***
— Дофламинго — очаровательный мальчик, — проворковала Йола, оставшись наедине с Треболом. — Я хочу написать его портрет. — Я рад, что вы поладили. Доффи много для меня значит. — А я? — она кокетливо облизнула губы. — Мои дела говорят сами за себя, — ответил Требол, нащупывая на ее спине застежку платья. — Ты ведь знаешь. Да, Йола знала. Как только она вышла на Требола, дела ее резко пошли в гору. Проплаченные критики нахваливали ее картины в журналах, и Йола стала получать больше заказов. А скоро не без его активной спонсорской помощи откроется ее персональная выставка. О таком она, нищая художница, и думать не смела раньше. А цена — невелика. Всего-то нужно притерпеться к его виду, фрукту, фетишам, подыграть ему кое-где, имитируя удовольствие. Просто поразительно, что никакая другая женщина еще не взяла Требола в оборот. Возможно, фетиши Требола казались им слишком отвратительными. Даже Йоле понадобилось немало времени, чтоб начать находить в них свою прелесть. Раз за разом происходило одно и то же. Прохладная липкая слизь прижимала ее к кровати, лишая возможности двигаться, закрывала глаза и закупоривала нос и рот, практически не давая воздуху проникать внутрь. Йола зависала между жизнью и смертью от удушья. Начни она брыкаться — и Требол не без садистского удовольствия перекрывал ей доступ к кислороду, лишь в самый последний момент давая сделать глоток воздуха. Он утверждал, что близость смерти обостряет чувства. Йола не могла с ним спорить — оргазмы и впрямь казались более яркими, более… резкими. Всё с Треболом становилось более резким и ярким. Возможно, другие женщины боялись, что однажды Требол не даст им тот глоток воздуха. Возможно, они слишком сопротивлялись его слизи, что связывала, затыкала, проникала и брала под управление разомлевшее тело. Видимо, они просто не знали, что грань между наслаждением и отвращением была на самом деле очень тонка. Немногим погодя после этого разговора Йола призналась Треболу в любви. Слишком уж долго она к нему привыкала, чтоб снять его с крючка. Требол ничего не ответил ей, но вскоре Йола получила ключи от симпатичной квартиры в небольшом деревянном домике на четыре семьи. «Интересно, если я забеременею от него, на что еще он окажется готов ради меня?» — подумала Йола, осматривая свое новое жилище. Сможет ли он отказаться от этого мелкого засранца Дофламинго? Насколько велика ее власть над человеком, которому женщины ничего никогда не давали, кроме купленного секса?***
В глубине души Йола сознавала, что она — весьма посредственная художница. Но Йола быстро смекнула, что успеха чаще добиваются люди трудолюбивые, упорные и умеющие найти спонсоров — на одном таланте далеко не уедешь. К предстоящей выставке она готовилась серьезно — писала картину, которая должна была стать вершиной всех ее трудов. Листов, что она извела на эскизы, хватило бы на небольшой тираж энциклопедии Дьявольских Фруктов. Она дни и ночи напролет проводила перед мольбертом, спала всего четыре-пять часов, вставала засветло. Искусственное освещение, казалось ей, плохо сказывается на выборе оттенков, но что поделать, если солнце светило всего лишь часов десять, а время поджимало? Из-за постоянного недосыпа и переживаний чувства Йолы будто притупились. Она боялась, что еще немного — и она перестанет осознавать, что и как рисует. Мир вокруг выцвел до блеклых, невыразительных оттенков. Когда становилось совсем плохо, и унылая монотонность поглощала остатки цветов, тогда Йола пила и курила сигареты. Тлеющие окурки она прижимала к запястьям — резкая боль возвращала ее к жизни и раскрашивала мир в яркие цвета. Требол говорил ей больше спать, но он ни черта не смыслил в искусстве. Его забота была неуместна. Когда он обнаружил ожоги на ее руках, то жутко разозлился. — Любишь боль? — с преувеличенной лаской спросил он. — Ты не имеешь права причинять ее себе сама. В ту ночь он был необычайно груб с ней. Боль была жгучей, но Йоле понравилась жестокость — ей нравилось собственное неприятие происходящего, нравился Требол, нравилась роль жертвы, которую она исполняла со вкусом — слишком громко кричала и билась под тощим, но сильным телом. Жизнь засияла всеми цветами радуги. Ее личный шедевр рождался в муках и боли, совсем как дитя. Поэтому, когда маленький деревянный домик сгорел дотла, Йола едва не сошла с ума от горя. Она бродила по пожарищу, и угли с печальным хрустом крошились под её ногами. Всё произошедшее казалось нелепым сном — реальность просто не могла быть такой жестокой. — Тебе невероятно повезло, что ты ночевала у меня, — сказал Требол, кладя тяжелую ладонь ей на плечо. — Дом старый и вспыхнул, как свечка. В такую-то засуху… Ты бы не смогла спастись. — Я не сплю по ночам, — жестко ответила Йола и нервным движением скинула его руку. — Я бы успела, я бы смогла спасти… — Ничего бы ты не смогла. Спаслись только жильцы с первого этажа, да и то чудом. Ничего не поделаешь. Я куплю тебе новую квартиру, ты напишешь новые картины. Жизнь наладится, вот увидишь! Жизнь больше не наладится. Йола вложила душу в свои картины, и больше у нее ничего не осталось, кроме черных остовов внутри — того, что осталось от ярких эмоций, боли и страсти. — Ты найдешь тех, кто это сделал? — спросила она сухо у Требола. Тот закивал. — Я сама их убью.***
Йола стать жить вместе с семьей Требола. Она бродила бледной тенью по небольшому домику, отказывалась от еды и много думала о том, каким способом она истребит поджигателей. Она не замечала, как светлые глаза ребенка насторожено наблюдали за ней. — Ты просто жалкая, — как-то раз сообщил он ей. Йола от неожиданности отшатнулась — мальчик словно из-под земли вырос прямо перед нею. — Если тебя кто-то обидел, нужно жить, чтобы отомстить, — продолжил Дофламинго. — Только слабаки сдаются. — Я не сдаюсь! — Йола сжала кулаки. — Да и не тебе об этом говорить. Ты мелкий избалованный мальчишка. Не тебе жизни меня учить! Светлые глаза смотрели из-за дымчатых очков холодно и надменно. — Не думай, что раз я ребенок, то не вижу тебя насквозь. Ты простая шалава, ты бездарность. Ты окрутила Требола и вытрясла из него много денег ради своих посредственных картинок. То, что они сгорели, даже к лучшему. Перестань маяться ерундой и найди занятие, в котором преуспеешь. От гнева в глазах Йолы потемнело. Она бы залепила ему пощечину, и даже руку занесла, но ядовитая улыбка собеседника остудила ее пыл. Йоле вдруг стало страшно, спину покрыл холодный пот, руки задрожали — больше всего ей хотелось упасть на землю, лежать и ждать, когда противный страх уйдет. — Я предлагаю тебе остаться в нашей семье, — продолжил Дофламинго. — Я найду тех, кто сжег твой дом и твои картины. Но взамен ты должна будешь расстаться с Треболом. Страх был невыносим. Она сделала шаг назад, оперлась спиной о стену, бессильно сползла на пол. Воздуха не хватало. — Требол обещал их найти, — прошептала она, обхватывая плечи. Ее била дрожь. — Он не сумеет их найти, — тихо ответил Дофламинго. — Требол идет по ложному следу. Он не знает того, что знаю я. Но я обещаю, что всё устрою. Маленькая ладошка легка на плечо Йолы — она не должна была много весить, но женщина согнулась под ее тяжестью. Сердце колотилось в груди, готовое разорваться. — Я дам тебе силу, — Дофламинго склонился к ее уху. — Я знаю, что в этом мире существует фрукт, который сделает тебя великой художницей. Я узнал, где его искать. Тебе больше не нужно будет так трудиться. Ты достигнешь нового уровня мастерства и переплюнешь всех остальных. Я дам тебе талант и силу для мести. — Я стану лучше рисовать? — Йола с надежной посмотрела на бледное лицо мальчика. Она не замечала, как слезы катились по ее щекам. — Лучше, — усмехнулся тот. — Твоим полотном станет весь мир. Но Требол… — Он меня не отпустит, — покачала головой женщина. Ее голос дрожал. — Я уверен, что ты найдешь способ с ним расстаться. И он никогда не должен будет узнать об этом разговоре. Дофламинго выпрямился. Йола кивнула, но мальчику ответ не понравился. Вся тяжесть мира упала на ее плечи — еще немного, и кости не выдержат этого давления, покроются трещинами и расколются, острые осколки порвут мясо и мышцы, разорвут сосуды, выйдут наружу окровавленными. Еще мгновение — и Йолу просто расплющит. И лучше поскорее бы это произошло — ужас был невыносим. — Да, — прошептала она быстро, задыхаясь. — Он не узнает. — Зови меня господином, если хочешь остаться в этой семье. Ты ведь понимаешь, кто здесь самый главный? — Да, господин, — спустя паузу она добавила шепотом: — Молодой господин. Терпеть больше не было сил. Йола закрыла глаза, но тяжесть тут же исчезла. Вздохнув от облегчения, она растянулась полу и лежала несколько минут, восстанавливая силы. Когда Йола открыла глаза, от Дофламинго уже и след простыл. Теперь, когда страх ушел, у Йолы появились вопросы. Что это было? Сила неизвестного Дьявольского Фрукта? Какой странный ребенок. Йола всегда считала его угрозой, но ей в голову не приходило, что он настолько опасен. «Лучше быть его союзником, а не врагом. Ничего страшного, если я положусь на него, — успокаивала себя Йола. — Он явно знает, что делать».***
Йола почти не удивилась, когда узнала, кто поджег дом, в котором она жила. Конкуренты, озабоченные ростом ее популярности, решили избавиться от нее. Поджигатели — старик и его ученик, малоизвестные мастера, - сидели, привязанные друг другу, в сыром подвале. Свет от керосиновой лампы дрожал от сквозняка, и тени на стенах плясали, как сумасшедшие. — Это мы! Да, я ничуть не жалею об этом! Твои работы просто ужасны! — надрывался старик, брызгая слюной. Он был явно не в себе. — Проклятые деньги решают всё! Ненавижу! Мои картины в стократ лучше твоих, и ты… Старик не ошибался. Йола видела его работы и считала их мерилом качества, на них стоило равняться. Она бешено завидовала старику и одновременно восхищалась им — а он оказался поджигателем, который не стерпел успеха конкурента. Он оказался не достоин ни восхищения, ни зависти. Подумать только, Йола хотела учиться у него! В бешенстве она выхватила револьвер из рук Требола и выпустила в старика всю обойму. Стреляла она в первый раз, и из шести пуль только последняя попала в старого художника — но зато удачно, прямо в голову. Пуля пробила аккуратную дырку в его голове, с хрустом вышла навылет. Старик обмяк. Целую секунду царила идеальная тишина — Йола завороженно наблюдала за тонкой красной струйкой, сочившейся из раны. Избавляться от конкурентов оказалось намного легче, чем ей казалось раньше. Ученик заверещал, возмущая спокойствие. Встрепенувшись, Требол протянул ей второй револьвер, Йола схватила его, подошла к пареньку и, приставив дуло к его лбу, выстрелила. Только потом она заметила, что вытаращенные глаза юноши смотрели на нее с мольбой — теперь уже застывшей навсегда. Но жалости не было. Глядя на два трупа, подпирающие друг друга, Йола жалела только об одном — смерть поджигателей оказалась слишком легкой. О, не поддайся она гневу, они бы изрядно помучились, прежде чем издохнуть! — Тебе стало лучше? — спросил Требол позже, когда от трупов избавились. Он подошел и обнял Йолу за плечи. Та хотела было уткнуться ему в грудь, но вовремя заметила кривую усмешку Дофламинго, зашедшего в комнату. Она сняла руку Требола с плеча и кивнула. Лучше ей определенно стало. Жаль, что былого не вернуть, но… Но перед ней открывались невероятные перспективы. Семья Требола — нет, семья Дофламинго — быстро набирала влияние среди мафиозных группировок. Она безнаказанно проворачивала темные делишки: торговля легкой дурью и сбыт краденного. Размах был так себе, однако это было всего лишь начало. У таких людей, как Дофламинго, просто обязано быть блестящее будущее, и, чего греха таить, теперь Йоле захотелось стать его частью. Слишком приятным было это чувство — чувство власти. Можно было безнаказанно убирать неугодных людей, а семья только поможет. Соревноваться с кем-то в искусстве? Пуля в лоб вернее. Через месяц после этого убийства в город вернулся Диаманте. Он часто отлучался по делам, и очередная его командировка закончилась весьма удачно для Йолы: Диаманте привез Дьявольский Фрукт. Она никогда не верила, что так быстро сможет получить его. Слова с делом у Дофламинго не расходились. Йола с слезами благодарности приняла фрукт. — Теперь мы официально принимаем тебя в нашу семью, — сказал Дофламинго, развалившись в огромном кресле. Его тощие ноги не доставали до пола, а руки были слишком малы для подлокотников, но члены семьи слушали его со всем уважением. — Я надеюсь, ты будешь сдерживать все обязательства по отношению к нам, а мы в свою очередь сдержим свои. Добро пожаловать, — Дофламинго милостиво махнул рукой, разрешая Йоле надкусить фрукт. Та медлила мгновение. С сожалением посмотрела на Требола, отношения с которым она разрушала день за днем. Йола предчувствовала, что больше ничего настолько яркого в ее жизни не будет. Она глянула на Диаманте, Пику и Верго, которые уставились на нее. Заглянула в светлые глаза Дофламинго. Скажи ей кто полгода назад, что она будет подчиняться какому-то ребенку, Йола бы расхохоталась. Но полгода назад она и не подозревала, что станет великой художницей, а весь мир превратится в ее полотно. И причина всему — светловолосый мальчишка с холодным взглядом. Он, без всякого сомнения, достоин преданности и уважения. И с этой мыслью Йола вонзила зубы в сочную мякоть. Дофламинго с удовлетворением наблюдал за Йолой. Это была весьма важная победа: вот так врагов следует обращать в последователей. «Разделяй и властвуй», — так гласил известный принцип. Кое-что осталось, конечно, за кадром. Никто, даже Верго, не узнал, кто после тщательного анализа многих претендентов отобрал старика-художника, известного своей вспыльчивостью. Кто втерся в доверие к нему и его ученику; кто день за днем вливал яд в их уши, рассказывая о несправедливостях в мире искусства, о том, что какой-то бездарности покупают рецензии в журналах. Кто рассказал художнику о готовящейся выставке и кто стравил ему байку о том, что дом пустовал — мол, соседи Йолы разъехались кто куда. А чего стоили разговоры о том, что в такую засушливую погоду любая искра способна стать причиной пожара, особенно в старом деревянном доме! Глупцами, снедаемыми завистью к более удачливой коллеге, оказалось довольно легко манипулировать. Дофламинго рассчитывал, что Йола умрет — женщина, которая слишком много стала значить для Требола. Члены семьи должны быть привязаны друг к другу, но любить они должны только одного — своего лидера. Однако Йоле повезло. Впрочем, Дофламинго и из этого сумел извлечь пользу — теперь у него появился еще один преданный последователь. Всё обернулось как нельзя лучше.