Ступени, что вели на Императорскую трибуну, показались Морин дорогой в вечность. Она не понимала совершенно ничего: ни того, с какой стати просто взяла и доверилась совершенно незнакомому человеку, ни того, почему ее – именно ее – желает видеть сам Император, ни того, чем все может обернуться – и непременно обернется. Провожатый, шагавший позади, отрезал ей дорогу к отступлению. И Морин, мысленно сказавшая самой себе несколько успокоительных слов, направилась в неизвестность, стараясь не споткнуться.
Невзирая на то, что стены и пол закрытой трибуны были срублены ровно из тех же досок, что и помещения для обычного люда, ложе пытались придать лоск и роскошь. Скошенные стены были затянуты бархатом, вдоль них наскоро расставили массивные вазоны с цветами, а с одной стороны повесили тяжелый герб Империи, готовый вот-вот вырвать тот гвоздь, на котором держался. Морин поймала себя на том, что остановилась как вкопанная, едва переступив порог, и взялась рассматривать обстановку лишь для того, чтобы не смотреть в широкую спину того, кто стоял у края ложи, опираясь на перила.
– Ваше Императорское Величество, – коротко отрапортовал провожатый, привлекая внимание к Морин.
Император обернулся и кивнул. Морин, спиной ощутив, как человек позади нее испарился, оставив ее наедине с Императором, тут же склонилась в глубочайшем реверансе и устремила взгляд на сапоги Его Величества. Лицо заливала густая краска, а сердце колотилось в груди, будто пытаясь покинуть тело через горло.
– Ваше Императорское Величество… – сбиваясь, проговорила она, все еще не решаясь поднять глаз.
– Морин аэп Риддан Ваэр, – размеренно, почти растягивая слова, произнесли у нее над головой. – Поднимись, дитя.
Морин робко подняла глаза. Она видела Императора издали, видела его лицо на парадных портретах, но никогда ранее самый могущественный человек Империи, будто в странном сне, не оказывался настолько близко к ней. Эмгыр вар Эмрейс, заложив руки за спину, смотрел на нее устало и даже отчасти дружелюбно, чуть прищуривая светло-янтарные глаза. Морин никогда не задумывалась о том, как может вести себя Император с кем-то… маленьким и незначительным, вроде нее самой. Может быть, он отправил бы ее к секретарю? Может быть, посмотрел бы, случайно оказавшись поблизости, как на жалкую мошку: снисходительно, даже не задерживая взгляда. Но сейчас Эмгыр вар Эмрейс стоял прямо перед ней и выглядел просто живым, немного утомленным – совершенно обычным, – человеком. Если к нему, Белому Пламени Нильфгаарда, привыкшему безжалостно плясать на курганах своих врагов, можно было применить подобное сравнение.
– Ваше Величество, – Морин, продираясь через тиски волнения, попыталась вспомнить подобающие примеры светского вступления в беседу. – Великое Солнце подарило нам сегодня прекрасный день, и…
– Вне всяких сомнений, – кривовато улыбнулся Император, заполняя неловкую паузу в речи смешавшейся девушки. – Присаживайся.
Он повел рукой, указав на одно из стоящих в ложе кресел. Девушка примостилась на самом краешке, изо всех сил стараясь держать спину как можно ровнее. Пальцы судорожно сомкнулись на подлокотниках.
– Не желает ли дама лимонада или, может, вина? – и на глазах изумленной Морин Император лично подошел к накрытому столику и зазвенел графином. – А впрочем, время еще слишком раннее для алкоголя, тем более, для столь юной особы.
Он протянул бокал с прохладным напитком и сел в соседнее кресло. Теперь они оба смотрели на заполняющуюся яркими полосатыми палатками площадь.
– Как ты нашла парад? – светским тоном спросил Император. Свой кубок он поставил на подлокотник, даже не притронувшись к содержимому.
– Весьма впечатляющим, Ваше Величество, – прошелестела Морин, торопливо пригубив напиток. Пальцы мелко дрожали, и она спешно вернула бокал на столик, боясь расплескать жидкость себе на платье.
«Верно, там внизу Альма и госпожа ван Реен уже обыскались меня, – вдруг пришло ей в голову, и Морин невольно вздрогнула. – Думают, наверное, что я заблудилась, а вдруг – что меня украли? Как я их найду в этой ужасной толпе когда… когда отсюда убегу?»
– Мазель Морин?
Морин испуганно подняла глаза, вырвавшись из спутанных раздумий, и со страхом поняла, что прослушала что-то, сказанное ей Императором.
– Да, Ваше Величество? – прошептала она, невольно комкая подол платья. – Прошу вашего прощения, я… излишне рассеяна.
Эмгыр нахмурился.
– Какие твои любимые цветы? – неожиданно и несколько резко спросил он. Этот вопрос, такой неуместный и странный, слишком походил на подвох, и Морин спешно огляделась. В вазонах стояли сложные букеты из роз, диковинного папоротника и тонких длинных мясистых листьев, названия которым она не знала. «Наверное, стоит сделать комплимент вкусу хозяина?» – подумала она.
– Розы? – неуверенно ответила Морин.
Император вздохнул и перевел взгляд на девушку.
– Ты меня боишься, – утвердительно произнес он. – Не стоит. Тут тебя никто не обидит, вернешься к своим спутницам в самом скором времени – тебя проводят. Ну же, ты ведь бывала в свете, придворная болтовня ни о чем – первейший навык, получаемый подрастающим поколением аристократии. Так порадуй меня им.
Откинувшись на спинку кресла, он вернулся к созерцанию площади и, закинув ногу на ногу, продолжил:
– Уверяю тебя, тебе вряд ли удастся вызвать мое неудовольствие неправильными ответами. Зато ты рискуешь разочаровать меня попытками мелкой лести. Так ты скажешь, что там с цветами?
Морин снова почувствовала, как краснеет. Она привыкла пользоваться мелкими уловками, могущими помочь вызвать расположение, но ранее ей встречались лишь молодые хозяйки светских салонов, на которых ей доводилось побывать, ее собственные приятельницы или знакомые ее отца. И теперь она совершенно не понимала, что стоит говорить этому человеку, а что – лучше оставить при себе, какие ее слова не будут значить ничего, а какие – слишком много…
– Я люблю весенние цветы, – тихо ответила она, спасительно прячась взглядом в бархатных фестонах на стоявшем чуть поодаль кресле. – Гиацинты, нарциссы, фрезии. И всегда так жаль, что время их очень коротко, а летом об их аромате остается лишь вспоминать.
– Ну вот, ничего сложного, правда? – Эмгыр вар Эмрейс как-то хищно улыбнулся, отчего на его щеках резко обозначились глубокие складки. – Мне нравится запах цветущих яблонь, если тебе интересно.
В разговоре возникла пауза, во время которой Император расслабленно, а Морин наоборот напряженно прислушивались к постепенно нарастающему гулу с ярмарки. Над монотонным говором толпы то и дело возвышались отдельные выкрики, превращая ровный шум в экзотическую мелодию празднества. Пылкое безумие народных гуляний заполнило Нильфгаард до краев.
– Продолжим нашу увлекательную беседу? – через некоторое время вновь заговорил Эмгыр. – Не будет ли нескромно спросить о дальнейших планах? Есть ли у тебя уже жених?
Он снова смотрел на Морин своими спокойными желтыми глазами – пристально, почти не мигая.
«Жених? Есть ли у меня жених? Почему он спрашивает о таком… Вероятно… Нет, вряд ли, но хотя… – замешкалась Морин, мысленно задавая себе сразу все вопросы на свете. – А есть ли у меня жених? Могу ли я считать, что Маркус… Нет, я ведь сама придумала для него какие-то испытания, после которых он сможет попытаться просить моей руки. Но ведь он не отказался? Значит ли, что это…»
– Ваше Величество, не знаю, насколько это серьезно, но… нет, пожалуй, это вполне серьезно, хотя официальной помолвки еще не было, но я, право слово, не знаю, имею ли право так говорить… – затараторила она, впервые посмотрев на Императора прямо и смело, а потом перевела взгляд на площадь, невольно приосанившись и улыбнувшись.
В ответ тот хмыкнул так, что Морин смутилась еще больше, хотя казалось, что дальше некуда.
– Не ошибусь ли я, если предположу, что он сегодня проезжал здесь? Кто этот счастливчик?
– Маркус ван Реен, – почти твердо ответила Морин и тут же поправилась: – Сержант Маркус ван Реен. Бригада «Наузикаа».
Император собрался что-то сказать, но в дверь негромко постучали.
– Да? – тут же откликнулся он.
– Ваше Императорское Величество, – по лестнице поднялся и негромко щелкнул каблуками человек, от одного вида которого по спине Морин побежал нехороший холодок.
– Мое почтение, мазель аэп Риддан Ваэр, – с легким поклоном произнес Ваттье де Ридо, подойдя ближе. – Надеюсь, мой человек не слишком вас напугал?
– Нет, что вы, – сдавленно ответила Морин, переводя взгляд то на Императора, то на главу разведки. – Господин был весьма вежлив.
– Вот и славно, – усмехнулся де Ридо и, словно тут же забыв про Морин, обратился к Императору: – Ваш экипаж ждет, Ваше Величество. Должен ли я отправиться с вами? Или мы поговорим позднее?
– Сейчас, Ваттье, – Эмгыр пружинисто поднялся. – И я надеюсь, ты позаботишься о том, чтобы мазель аэп Риддан Ваэр доставили к ее спутницам в сохранности?
– Бесспорно, Ваше Величество, – кивнул де Ридо. – Ваш старый знакомый Дейнгель ждет у выхода, мазель. Еще раз мое почтение.
Когда ложа опустела, Морин настигло странное звенящее оцепенение. Произошедшее показалось ей нереальным, невозможным, странным миражом, который развеялся, не успев толком приобрести форму, но прочно укоренившимся в памяти. Она посмотрела на полупустой бокал, что все еще сжимала в пальцах. Второй – полный – стоял на подлокотнике соседнего кресла.
– И господин де Ридо тоже был здесь, – сказала она самой себе, пытаясь справиться с мелкой дрожью, охватившей тело. – И он не был удивлен, встретив меня, вовсе не удивлен. Возможно, что-то случилось с папенькой из-за меня? Или случится… Или не должно случиться. Но зачем же было это все?
– Сударыня, если желаете найти ваших друзей, – тот, кого де Ридо назвал Дейнгелем, появился из-за кромки лестницы, – то я готов вас сопроводить.
– Да, – Морин встала, отставив лимонад на столик, и оправила платье. – Прошу вас.
Пальцы почти не дрожали.
***
– Морин! Где же ты пропадала? – Альма бросилась навстречу, будто с минуты их расставания канула целая вечность. Впрочем, Морин могла согласиться, что все было именно так, памятуя о том, что за это время успело с ней случиться. Но Альма ведь ничего не знала, и Морин не была уверена – во всяком случае, пока, – что готова ей обо всем рассказать.
Площадь гудела множеством возбужденных голосов, звенела колокольчиками на опорных шестах торговых шатров, где-то неподалеку надрывался из последних сил менестрель, не видимый из-за спин гуляющих. На площади аристократы смешались в единой круговерти с простолюдинами, отпущенные в увольнение в честь праздника солдаты – с певцами и трубадурами, выкрики торговцев, старавшихся переорать друг друга в борьбе за покупателя, становились все громче, а чтобы услышать кого-то, обращавшегося лично к тебе, приходилось прилагать усилия.
Морин спешно оглянулась – провожатый исчез так же незаметно, как и когда-то появился.
– Я… – замялась она, отводя глаза. – Сначала я заблудилась. А потом… Такая толпа, Альма, понимаешь? – Морин устало потерла виски. – Я пыталась найти вас внутри, но не смогла. Потом какой-то человек согласился проводить меня до самой площади, а я была в таком смятении, что согласилась, а после разглядела твое платье и сказала, что дальше меня провожать не нужно.
– Морин, деточка, не стоит так безрассудно позволять себя сопровождать каким-то сомнительным личностям, – госпожа ван Реен, оторвав взгляд от лотка с аляповатыми шляпками, посмотрела на Морин с укоризной. – Что бы я потом сказала вашему папеньке, если бы вы не нашлись?
– Но я же нашлась, – растерянно улыбнулась Морин.
– На ваше и мое счастье, деточка, – фыркнула недовольно госпожа ван Реен и брезгливо подцепила пальцами кружевной воротник с прилавка. – Да… все-таки здесь все куда худшей кондиции, чем в ателье у аэп Хенгель.
– Не нравится, не трогайте, – сердито шикнула торговка. – Ступайте туда, где кондиция устраивает. Ишь! Назаирские кружева ей «не кондиция»!
– Пойдемте, деточки мои, – страдальчески пропела госпожа ван Реен и устремилась вперед, взрезая толпу подобно горделивому кораблю, массивный каркас которого щедро укрывали оборки черного и лилового шелка. – Говорят, здесь где-то продают чудный виковаррский фарфор с позолотой. А еще я хотела посмотреть на трофейные товары с Севера. Вряд ли среди них найдется что-нибудь достойное, но полюбопытствовать все же стоит.
Альма чуть не вприпрыжку устремилась за матерью, пытаясь тянуть за собой Морин, у которой почти не осталось сил, чтобы сопротивляться. Ей не было никакого дела до ярмарочных шутов, леденцовых петушков на палочках и диковинных товаров – из головы не шла ошеломительная встреча с тем, кого называли воплощением Империи, о ком перешептывались, задыхаясь от собственной смелости, и кого до дрожи боялись. И с кем она, Морин, имела обычный светский разговор. Пережитое не укладывалось в привычное видение мира, будто из аккуратно сложенной мозаики то и дело вываливались целые куски. Морин не понимала, что именно кажется ей сном – странная встреча с самим Императором? А, может, именно она была реальностью, а сон – это шумная ярмарка, слишком яркая и звонкая, чтобы быть настоящей?
– Морин! – в который раз заверещала рядом Альма. – Погляди, какие акробаты!
Морин вздохнула. Уличные гимнасты ее сейчас тоже вовсе не занимали.
Остаток дня прошел как в тумане. Морин бесцельно бродила за Альмой и ее матушкой по площади, чувствуя, как с каждой минутой все сильнее и сильнее гудит в ушах. Когда, в конце концов, они вернулись к экипажу и отправились прочь от громкой и говорливой Площади Тысячелетия, Морин, почти не скрывая своей радости, вздохнула с облегчением. Сославшись на усиливающуюся головную боль, она, как могла вежливо, отказала дорогим спутницам в приглашении на обед, а вернувшись домой, даже не заглянула к Амиррэ и сразу же заперлась в своей комнате.
***
По прошествии трех дней Морин все еще не пришла в себя. Она, конечно же, не просидела их в своей комнате – наоборот, постаралась сделать вид, что ничего не произошло: улыбалась, щебетала, с огромным внутренним страхом съездила в Летний сад на дневную прогулку все с той же Альмой. Но кроме этого, она попыталась, как могла аккуратно, расспросить отца о его делах, о положении при дворе, и не чувствует ли он – совершенно случайно, – какой-нибудь угрозы.. И, конечно, об Императоре.
Отец отвечал не слишком охотно, но у Морин сложилось впечатление, что, в целом, все благополучно. Об Эмгыре вар Эмрейсе он не захотел говорить вообще, упомянув только, что семья обязана ему восстановлением отнятого узурпатором титула. Но отец, как обычно, спешил, и Морин не нашла в этом уклончивом ответе ничего странного.
Зато сама она не могла думать ни о чем другом, кроме встречи во время ярмарки. Она припоминала мельчайшие детали, перебирала все сказанные слова в бесплодных попытках понять, что же произошло на самом деле. У нее даже мелькнула мысль – из-за вопроса про жениха, – что ее могли рассматривать в качестве невесты для возможного наследника, Морврана Воорхиса. Но тогда было бы разумнее ожидать, что знакомиться с ней будет он сам. Или нет?
Морин не находила себе места, хватаясь то за одно занятие, то за другое. Начиная один разговор, чтобы тут же прервать его другим. И думала, думала, думала…
Пока на третий день после обеда – когда отец убыл по делам в Корпорацию, а Амиррэ отправилась к портнихе, – в дверь не постучали. Дворецкий принес конверт, на котором простым незамысловатым почерком было выведено: «Морин аэп Риддан Ваэр, лично в руки».
Она не знала и не могла знать, от кого пришло письмо, но пальцы, пока она вскрывала конверт, слегка дрожали.
«Приветствую, мазель Морин, да осенит вас свет Великого Солнца.
Наша встреча, как вы, надеюсь, догадались, не была событием ни случайным, ни ошибочным. Я хотел вас видеть, и вас привели ко мне. Наверняка, вас мучает вопрос, зачем это было нужно? Позвольте мне дать ответ на него и, в свою очередь, задать вам новый.
Вы привлекли мое внимание, мазель Морин, а при нашей беседе оставили после себя только приятные впечатления. Я предлагаю продолжить наше знакомство. И, не желая вас обманывать, во избежание всяческих недомолвок и недопонимания скажу прямо, что интересы мои далеки от невинных. Вы молоды и красивы, и способны осчастливить любого мужчину. Смею тешить себя скромной надеждой, что именно я разделю эту участь.
Вам не нужно решать немедленно. Пока вы читаете письмо, я уже нахожусь в дороге на север, государственные интересы требуют моего присутствия ближе к фронту, и когда вернусь обратно, сказать не могу. У вас есть время подумать до моего возвращения.
Естественно, я допускаю мысль, что вы предпочтете мне своего бравого жениха, и как бы горько мне ни было признавать свое поражение, я смирюсь и первым пожелаю вам счастья. В конце концов, я уже давно не молод, а стати моих офицеров неизменно волнуют дам.
Также считаю нужным отдельно подчеркнуть, что независимо от вашего решения никто из ваших близких не потерпит никакого стеснения, обещаю вам. Подумайте, мазель Морин, как следует, и не ошибитесь с выбором.
Эмгыр вар Эмрейс»
