Gloom

      Я, быть честным, никогда не любил ночь. В это время суток людей становилось меньше, а тот, кто все же оставался развлекаться до самого утра, имел отвратительный привкус крови, смешанной с алкоголем. Я выдохнул, взглянув на бокал с алой жидкостью, густо облизывающей сосуд.       — Мик, — девушка, лежавшая рядом на полу, толкнула меня ладонью в плечо, поймав мой взгляд, — разве тебе не скучно?       Наше время текло иначе, я, похоже, разучился скучать, занимая свой разум потоком странных мыслей. Покачав головой, я снова взболтнул бокал, поднося его к губам. Кровь пьянила нас, вызывала эйфорию, заставляла забываться и давала надежду на то, что мы сможем когда-нибудь жить, что наше проклятье не вечно.       — Мик! — возмущенно пробубнила вампирша, пытаясь привлечь мое внимание.       — Да? — тихо произнес я, хмуря недовольно брови.       — Как я выгляжу? — девушка перевернулась на живот, подставив под обнаженную грудь руки. Склонив голову на бок, она сощурила глаза, упрямо поджимая губы, — я даже забыла какого цвета мои глаза… — грустно выдыхая, Лана провела пальцами по своему лицу, очерчивая контур носа, губ, спускаясь по шее вниз до самых ключиц.       Задумавшись, я поймал себя на мысли, что сам не помню, как выгляжу. Поставив бокал, я лег на плечо, подперев ладонью голову. Я не знал, с чего начать, что было бы правильнее упомянуть первым?       — У тебя большие голубые глаза, с редкими карими крапинками на радужке. Аккуратный нос, с небольшой горбинкой на переносице, где рассыпались веснушки. Выраженные скулы, высокий лоб, пухлые губы, особенно нижняя, у них, кстати, красивый контур: верхняя, благодаря ему, напоминает бант. Пшеничные волосы, которые ловят лунный свет и завораживают, особенно когда рассыпаются по обнаженной спине, груди… Бархатистая кожа, позволительного бледного цвета, но, когда ты выпьешь, у тебя розовеют забавно щеки, а когда улыбаешься, на них появляются ямочки, делая тебя абсолютно невинной. Ты худее, чем должна быть. Ключицы уж слишком выпирают, в принципе, как и тазовые кости. У тебя, чуть ниже поясницы, есть две ямочки и небольшая родинка на ягодице…       — …я красивая? — Лана придвинулась ко мне, едва не уткнувшись носом в мою щеку.       — Красивая, — согласившись, я подцепил пальцами прядь ее волос и поднес к губам, прикрывая глаза, — наверное, при жизни, ты была еще краше, малышка, в тебе кипели чувства, твоя улыбка сияла, а глаза горели от счастья, неописуемой радости, что ты живешь. А что сейчас? Сейчас ты лежишь со мной, в твоей голове пульсирует лишь одна мысль — утолить голод, Лана. Мне очень жаль, что тебя обратили в столь юном возрасте, прости, — я разжал пальцы, слабо улыбнувшись девушке, которая непонимающе уставилась на меня, хлопая пушистыми ресницами.       — Но я рада своей новой жизни, твой брат спас меня от эпидемии, он подарил мне второй шанс, дал мне возможность продолжить наслаждаться тем, что чуть не отняла у меня болезнь. И тебе, Мик, я тоже благодарна, что сдерживаешь меня, что ты рядом, что ты… — не договорив, она мягко прильнула к моим губам, тут же отстраняясь, и, залпом допивая свой бокал, отворачиваясь. — Ты тоже очень красивый, хочешь, я расскажу насколько?       Я чуть было не рассмеялся, но, прикусив влажную от поцелуя губу, сдержал себя, дав добро на рассказ.       — У тебя раскосые глаза кофейного цвета, а под левым глазом небольшая родинка, которая мне до жути нравится, — спрятав лицо в согнутые колени, девушка обхватила руками ноги, продолжив, — прямой нос, расширяющийся у переносицы и сужающийся к кончику. Широкая, чуть квадратная челюсть, тонкие губы, волевой подбородок. Короткие жесткие каштановые волосы, слегка выбритые у висков. У тебя широкие плечи и тоже выступают сильно ключицы и тазовые кости. Ты мне нравишься, Мик, мне жаль, что не ты меня обратил, и мне жаль, что ты не видишь в этой жизни ничего замечательного. Это не проклятье, это дар. Я так рада, что жива.       Она что-то продолжала говорить, но я не вслушивался в ее слова, я был погружен полностью в свои мысли.       Это было не проклятие, а дар? То, что мы не можем заводить семьи, любить в полную силу, жить так, как нам хочется — было даром? Наше вечное одиночество, вечная скука, перерастающая в привычку, гложущая изнутри — было клеймом, вечным шрамом. И никто из нас не мог самостоятельно избавиться от этого, потому что было жаль. Сожаления не отпускали. Никто не хотел забывать радости, никто не хотел теряться в памяти других. Мы несли столько опыта, столько знаний, и нам всем было невыносимо попрощаться с этим, проститься с нашим существованием.       — Ты ведь даже не слушаешь меня, — Лана вздохнула и, уместившись рядом, вновь посмотрела в мои глаза.       — Извини, задумался, — улыбнувшись, я приобнял светловолосую, подтянув ближе к себе.       — Ты не замечал, что мы с тобой противоположности? Как зеркало и его зазеркалье. Темная сторона и светлая, — хихикнув, она мило сморщила носик, тут же ткнувшись им в мою ключицу.       Я, прикрывая глаза, вдохнул запах ее волос и сквозь улыбку произнес:       — Мы оба прокляты, малышка, все остальное не имеет значения.