Художник

Растрепанные кудрявые волосы, горящие лихорадочным огнем золотисто-карие глаза, в которых отражается – мир, такой, каким лишь тебе дано его видеть — живой, яркий, местами чудной, походящий на детский калейдоскоп, наполненный брызгами звонкого смеха и миллионами улыбок. Красочный и игривый, смотрящий на тебя такими же полными безумия глазами, какими ты взираешь на него из-за стекол громоздких очков. Улыбаешься, порывисто вздыхаешь и срываешься с места, начиная спешно искать в сумке краски и кисти. А в голове бьется лишь одна мысль: «Только бы успеть». Потрепанная отливающая желтизной бумага найдена среди старых вещей в давно забытой квартире, где от старости и сырости штукатурка падает с потолка, осыпаясь на голову белой стружкой, так похожей на снег, только теплый и совсем не желающий таить на ладони. Странно. Твои руки дрожат в предвкушение, а зрачки сильно расширены, тебя буквально трясет от нахлынувших чувств. Мир готов отразиться на бумаге — момент пойман. Быстро, в спешке выдавливаешь на деревянную палитру краски, от которых поднимается еле уловимый запах клея и будто бы мокрого асфальта. Опьяняюще. Тонкие пальцы истинного художника, покрепче сжимают кисть, длинную, испачканную во всевозможных красках — она уже не отмывается, лишь сохраняет отпечаток всех твоих потрясений и мимолетных восхищений — любимая кисть, оберегающая частицу твоей души. Ведешь по палитре медленно, обдумывая каждое движение. Ворсинки кисточки захватывают снежные белила, тут же смешиваясь с краской цвета грозового неба. Улыбка. То, что нужно. Ведешь по бумаге. Сердце бьется загнанной птицей, стараясь вырваться, нашептать только тебе одному понятную истину — рождение чуда. Останавливаешься. Отрываешь кисть от бумаги, резко, дергано, как будто это огонь, готовый своим уничтожающим пламенем охватит загнанный тобой в бумажные рамки момент. Глаза широко распахнуты, губы приоткрыты, грудь вздымается в такт нервному дыханию. Улыбка. Шершавые звуки скользящей по бумаги кисти. Алая краска ложится с опаской, скользящей в каждом твоем движение. Винный оттенок кажется полупрозрачной тенью, отходящей от продолговатой сосны, растущей около одной из пустующих могил, именно этот пряный цвет оставляет отпечаток на бледной коже впалой щеки. След творения. Быстро проводишь рукой по лицу, пытаясь стереть отпечаток твоих шальных увлечений, но лишь еще сильнее размазываешь краску по нему, но это тебя не смущает — ты слишком занят. Кисть летит в сторону, палитра с оглушительным хлопком падает на деревянный, давно прогнивший пол. Ты вскакиваешь на ноги и громко смеешься. Цель достигнута — жизнь остановлена, мгновение запечатлено. — Живи, всегда оставайся живой, — шепчешь ты, опускаясь на колени перед написанным портретом. – О, Муза, живи, — безумный взгляд смотрит прямо, неотрывно, настойчиво, заклиная исполниться безумному желанию. И она поддается, легкой пепельной дымкой, обрывками дивных снов, лоскутами чарующих воспоминаний, она ступает на раскоряченный пол. Босыми ногами проходит по нему, даже не касаясь, как будто поря над ним. Ее волосы цвета далекого моря — насыщенного бирюзового, спадают, как водопад на ее покатистые плечи. Глаза цвета слепящего солнца чисты и смотрят преданно и по-детски наивно. Ее губы цвета нежного розового бутона расплываются в улыбке, а молочного цвета кожа начинает издавать сияние, неземное, манящее, ненормальное. Она протягивает изящную кисть, хватая своими неосязаемыми пальчиками твои испачканные руки. — Ты сходишь с ума, — шепчет она лукаво и подмигивает солнечным глазом. — Позволь мне навеки остаться сумасшедшим, — шепчешь ты, не смея отнять глаз от прекрасного ведения. По ее губам скользит усмешка. — Безумец! — шепчет она. — Я знаю, — отвечаешь ты, продолжая сжимать в руках пустующий портрет.