соблазна подслушать. Мерзкое это дело — подслушивать. Резво собрав чемодан, в котором, кроме тяжёлых дум, ничего почти и не было, Илья окинул свой номер взглядом, и заметил в обстановке внезапную перемену: у дверей, лукаво улыбаясь ему, стояла Габи. Несколько дней Илья видел только её глаза, поблёскивающие над чадрой, и сейчас у него дыханье перехватило от её красоты. Нет, Илья прекрасно отдавал себе отчёт в том, что в мире целая прорва женщин куда более красивых, он сам знал таких предостаточно, но ни одна прежде не заставляла его каменеть, вот как сейчас. — Илья Николаевич, может, хоть поздороваешься? — насмешливо поинтересовалась начинающая агентесса. По пути на миссию они с Ковбоем в каких-то документах вычитали его отчество и всю дорогу, хохоча, учились его выговаривать. Соло быстро сдался, заявив, что всё равно будет звать его «Большевик», а вот Габи к концу перелёта произносила неведомое слово «Николаевич» почти без акцента. — Не нужно добавлять отчество. Это уважительная форма, — с трудом выдавил Илья, умоляя себя настроиться хотя бы на подобие непринуждённой беседы. — А я тебя уважаю, Илья Николаевич, — продолжила издеваться Габи и лениво начала прогуливаться по гостиной. На ней был лёгкий сарафан в пол, широкие бретели которого не скрывали плеч, и Илья, как ни старался смотреть в сторону или хотя бы на её лицо, постоянно соскальзывал взглядом по этим покатым плечикам. Под его ладонями они бы спрятались целиком. Илья тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. — Я имел в виду «официальная». А мы ведь друзья, — исправился Илья, прекрасно понимая, что от издёвок его это всё равно не спасёт. — Друзья, — она с готовностью кивнула, подходя всё ближе. Если повезёт, сейчас они снова почти поцелуются. Илья просто знал, что их и теперь прервут. И знал, чьих это рук дело. Бога, чтоб его. На него пахнуло «Шанель №5» — неустаревающей классикой — и Габи оказалась совсем рядом. Илья старательно раздумывал, какой предлог изобрести, чтобы прекратить эту пытку, но внезапно увидел, что его ладони уже скользят вверх по её рукам, твёрдо вознамерившись всё-таки добраться до гладких, округлых плеч. Илья крепко матернулся. Мысленно, конечно. Ну не умеет он себя сдерживать, не умеет! Габи положила ладонь ему на грудь, и Илья понял, что теперь уже не вывернуться. Придётся снова наклониться к её губам в ноющем предвкушении, чтобы потом стыдливо отдёрнуться, когда кто-то нарушит их уединение. Он ощутил дыхание Габи на лице, заметил, как она прикрыла глаза, за миг до того, как закрыл свои… И почувствовал её губы. Пальцы Ильи, несильно, но напряжённо сжимавшие плечи девушки, готовые оттолкнуть её при любом постороннем звуке, постепенно расслабились. Габи, видимо, ощутила это, и скользнула ладонями вверх, обняв его за шею. Илья прежде уже целовался. Четыре раза, из них три — вынужденно, на задании. Он не имел понятия, хорошо ли у него получается, но сейчас это стало почему-то невероятно важно. Раз уж вечно издевающийся бог соизволил даровать им поцелуй, то пусть Габи всё-таки понравится. Внезапно ощутив напряжение в её теле, Илья успел перепугаться, что бедняжка из вежливости не прерывает поцелуя, прежде чем сообразил — ей всего лишь трудно стоять на цыпочках. Он хотел было наклониться ниже, но руки снова сработали вперёд головы: видимо, сказывались муторные тренировки по стрельбе. Илья не успел опомниться, как уже держал лёгонькую Габи на весу, обхватив по бёдрам, так что теперь ей приходилось немного склонять голову к нему. Пальцы девушки скользнули вверх по позвоночнику Ильи, заставив того вздрогнуть, и спрятались в его волосах, насколько позволяла строгая стрижка. Поцелуй становился с каждой секундой всё несдержаннее, и где-то на задворках сознания в Илье просыпался стыд, ведь изначально он думал всего лишь целомудренно обозначить свои более чем серьёзные намерения. Борьба с совестью окончилась оглушительным поражением последней, как только Илья понял, что они с Габи уже успели смять покрывало на постели. Оторвавшись, наконец, друг от друга больше, чем на полмгновения, они уставились один другому в глаза, тяжело дыша. Илья, громоздившийся над ней в некоем подобии упора лёжа, только теперь заметил, до чего Габи крохотная. Если сейчас кто-то войдёт, рослый русский богатырь Илья (забавно, его и впрямь зовут, как богатыря) без труда сможет своим телом закрыть хрупкую девушку от чужих глаз. Безумная нежность захлестнула вдруг Илью, и он, осторожно склонившись над затаившей дыхание девушкой, легко коснулся губами её виска. По пути вниз его губам попалась скула, щека — дважды, подбородок, затем шея… Здесь Илья запоздало понял, что способность соображать его покидает. Единственное, что продолжало крутиться в его голове: позорная мысль о том, как он хочет, чтобы она стонала от наслаждения в его руках. Как стонет, переходя на крик, очередная дамочка в руках Соло. Или как тихонько постанывала в ту ночь — тут он давно два и два сложил — в руках отца мама. По инерции припав губами к ямочке между ключиц, Илья услышал едва различимый судорожный вдох. И тут его сорвало с катушек. Сарафан, несмотря на его немаленькую длину, Илья умудрился сдёрнуть одним движением, тут же отправив его прицельным броском на ближайшее кресло. Габи охнула от неожиданности, но быстро опомнилась и принялась за его рубашку. Илья рад был воспользоваться этой передышкой, потому что не мог оторвать взгляда от её тела. Пакостный голосок откуда-то из затылка занудно допытывался у него, какова в процентном соотношении вероятность, что это зрелище никому до Ильи не открывалось. Мысленно послав его, Илья пожалел, что товарищам в собственной голове нельзя подарить «поцелуй в ушко». Поглощённый созерцанием, он не заметил, что и Габи более чем довольна видом его обнажённого торса. — Илья… — прошептала она, коснувшись его щеки, а другой рукой скользнув по животу вниз. — Габи! — он дёрнулся. — Габи, Боже…***
Уэверли покончил с очередными инструкциями и отошёл к пилоту. Илья будто бы невзначай скользнул взглядом по фигурке Габи, а затем уставился в окно. — Большевик! — заговорщическим шёпотом позвал Соло, наклоняясь в его сторону. Илья придвинулся к напарнику. — Чего тебе, Ковбой? — ещё не зная причины, он на всякий случай тоже понизил голос. — Не слишком ли ты набожный для советского гражданина? Илья стиснул ладони в кулаки, чувствуя, как вена на лбу едва не лопается от гнева. Будь у него чуть меньше выдержки — в Ц.Р.У. уже пару секунд пустовало бы место лучшего агента. «Надеюсь, первым у неё был не Соло», — думал Курякин, исступлённо пялясь в смеющиеся глаза американца.