А в зимней Праге вашей снег с дождём ночует на десятках крыш

Он не хотел бы здесь когда-нибудь родиться. И даже сердце в этом месте оставлять бы не посмел. Ни разу не мечтал глубоким вдохом впопыхах упиться и слушать ветер, что протяжно, заунывно пел. Не знал ни Карлова моста, ни Малой Стороны, ни Староместской площади… Как занесло его сюда? В руке билет на самый ранний рейс… Аэропорт, такси и тихое «Подальше бы от одиночества». Три зимних дня бесцельных странствий, ради которых он исчез. Но расплатившись, дверь открыв и посмотрев по сторонам, не обнаружил волшебства, что помнится из самых добрых, каноничных сказок. Угрюмо прячутся за мокрой непогодой чудеса, и облака сменяют сотни однотипных серовато-белых масок. Хрустяще-грязный снег вдоль оживлённых улиц, мельтешащих суетой поспешных многоликих будней. Вчера под ветром обнажённые деревья гнулись, как будто осень и зима слились, не разминулись, и с каждым днём союз их безрассудней. Что позабыл здесь, Ким Воншик? Среди немногочисленных вещей припрятал целый мир, который не доступен взгляду постороннего. Не ожидал открыть его перед промозглой чередой дождей и разносящимися над Вышеградом криками голодными вороньими. Преследует навязчивое чувство, будто детство рухнуло, как только с диким треском подломились сваи ожидания. О возвращении домой незамедлительно ему подумалось, но ведь такси уехало давно, оставив чужестранца без внимания. О шпили храма не поранятся пушистые, объёмные снежинки. Ведь только мокрый, липкий снег запомнил и забыл следы, что оставляют за собой осенние ботинки. Хотел замёрзнуть чужеземный странник, кутаясь в излишне тонкое пальто, не подходящее январским дням заснеженной уютной Праги. Но почему же умудрились превратить его в сплошное решето воистину осенние ветра, а не мороз захватывающей дух вечерней магии? До сумерек-то, впрочем, далеко, дожить бы в этой странной, непонятной атмосфере… Здесь вроде бы красиво, только чувствуешь совсем не то, ради чего расстался на три дня с привычным миром. Улыбка, симпатичный хостел, небольшая комната на восемь человек и место ярусом повыше возле самого окна. Здесь чувствуется незаменимый цвет романтики для тех, кто часто путешествует и миром наслаждается сполна. Ещё одна улыбка, благодарность, вещи заперты на ключ в объёмном деревянном ящике. В руках осталась лишь бездарно проводимая реальность и желание перенести сугробы из солгавших фотографий в настоящее. Шаги апатией наполнены, неспешные, и под ноги всё интереснее смотреть глазам, не замечая городские стены. Бегут по кругу стрелки, опережая скорость прежнюю и не желая ударять по тормозам, как будто обещают к вечеру большие перемены. Из небольшого магазинчика, в котором каждый день полным-полно народу, доносится тепло и аромат до духоты и голода излишне сладко-пряный. Взгляд неохотно отрывается от ног и понемногу начинает различать огни витрин и сотен окон безымянных. А мокрый снег всё продолжает неприятно моросить. Он заигрался сам с собой, увидев жёлтые лучи высоких фонарей, стоящих вдоль дороги. Ругать, пожалуй, бесполезно, как и вежливо просить о том, чтобы морозом хоть разок кольнуло ноги. Что позабыл здесь, Ким Воншик? Проходит мимо приоткрытого окна, в котором тихо развеваются от ветра занавески цвета сливок вперемешку с кофе. Застряла в узкой улочке густая тишина и призывает встать на месте, не дыша, поймав мелодию и тут же потеряв её на вдохе. Чем ближе к приоткрытой деревянной раме с едва отставшей белой краской, тем любопытная луна настойчивей пытается взглянуть на странника с опаской. А он, стук сердца своего за громкий шум в груди отчасти проклиная, любуется лицом того, чьи руки ловко бегают по клавишам, играя. Ещё один чужой, вполне возможно, никому нигде ненужный, нашёл пристанище своё и распалил огонь в груди, каким-то чудом не потухший. Отныне здесь живёт и очень любит, видимо, обжитую квартирку с безделушками на скромных тёмных полках. Со временем привыкнув к городу, втянулся в местную обыденность и не живёт с мечтой вернуться, словно на иголках. По чёрно-белым клавишам фортепиано пальцы бегают, а музыка манящая, тем временем, не позволяет продолжать свой поздний путь. Внимать и слушать непрерывно требует, смотреть и любоваться, позабыть, как плавать, задыхаться, постепенно в ней тонуть. Шаги глазам не интересны, как и хрустяще-грязный снег, что до подробностей за день изучен апатичным взглядом. Но, в то же время, обратить бы ноги в максимально быстрый бег, чтобы мелодия не растерзала изнутри каким-то жгучим, но на вкус поистине волшебным ядом. Смотри, Воншик, любуйся идеальными чертами облика и одарённостью случайно повстречавшегося в Праге пианиста. Но сутки истекли, и в тот момент будь прокляты часы, бегущие вперёд без устали в злорадном облике садиста. Ты будешь приходить сюда ещё не раз, но утром не поймаешь слухом той навязчивой, хрустально-огненной мелодии. И днём твоя удача, безусловно, выдохнет отказ, а поздно вечером сыграет лёгким ветром грустную рапсодию. Окно закрыто, и на тёмных полках почему-то не расставлены десятки безделушек. Лишь музыка и образ пианиста этим местом не забыты, а музыка его уже ничем не сможет быть заглушена. Тоскующее сердце, что мимолётно сжалось, горячо познав любовь к неуловимой красоте, явившейся, быть может, лишь фантазией, по черепице крыш сугробами промчалось и нарисовало волшебство зимы на городе-холсте, минуткой сказки одарив уставшее сознание. Последний день из тех коротких трёх, что были отданы во власть спонтанным путешествиям… Из сердца заболевшего послышался упрёк, но постучав в окно тем вечером, наверное, он принят был бы за простого сумасшедшего. О чём ты размышлял в тот вечер, чужеземный странник, прибывший с далёких берегов? Не думал ли, что дни растянутся на вечность, и светлый облик пианиста столь внезапно не исчезнет, оставив на душе немалое количество рубцов? Возможно, был лишь миражом промозглый вечер приукрашен, но кто же нотами разбавил ту вечернюю густую тишь? Билет в руке, такси, аэропорт и сердце, словно переполненная чаша… А в зимней Праге вашей снег с дождём ночует на десятках крыш.