Вован-дурак

Ты все еще веришь в любовь, Фильмами добрыми бредишь И все еще веришь в любовь, Веришь… Из дома уходишь тайком, Так же без спроса взрослеешь И все еще веришь в любовь, Веришь… Младшая моя сестренка, Что же ничего не скажешь мне, Младшая моя сестренка, Жаль тебя мне… Любэ «Младшая сестренка»

      После первой задачи на какое-то время наступило затишье. Можно было заняться другими делами.       За пределами школы время шло своим чередом, и, судя по новостям, к США, Канаде и Великобритании стремительно приближался тот самый пушной полярный лис из русского фольклора. Выражался он, в частности, во внезапно вскрывшейся неспособности госбюджета США выплачивать пособия многомиллионным ордам негров, коими буквально кишели крупнейшие американские города и из-за чего целые районы из некогда благополучных и ухоженных превращались в загаженные клоаки. Судьба Детройта из прошлой жизни, где сдохла вся промышленность, откуда сбежали все белые, а населенный одними неграми город стал полным банкротом, постигла его и здесь, только гораздо раньше. И не только Детройт. В том же Лос-Анджелесе еще в октябре внезапно вспыхнула страшная резня, негры и мексиканцы с упоением режут друг друга, а белые отгородились кордонами из солдат (даже не полиции!) и бронетехники и отстреливают и тех, и других. В итоге по состоянию на начало декабря полгорода полыхает как свеча, и конца этой войне не видно. Для контраста, в Новом Орлеане на здании местной мэрии давненько уже в открытую вывесили флаг Конфедерации вместо звездно-полосатого и отправили самых буйных обитателей черных районов на корм аллигаторам. Так что в Луизиане, Техасе, Алабаме и иных штатах Юга с этим все нормально и все спокойно, и техасский рейнджер Чак Норрис вполне себе стоит на страже.       Гражданские протесты не утихают и в Великобритании, сотрясая ее сверху донизу. В Лондоне который день подряд не работает половина линий метро, из-за того, что какой-то накуренный шахид из числа понаехавших афганцев в очередной раз взорвал поезд в тоннеле. Полиция оказалась бессильна, ибо знаменитый Скотланд-Ярд и так стоит на ушах из-за массовых беспорядков по всему городу. А к каждому негру или арабу полицейского не приставишь, вы что, это же вопиющее нарушение прав человека, во всяком случае, именно так считает британское правительство. И во всех достопочтенных английских газетах пишут про то же самое, арабы, мол, не виноваты, что взрывают метро, у преступников, мол, нет национальности, и вообще, это, мол, неэтично – обвинять арабскую общину в том, что отдельные ее представители немного не соблюдают закон. Шквал жалоб белых англичан остается без внимания.       Не утихает и «Трафальгарский Майдан», наоборот, он продолжает только шириться. Количество «сотен самообороны» уверенно растет, перевалив уже за полсотни, причем записываться, по словам очевидцев, приходит всякий сброд, и не только из Англии. Объявились довольно представительные делегации от Канадской и Американской Верховных Рад, позитивно оценившие вклад «пана атамана Петра Поросюка» в дело становления украинской самостийности. Канадоукры же, кстати, наладили поставки на Майдан добровольцев и оружия, рекой потекло продовольствие.       Не оставался в стороне и британский так называемый «культурный бомонд». Никто иной, как сэр Элтон Джон, известный на весь мир певец, композитор и клейменый педераст, в компании своего сожителя был замечен на Майдане, где разливал чай самообороновцам. Радостные майданные вояки хлопали «творческую личность» по плечу, мол, «Слава Британии!», на что тот неизменно отвечал «Героям слава!». Сколько народу зашкварилось в результате такого общения – взыскательным зрителям предлагалось домыслить самостоятельно. Наши на пароходе, как смотрели новости, потом полдня плевались.       На фоне всего этого беспредела Шотландия оказалась прямо-таки островком стабильности. Референдум о независимости здешние активисты в конечном итоге наметили на тридцатое апреля девяносто пятого. Коронное правительство во главе с Джоном Мейджором обещает шотландцам золотые горы, но те ни в какую. Независимость, отделение – и точка. Впрочем, здесь их осуждать сложно, бардак в королевстве гадском видят все.       Перемены происходили и в Советском Союзе. Двадцать шестого ноября объявил о своей отставке председатель Верховного Совета Петр Миронович Машеров. Преемником на всеобщем голосовании был избран его заместитель Владимир Владиленович Жигулёвский, первым замом – бывший предсовмина Григорий Васильевич Романов. Председателем Совета Министров остался Нурдовлат Атаевич Назарбеков, как он и был с девяносто второго. Ушел в отставку и министр обороны СССР маршал Ахромеев, вместо него назначили бывшего главкома ракетных войск стратегического назначения маршала Сергеева.       Судя по словам посвященных во что-то более закрытое чекистов, в Советском Союзе начали к чему-то готовиться. Впрочем, судя по назначению командующего ракетными войсками министром обороны, оно становится ясно – к чему. Девиз РВСН во все времена был – «После нас – тишина». А если учесть, что Штаты здесь оказались на грани полного краха на двадцать лет раньше, и Клинтон во имя спасения собственной репутации и денег поставившего его на высокий пост крупного капитала вполне может за неимением ракет поднять в воздух орды бомбардировщиков, то необходимость в асимметричном ответе очень даже существует. Так что не спят товарищи ракетчики, и правильно делают.       За все это время, начиная с появления в Хогвартсе советских гостей, я начал и у них учиться колдовству. Как оказалось, то, как совершенно тогда случайно получилось у меня «по щучьему велению», здесь достаточно распространенный способ чародейства. Вообще, стандартных заклинаний, в отличие от британской школы, на Руси нет, да и не было никогда. Русские чародеи всю жизнь колдовали силой мысли, направляя поток магической силы на создание или преобразование предмета, явления или образа. При этом обходились без каких-либо палочек, как мне объяснил товарищ Никонов, попытки внедрения палочек в обиход делались при Петре I, когда в Россию под видом иностранных негоциантов понаехало множество проходимцев, в том числе и магически одаренных. Ясное дело, что занесенные обычаи продержались недолго.       Точно та же история произошла и с домовиками. В моей энциклопедии все было правильно написано. Завезенные извне западные домовики не смогли прижиться в России, ибо враждовали с нашими, коренными. А все на почве терпимости к хозяевам. Если западный домовик всецело зависит от воли хозяина, паразитирует на его магии и обязан выполнять любые его приказания, то домовик русский живет сам по себе, поддерживает порядок в доме, но требует, чтобы хозяин и сам что-то делал собственными руками, иначе домовик может учинить нерадивому или ленивому хозяину какую-нибудь пакость. Некая популяция западных домовиков досталась Советскому Союзу после войны в наследство от Пруссии, аннексированной в сорок четвертом, но уже через пять лет там оставалось едва пять процентов от прежнего количества – какие вымерли, какие в ГДР убежали.       Пока у меня еще были запасы дихлофоса, оставшегося после набега на кухню на первом курсе, периодически опрыскивал общагу от насекомых. Один раз вымел из-за занавески какого-то большого дохлого жука, даже необычно как-то, жуки – и в начале зимы. Хотя, неудивительно, значит, кое-кто таки досовался своим длинным носом туда, куда не просят.       Шестого декабря после уроков нас собрала в общаге мадам Спраут, которая сообщила нам об очередном «важном» изобретении Дамблдора:       - Сегодня директор поручил всем объявить, что на каникулах будет проведен Рождественский бал. Как он сказал, это важная часть Турнира, мол, будет способствовать укреплению дружеских связей между нашими школами. Приглашены все ученики, начиная с четвертого курса, но можно пригласить кого-то из младших. Всем нужно быть в праздничных нарядах. Бал начнется в Сочельник в восемь вечера и закончится в полночь. Думаю, что мы за этот бал сможем как следует повеселиться! Кстати, Гарри, директор просил тебе передать пару слов.       - Да, профессор Спраут?       - Поскольку ты тоже Чемпион, тебе явиться на Бал нужно обязательно. Тебе и той, кого ты пригласишь.       - Стесняюсь спросить, мне-то это зачем?       - Вроде бы традиция такая.       - Так я ж и танцевать-то еле умею…       - Все равно, я пыталась что-то объяснить, но Дамблдор был непреклонен. Тебе еще то же самое русский директор скажет, раз ты его команду представляешь.       - С русскими я как-нибудь договорюсь, спасибо, мадам Спраут, - попрощался я. - Э-эх, не знала баба горя – купила порося! – махнув рукой, отправился в свою комнату.       На следующий день действительно предупредили, товарищ Никонов подошел после завтрака.       - Гарик, доброе утро!       - Доброе утро, Степан Григорьич!       - Слыхал, вчера про танцы объявляли.       - Слыхал, что уж тут.       - Мне просили передать, что, раз уж ты от нашей команды выступаешь, то твое участие в этих самых танцах обязательно. Насчет этого директор был категоричен.       - Спасибо, Степан Григорьич, меня уже вчера мадам Спраут, декан наша, тоже перед фактом поставила. Назвали, мол, чемпионом, изволь соответствовать. Черт бы побрал этих англичан с их традициями, вечно, мать…, все самым неудобным образом делается.       - Понимаю тебя.       - Думаете, я зря скатерть-самобранку каждый день с собой таскаю? Это потому, что жрать то, что дают здесь по рабочим дням, невозможно. Меню стандартное, овсянка, тыквенный сок и тому подобное. Глотнул того сока, потом три дня плевался. А на следующий день пошел и устроил чаепитие по-русски, чай из самовара да с булочками. Да Вы и сами все видели.       - Видел, что уж таить, вкусный чай из твоего самовара. Где, кстати, скатерть нашел? Даже в нашей стране их не так уж и много осталось. Секрет изготовления с самой революции пытаемся выяснить, но воз и ныне там.       - В магазине чародейских диковин в Лондоне купил. Продавец говорил, что его дед из России в двадцатом году привез. Полагаю, что из интервенции.       - Ворье, мать…, аглицкое. Не переживай, хорошее дело ты сделал. Оставь скатерть у себя. А переедешь к нам жить, так будет у тебя, чем гостей дорогих встречать.       - Спасибо!       - Не за что! Так что, с этими танцами имей в виду, и ищи девицу, с которой пойдешь. Причем ищи где-то у себя, у нас, как ты видел, их нет.       Значит, танцы. Не до упаду, конечно, как бывало у нас, но все же.       Танцевать я умел, скажу честно, кое-как. Попрыгать, подергать конечностями на дискотеке, пройти медляк с девчонкой какой-нибудь – это я, конечно, мог, что уж скрывать, это все умеют. Так в том-то все и дело, что здесь все обстоит совершенно по-другому. Быстрых танцев тут не будет, все же англичане держатся за свои замшелые традиции с упорством ненормальных, а медляки тут по каким-то неведомым мне правилам танцуют. Не простой медляк, а что-то наподобие – вальсы, менуэты, что там еще было, в упор не помню… короче, всё не так, как у людей.       Ну, а коли не получилось отвертеться от навязанной тягомотины, встает вопрос самый насущный. КОГО ПОЗВАТЬ?       Напомню, что в прошлой жизни у меня с девушками не очень-то и ладилось. Один-единственный роман, продержавшийся дальше второго свидания, в итоге тоже закончился катастрофой и полным разрывом. И где искать ту самую, которая единственная, я накануне своего попадания в упор не знал.       Здесь, на первый взгляд, знакомых девушек вокруг меня вертится гораздо больше. Однако когда стал думать о том, кого позвать на бал в качестве партнерши, вот завертелась в голове старая песня Розенбаума, в незапамятные времена услышанная и наизусть выученная, да и не уходит. Уже прошло лет тридцать после детства. Уже душою все трудней раздеться. Уже все чаще хочется гулять Не за столом, а старым тихим парком, В котором в сентябре уже не жарко, И молодости листья не сулят, И молодости листья не сулят… [88]       А ведь так оно и есть. Вся беда в их и моем возрасте. Мне ведь не четырнадцать лет, как кто-то мог бы подумать, и не семнадцать, как товарищ комиссар обещал записать в моих бумагах. Мне ведь уже тридцать два, накануне попадания было двадцать девять, и здесь я уже три года, вот и считайте. Через год приду в возраст Иисуса Христа, а на выходе что? Учения я не создал, учеников не собрал… ни жены, ни детей, ни близких друзей, с которыми сколь-нибудь регулярно общались. У них свои семьи, свои жёны и дети, что им старинные приятели по институту…       Близких подруг у меня на данный момент пять, если считать внезапно раскрывшую свою истинную личность Свету, единственную полностью русскую изо всей нашей честной компании. Из этого количества трех младших я воспринимаю сейчас в лучшем случае как сестренок, мелких и несмышленых. Сьюзен и Дафне по четырнадцать лет, причем настоящих четырнадцать, а не так, как у меня, Астории же и того меньше. У них еще только-только все начинается, первая любовь, романы и дневники с сердечками, чтение книжек допоздна в лунные ночи и ожидание прекрасного принца на белом коне... Вот только с принцами нынче проблемы, монархий в Европе осталось мало, и титулованных принцев тоже. На всех не хватит.       То, что я все три предыдущих года болтал с ними за жизнь, это одно, а вот когда дойдет до дел сердечных… Вот хреново у меня было с этим делом, во все времена хреново. И было так, что нравились мне симпатичные девчата, а подойти к ним я не решался, ибо не знал, как и о чем говорить. Да и время было гнилое в прошлой жизни, принцессы тоже избаловались до невозможности. Не нужен им был рай в шалаше, им подавай крутого мачО на белом «мерседесе», чтоб дом на Канарах или на каких островах, чтоб отпуск каждый год на дальних морях, чтоб бабла на шмотки – хоть задницей ешь… А такие понятия, как любовь, верность, семья и счастье, были выброшены девушками того будущего на свалку истории. В самом деле, зачем любить, если всё и так принесут и положат на тарелочке с голубой каемочкой. Зачем хранить верность одному-единственному, если можно раздвинуть ноги перед любым, кто предложит больше или лучше. Счастье виделось в количествах купленных шмоток и тряпок, успешность меряли по модели очередного «яблофона», купил – «модный чел», не купил – «лошок», а семья… зачем семья «современной европейской женщине»? Ее ведь с детства воспитывали, что все мужики – сволочи, а потому надо быть холодной и расчетливой, но своего не упускать. Вот и получили на выходе, что девушек, которые не отреклись от сердца и души ради погони за баблом и прочими ложными целями вроде карьеры или богатства, можно было по пальцам пересчитать.       Та, с которой я в том времени встречался, тоже по факту оказалась такой же. Поначалу изображала, что нравлюсь я ей, а потом стало выясняться. И на машине ее возить надобно было везде и всюду, на поезде ко мне в гости приехать она не желала, ей, видите ли, два часа в вагоне ехать не по нраву. Хотя я звал приезжать в любой момент и обещал стол и ночлег. Позвал ее как-то раз на дачу к нам на шашлыки, так сидела сиднем весь день на лавке и ждала, пока готовое угощение принесут, в то время как все мы, что я, что родители мои, мотались с лопатами и граблями по участку. Весна, работы много, каждые руки на счету, за день порой так с лопатой навкалываешься, что потом спина не разгибается. Сейчас, уже здесь, мадам Спраут удивляется, откуда я, вроде бы выходец из аристократического рода (это она мою тушку имеет в виду, сами-то мы происхождения насквозь рабоче-крестьянского), знаю, с какого конца браться за лопату, как рубить дрова, топить печку и косить траву. А вот оттуда и знаю, спасибо отцу да матери, да деду покойному, научили и приохотили.       Насчет тех же «яблофонов» была та «принцесса на горошине» весьма охоча. Когда мы гуляли с ней по улицам и случайно проходили мимо сотовых салонов или центров продажи телефонов, так она непременно вздыхала, вот, мол, как бы ей хотелось заиметь яблофон. Мои доводы, что цена оной электронной цацки ровно в два раза превышает мою зарплату, в расчет не принимались. Надо ей – и все, хоть ты тресни. Ясен пень, что с выходом очередной «самой новой» модели яблофона в обязательном порядке надо было бы покупать и ее, за те бешеные деньги, коих оное устройство однозначно не стоит. Понты, мать их, для большинства парней и девушек из того времени были дороже жизни. Для этой конкретной особы – точно так все и было. Мои же взгляды на все это, зачем, мол, каждые полгода менять то, что исправно работает, зачем тратить кучу бабок хрен знает на что только лишь из-за того, что «это модно, стильно и современно», считались старомодными и совершенно неинтересными.       В отпуск она хотела непременно в Испанию. Причем не просто в Испанию, а так, чтоб отель с прямым выходом к морю, и ничего больше было ей не надо, ни экскурсий, ни выездов, ни иноземной культуры. Причем когда я сам позвал ее в солнечный Крым, в разведанные мной уголки, так такой вид состроила, как будто я ей под нос дохлую мышь подсунул. Зачем, мол, Крым, когда есть «приличные места». Когда же предложил тот вариант, по которому мог бы поехать сам до этих самых «приличных мест», с экскурсией на автобусе через множество других интересных городов и замков, так тоже посмотрела, как на идиота. Зачем, мол, Париж и Прага, да на автобусе неделю трястись, когда на самолете можно за пару часов долететь. Так и подмывало сказать: «А ты, собственно, в том самом Париже была хоть раз? Или в Праге?» Не сказал только лишь потому, что предпочитаю в адрес девушек оскорблениями не кидаться. Впрочем, сие не помогло, и уже потом, когда наш роман остался в прошлом, я долго удивлялся, «как же такой маленький пацак может оказаться таким меркантильным кю» [89].       Тогда после разговора об Испании и отдыхе, кстати, все и закончилось, ибо вскоре после этой беседы она заявила мне открытым текстом, что не видит более смысла в продолжении наших с нею отношений. Не устраиваю я ее, мол, тем, что ее не понимаю и не желаю под нее подстраиваться. У нее, мол, достаточно друзей-приятелей, которые дадут ей все то, что ей надо. Ну-ну, хотел бы я на сие посмотреть, возьмет ли кто ее с собой на дальние моря… если внешне она ничего особого собой не представляет и больше всего похожа на ту самую «Уизли №7», от более близкого знакомства с которой я здесь отбиваюсь уже третий год кряду.       Вот такая вот загогулина, понима-а-ашь. Но вернемся к нашим кроликам. Так что выходит, что круг знакомых девушек, с которыми есть о чем поболтать за жизнь и которые при этом достаточно близки мне по возрасту, сужается до двух человек, а именно Доры, которой уже двадцать лет, и Светы, которой двадцать пять. Света, кстати, единственная из всех, за исключением двоих чекистов и товарища Никонова, кто знает о моем истинном возрасте. Так что надо будет с ней как-то поговорить, причем именно с ней. Остальные не поймут.       Чтоб не терять времени зря, двинул к ней девятого после уроков. Света, еще в личине мадмуазель Вектор, как раз шла куда-то.       - Да-да, мистер Поттер? – для отвода глаз спросила она. – Вы что-то хотели спросить?       - Мадмуазель Вектор, у меня к Вам есть один вопрос… Где здесь обучают бальным танцам? – так же для отвода глаз спрашиваю, по-английски же.       - Последний учитель месяц назад спился, - улыбаясь, отвечает она. – Но я тоже знаю несколько уроков.       - Пойдемте.       То, что не только лишь я здесь владею русским языком на уровне выше нескольких подхваченных ругательств, это пока знать никому не обязательно. Кстати, я ведь брался учить своих подруг русскому, но ни Сьюзен, ни Дафне язык почему-то как-то не давался, несмотря на все их усилия. Дора же, наоборот, взяла и начала понимать практически с ходу, теперь цитирует те стихи, что я при ней же под гитару пел, причем не как попугай цитирует, а даже с осмыслением сказанного. Что-то из особо понравившегося даже наизусть выучила, а как она сама теперь на гитаре играть учится, так я ей аккорды подсказал, и теперь частенько, когда дома, на два голоса поем.       Мы вышли из замка в потаенное место, найденное некогда мной. Поставив заглушающие чары, я сказал:       - Свет, а я не шутил, я на самом деле по поводу того Бала, будь он неладен. Шестого числа поставили перед фактом, мол, раз ты, Гарик, чемпион, то изволь там танцевать. Типа у меня больше ни о чем другом голова не болит.       - Так и что? – удивляется она. – Как будто нету девушек, желающих потанцевать с, - она картинно корчит рожу. – «Великим Гарри Поттером, спасителем магического мира».       - Шоб ён так жил, этот мир, как прибедняется, - ответил я. Света хихикнула.       - Ты, случайно, не в Одессе ли жил? У тебя хорошо получается.       - Не, в Одессе в прошлой жизни даже бывать не доводилось. Так нахватался, мало, что ли, по стране правоверных аидов? Даже здесь их есть, вон, того же Гольдштейна вспомни. Где его там сейчас носит, на земле обетованной…       - Помню, но как-то смутно. Вроде его я уже не учила.       - Не учила, потому что он перед третьим курсом до ридного Тель-Авива подался. Мне же, как ты помнишь, подаваться в этих краях некуда, вот и пришел к тебе на уроки. Как знал, что здесь будут родственные души.       - А я еще раньше заметила, что ты какой-то неправильный для англичан. Еще когда ты из того магазина со скатертью-самобранкой вышел. Ну не знают здесь, что это такое!       - Теперь знают.       - Ну да, твоими, кстати, стараниями. Ничего не говорю, вкусно, саму за уши не оттащишь. Напоминание о далекой Родине. Раз ты тоже наш, так с каникул приеду, чего-нибудь из Питера привезу.       - Если все пойдет так, как я думаю, то домой вместе отправимся. Вон, на «Ленине». Слышала же ты, наверное, наш разговор, тащ комиссар пообещал бумаги выправить да с трудоустройством помочь.       - Не могу не согласиться. Попробую под это и сама уехать, вряд ли моя легенда продержится еще больше пары лет.       - Правильно сделаешь. Ну их к лешему, древних и благородных. Пусть как-нибудь сами, лично у меня как-то нет желания за них заступаться.       - У меня тоже, - улыбнулась Света. – Так что ты насчет Бала говорил?       - Говорил я насчет бала вот что. Во-первых, я и в самом деле не умею танцевать так, как тут принято.       - Ну, с этим не проблема, этому вполне могу обучить тебя я сама, я в школе в танцевальный кружок когда-то ходила. Надеюсь, еще не забыла, чему там учили.       - Вот и отлично! Светик, что б я без тебя делал!       - Не знаю, - изобразила задумчивость девушка. – А что во-вторых?       - А во-вторых, я и впрямь не знаю, кого пригласить. Помимо тебя и Доры, подруг три, ну, ты их знаешь, младшая Боунс и обе сестрички Гринграсс, но фокус весь в том, что я их в качестве подруг в смысле «подруг» упорно не воспринимаю!       - То есть?       - То есть в качестве потенциальных кандидатур на пост любимой жены. Да, пускай я выгляжу снаружи как четырнадцатилетний пацан, но внутри-то, и ты об этом прекрасно знаешь, мне уже тридцать два! Соответственно они мне все втроем кажутся совсем еще девчонками, сестренки младшие, и не более того. Каждой из них я вдвое старше. К ним с нескромными предложениями подкатывать – как с тем Локхартом было, статьёй за растление попахивает. Потому и пришел за советом именно к тебе, что о моем настоящем возрасте ты знаешь здесь одна.       - Логично, - отвечает Света. – Но думаю вот что. Сама сразу я с тобой вряд ли смогу пойти. Слишком это будет подозрительно. Но вот медляк я с тобой пройду с удовольствием.       - И на том спасибо, придумаю, что зарядить нам на танец. Не забудь, нам еще то же самое потом на пароходе предстоит, но уже тридцать первого.       - Там, кстати, легче будет. Наши не так за традиции держатся, как англичане. Но будь готов, что придется петь самому, много и разного.       - За этим дело не постоит.       - Не сомневаюсь, - улыбается Света. – Значит, так. С девочками все же поговори, может, кто и согласится с тобой пойти. Не согласятся – скажи мне, подошлю кого-нибудь. Ну, или, в крайнем случае, тогда пойду сама.       - Хорошо, Свет, договорились.       - Вот и замечательно. Ну что, пойдем, что ли… По пути назад в замок наткнулись на Дору.       - Приветик, Гарри, приветик, Септима! – как всегда жизнерадостно поздоровалась она. – Чего такие задумчивые?       - Привет, Тонкс, - сказала Света. – Вот, договорились, что буду учить Гарри танцевать.       - Зачем?       - Да затем, Дора, - отвечаю уже я. – Затем, что меня припахали на этот бал рождественский пойти, будь он трижды неладен. А я и танцевать-то толком не умею, да и кого туда позвать, упорно не знаю. Ты-то хоть пойдешь?       - Оно мне надо? Знаешь же, какая из меня танцовщица. Одно дело под магнитофон попрыгать, и совсем другое – в вальсах крутиться. Докручусь еще до того, что свалюсь посреди зала, всем на потеху. Так что без меня.       - А на русский пароход придешь? Звали тридцать первого, на Новый год. Меня точно звали, а я тебя зову. Там вальсов не будет, а дискотеку обещали организовать примерно такую, как ты ценишь. И магнитофон принесут, и живую музыку пообещали сделать.       - Вот туда я пойду точно. И ты, Гарри, там от меня так легко не отделаешься, пока что-нибудь не споешь.       - Договорились.       - Вот и чудненько! Ну, пока, побежала я дальше… - и Дора исчезла точно так же, как и появилась.       Вопрос с нарядами не стоял. Если уж совсем от танцев не отделаться, так оденусь по-народному, джинсы, кожаная куртка, все как положено. Мы с Дорой перед этим учебным годом собрали практически идентичные наряды, как она мне сказала, «рок-банда домашнего разлива» у нас с ней получилась. А что, так и пойду, мне-то что…       Про мою лютую ненависть к любому официозу, которую я из прошлой жизни успешно перенес в эту, знали все, и никто не удивлялся, что я начисто игнорировал все традиции и условности и приходил на уроки в ватнике и шапке-ушанке. Учитывая то, что в школе, как и во всех старинных английских замках, гуляющие по коридорам сквозняки были нормой, а температура внутри помещений не сильно отличалась от забортной, меня понимали и пытались подражать. Гости тоже. Традиционная британская холодина и сырость пришлась не по нраву француженкам из Шармбатона, привыкшим у себя к совершенно другому климату, и не раз и не два я уже видел, как они шмыгали носами в очереди в медпункт. Наши же переносили погодные неурядицы достаточно спокойно, правда, чтобы не болеть, приходилось постоянно ходить в полушубках и валенках, но все же для Советского Союза холодные зимы – дело более привычное, а значит, проблем с теплой одеждой у пассажиров парохода «Ленин» не было.       Тем же вечером опросил младших подруг.       - Нет, Гарри, мы не пойдем, - ответила Дафна. – Нас с Тори папа забирает с собой, мы уезжаем на каникулы в Италию. Там, возле Милана, наши двоюродные дедушка и бабушка живут.       - Везет же кому-то. Честно, завидую вам, девчата, белой завистью. Сам бы так свалил, если бы не Бал этот.       - А что?       - Да вот знаете же ж, припахали добровольно-принудительно, теперь сижу, думаю, кого бы пригласить, а ни с кем, кроме вас троих да разве что Доры, я и не общаюсь толком. Ты, кстати, Сью, пойдешь?       - Ой, тоже нет, - зарделась Сьюзен. – Мне тетя сказала, что забирает меня с собой на море. Как каникулы начнутся, так и уедем. Сириус нас отпустил, а сам будет какие-то вопросы решать.       - Ясно, понятно… - озадаченно почесал башку я. – Хорошего отдыха, девчата, буду тогда что-то думать, кого бы позвать…       Что ж, делать нечего, пришлось на следующий день Дору ловить.       - Дора, привет! – крикнул я ей.       - О, Гарри, приветик! – обрадовалась она. – Чего такой грустный?       - Да вот, вопрос один мучает, - и я изложил ей ситуацию.       - Так ты говоришь, никто из девчонок не пойдет? – удивилась Дора. – Хм, это уже что-то новое.       - А ты сама не хотела бы сходить? Если ты так не любишь официоз, то даю вводную: есть мнение, что можно во время Бала провернуть еще одну грандиозную пакость.       - Какую? – учуявшую запах смачных розыгрышей Дору было не остановить. – Ну-ка, колись, что удумал?       - А вот что… - я прошептал ей на ухо, как именно я вознамерился превратить Рождественский Бал Хогвартса в подобие дискотек или рок-концертов, которые были хорошо известны мне.       - Ну, Гарри, ты определенно знаешь, что мне предложить! От такого приглашения я отказаться просто не могу! – засияла Дора, прическа которой блеснула синевой. – Тогда я в деле, и вместе мы поставим эту школу на уши! Короче, составляй список музыки, а там посмотрим!       Вот так, неожиданно легко, решилась проблема с балом и моим в нем участием.       По мере приближения Бала, разговоры о нем ходили по школе все чаще и чаще. Среди девчачьей части обитателей Хогвартса участились разговоры и пересуды по поводу того, с кем пойти и что надеть на танцы. Хлопцы думали, кого пригласить.       Меня, кстати, позвать на бал пытались вполне активно. Наиболее настойчивой были небезызвестная уже Джинни Уизли, которую в итоге пришлось посылать по-русски матерно, чтобы отстала с гарантией, да еще и пригрозить лично отволочь за шиворот в КГБ. Упоминание о грозной Конторе подействовало, и больше о мелкой Уизли я не слышал до самого окончания каникул. Второй из желающих оказалась Гермиона Грейнджер, правозащитный задор которой с течением времени только прогрессировал. Так что никто в школе не удивился, когда и Гермионе пришлось пойти туда же, куда и Джинни. Советские приятели были мной предупреждены все до единого, и поэтому я мог быть точно уверен, что этих двух не попытается пригласить никто.       По поводу двух отказов подряд начали злорадствовать, вот, мол, Поттер чудит, лучшую ученицу послал куда подалее, какая ж ему нужна. Особенно злорадствовали, конечно же, слизеринцы, тут же начавшие распространять обо мне всякую гадость. Что ж, никакое добро не останется безнаказанным… и самый крикливый из них, а именно Монтегю, по «неизвестным» причинам прямо посреди очередного завтрака превратился в огромную пятнистую жабу величиной с порося. А у многих остальных его однокурсников, к их ужасу, также проступили такие же симптомы вроде вылезания на коже пятен и бородавок.       Для отвлечения внимания пришлось прибегнуть к знакомому по прошлой жизни методу под названием «вбросить срач». Через Фреда и Джорджа запустил по школе слух, что случившееся – симптомы нового заболевания, называющегося «ожабление» и поражающего только чистокровных, причем исключительно тех, кто выставляет свою древность и благородство напоказ.       Вброс удался. Срач поднялся по-настоящему крупный, сплетникам и сплетницам со всех факультетов хватило пищи до самого того Бала. Нейтральные факультеты принялись усиленно открещиваться от своей чистокровности. От слизеринцев начали шарахаться, словно от чумы. А от меня наконец-то отстали.       Под конец, в последние дни семестра, никто в школе ни о чем другом, кроме Бала и танцев, и не думал. Даже преподаватели в конце концов смирились и оставили нас в покое. Среди таких был, к примеру, Флитвик, преподаватель заклинаний, переставший задавать нам что-то на дом сразу после объявления о танцах, или Света в обличье мадмуазель Вектор, которая быстро приняла у всех зачет за семестр, после чего объявила все оставшиеся до Нового года занятия факультативными. Однако, такими сговорчивыми были не все, суровую мадам МакГонагалл можно было пронять только таранным ударом того же «Ленина», ибо домашние задания по трансфигурации сыпались как зерно из дырявого мешка до самых каникул. Не отставал и ложный Грюм, разоблачить которого упорно не получалось, а своей «ПОСТОЯННОЙ БДИТЕЛЬНОСТЬЮ» он еще не раз выносил всем нам мозг.       По поводу вспыхнувшей в школе эпидемии ожабления поднялась нешуточная паника. Спрос на косметические чары вырос в несколько десятков раз, Флитвик устал объяснять, что бесконечно жабью морду скрывать не получится. Но озабоченных своим внешним видом слизеринцев сие не волновало, и аристократические отпрыски уже за три дня до каникул стали бронировать места в поезде домой – лечиться. О каких-либо планах на Бал применительно к ним после этого можно было даже и не говорить.       Само мероприятие, впрочем, отменять не стали. Ожабилось всего десятка так полтора студиозусов, остальные остались нормальными. Так что, как заявил Дамблдор, «даже несмотря на столь прискорбные события, это не повлияет на то, что Рождественский Бал состоится». Что ж, ждем, ждем… *** [88] Александр Розенбаум «Размышления на прогулке» (сл.и муз. А.Я.Розенбаум) [89] Взято из фильма «Кин-дза-дза!»