Амарант

Алый ему шёл. Даже если это была кровь. Кэтрин меняла повязку, оторвав от своего платья ещё один лоскут: всё равно непривычно длинная юбка изодралась о колючий кустарник по пути. Но неуловимая - на мгновение, на долю секунды - медлительность то и дело выдавала её. - Я не уверена, что делаю всё правильно. - призналась она. Честно, но неохотно: до сих пор у неё не было права на неуверенность. И добавила: - Я даже не представляла, что ты можешь быть ранен. Или что он мог чувствовать боль, страх, отчаяние. Что мог зависеть от неё. Что - труднее всего представить - мог быть искренен с нею. Но ей было страшнее. Намного. Нет, не от погружения в эпицентр войны богов. И не от разделения с командой. Ей выпало куда более тяжёлое испытание. Пикард не дрогнул под взглядом неумолимого судьи, Сиско не поддался на провокации трикстера, но ей досталось самое трудное - держать его, склонившегося к её коленям, и чувствовать, как он с шипением капризного ребёнка вцеплялся в её подол каждый раз, когда она прикасалась влажной тканью к открытой ране. До миссии "Вояджера" Джейнвэй просматривала последние отчёты коллег и представляла, что могла бы сказать ему. Смелые, гордые слова. Они не пригодились. Ещё раньше, в Академии, перед своим первым выходом в космос она стояла у зеркала и повторяла их, очень похожие, почти те же, но обращённые к собственному глубинному трепету, с древнейших времён свойственному человеку, заглядывающему в холодную и тёмную звёздную бездну. Теперь та в ответ смотрела на неё из чёрных глаз - и там, на дне, был тот же самый страх, отражённый с другой стороны. Кью со страниц позднейших дополнений к данным Звёздного Флота были воплощением непредсказуемости и чуждости всего, что могло поджидать в космосе. Кью, которых довелось встретить Кэтрин лично, оказались сами не меньше напуганы неизвестностью. Для них слов у неё не было. Джейнвэй была готова ко всему, только не к слабости всемогущих и гибели бессмертных. В ночном лесу не щебетали птицы, не мерцало ни единой звезды на небе, ветер не шелестел в кронах деревьев. Была ли в том вина несовершенства её восприятия или самого Континуума, не достроившего иллюзию, она не знала. Только замечала, что в этой тишине лишь сильнее ощущались дыхание и сердцебиение её спутника, несуществующие, как и лес, и оттого смущающие вопросом, почему её сознание предпочло быть уверенным в его жизни больше, чем в реальности и безопасности окружения. Кровотечение, впрочем, не спешило останавливаться. Как и его болтовня. - Кэти... - Что ещё? Я уже высказала своё окончательное мнение. За час оно не изменилось. Он мелодраматически откашлялся. Очевидно, именно слова и застревали в горле, поскольку давались с трудом: - Просто решил, что, возможно, должен тебя поблагодарить. И извиниться, что втянул во всё это. - То есть сначала тебе впервые потребовалось чужое согласие, а теперь ты - страшно подумать - просишь прощения... Боже мой. То ли я сплю, то ли и впрямь наступает конец света. - Но оно действительно было нужно! Разумеется, я мог просто скопировать твой геном. Но мне важно было, чтобы ты знала, как это важно для меня. Как ты важна для меня. Её рука, ополаскивающая окровавленную тряпку, дрогнула. Она не верила ему ни на минуту. Но вдруг поняла, насколько хотела верить. - ...А может быть, просто стало интересно на собственном опыте узнать, что же такого особенного в размножении вашим способом, что вы, смертные, так на нём помешаны. И ты весьма удачно подвернулась под руку. Ему прилетела лёгкая мокрая пощёчина. Вытирая лицо, Кью ехидно усмехнулся, бесконечно довольный тем, как легко удавалось манипулировать эмоциями обыкновенно хладнокровного капитана. Он знал: втайне она сожалела, что затянувшаяся миссия отобрала у неё возможность иметь мужа и детей. Он видел, как сковывает её долг чести, вынуждающий отстранять всё личное в отношениях с экипажем. Он понимал, сколько гордости и силы воли требовалось, чтобы отвергнуть поклонника, способного исполнить самые невообразимые мечты. Он восхищался ею - чистая правда - но не мог отказаться от удовольствия играть на её чувствах, находя бреши в неприступной скале, и она знала это тоже. Но прощала. Ему больше не в чем было прятать отчаяние и слабость, а ей - больше негде снимать маску уверенности и силы. - Кто бы говорил... Ведь ты, как выяснилось, тоже смертен. - не разделяя его веселье, процедила Кэтрин, разрываясь между ненавистью к этой ухмылке, почти материнской нежностью, горечью от допущенной на миг собственной наивности, беспокойством за оставленную команду и утомлением. - Не совсем. Видишь ли... Наше оружие повреждает не материю. Оно разрывает тончайшие связи в гармонии Вселенной, вводя в агонию её и нас. Я ещё легко откупился... - И всё же, это значит, что ты, по крайней мере, можешь испытывать боль... - Пусть. Это лучше, чем тысячелетиями не чувствовать ничего. - ...И рана более чем реальна. Иначе над чем я билась пол-ночи, залатывая её? Он слабо улыбнулся - теперь уже скорее снисходительно, чем насмешливо: - То, что ты видишь здесь, зависит от того, как смотришь. - Мы не в том положении, чтобы играть в загадки. Что ты имеешь в виду? - Тут недавно шёл бой, совсем близко к лагерю. Скажи, видишь ли ты тела моих павших братьев и сестёр? Джейнвэй окинула взглядом поляну, насколько хватало света костра, проникавшего в темноту лесной чащи. Ничего. Только несколько уцелевших палаток да кусты диких цветов - гирлянд амаранта... Цветок бессмертия - и в то же время крови. Веры и преданности - и жертвы. Богов - и людей. Континуум тонул в его багровых потоках. ...Теперь она знала, почему Кью, живущий вне времени, выглядел для неё постаревшим на много лет с тех пор, как с картин Дэйты его надменную фигуру в длинной мантии скопировали для учебного гида Академии по иным цивилизациям. Но алый всё ещё был ему к лицу.