Воспаленные мысли и сны по вай-фаю, Разложение нервов, дыхание чаще. Будто тысячу лет я тобой истекаю — Ты не веришь, что все может быть настоящим…
Из-за отсутствия Князя многие аранжировки пришлось переделать, убрав вторую гитару и сместив акцент на клавишные. Основная нагрузка легла на хрупкие плечи Панды, но она справлялась превосходно. Лекс как всегда был собран и точен. Он излучал уверенность в себе, от которой получали удовольствие все присутствующие. В этот момент в нем не было ни снобизма, ни тщеславия, лишь полная отдача и всеобъемлющее ощущение, что все правильно и идет так, как надо. А Ваня, задававший ритм за ударной установкой, заражал всех своей энергией и позитивом. Именно в такие моменты я понимал, что все, что мы делаем — не зря, чувствовал свой рост, сумасшедший прилив энергии, и получал настоящее удовольствие. Приходило осознание, что мы — настоящая команда, вопреки всем разногласиям и неурядицам. Зрители отвечали нам шквалом эмоций, на танцполе творилось что-то невообразимое - люди двигались в такт, прыгали, хлопали, кричали, кто-то даже подпевал. Музыка — это наркотик. Она подхватывала и уносила меня в мир, где не было страха, проблем, ночных кошмаров, только бешеная энергия, бьющая через край, и эйфория от ощущений, которые невозможно описать. Пальцы сами скользили по грифу и струнам, я был одновременно предельно собран и расслаблен, думал о мелодии, и о чем-то совершенно постороннем. Привыкай к взрослой жизни, малыш. Ты должен быть сильным, уверенным, классным. Миру плевать на твои раны и увечья. Никто не хочет видеть уродливое, кровоточащее нутро. Никого не волнует, что сейчас ты в неподходящей форме, что тебе нужна передышка, поддержка и слова одобрения. Расти, развивайся, прогрессируй, иначе ты никому не нужен. Впрочем, ты все равно никому не нужен, но так у тебя хотя бы не будет времени об этом задумываться. Что бы ни случилось, шоу должно продолжаться. Когда очередная песня закончилась, шквал аплодисментов вернул меня на землю. Я посмотрел в зал и из сотни глаз случайно поймал один заинтересованный взгляд. Девушка. Красивая. Незнакомая. Светлая кожа, длинные темно-красные кудри, аккуратный овал лица, чувственный изгиб пухлых губ, открытые покатые плечи. Я улыбнулся незнакомке и получил ответный жест — девушка тряхнула волосами, наклонила голову в бок и подмигнула. Зазвучали первые аккорды новой песни, заставив меня прервать зрительный контакт. Мы отыграли полноценное получасовое выступление, и ушли со сцены под незатихающие овации, публика была в восторге. В гримерке на нас накинулся Ян: — Ну вы красавцы, зажгли! Дизи, я тебе аватарок новых нащелкал, скину — выберешь, что обработать. Я не стал возражать Пока мы с Максом, Пандой и Ваней приходили в себя и обсуждали выступление, Лекс стремительно собрал вещи, попрощался и направился к выходу, вызвав всеобщее недоумение. Барабанщик попробовал уговорить его остаться и отдохнуть, но лидер был непреклонен. Остальные лишь пожали плечами. Мы вышли в зал и расположились за столиком, который для нас занял Саша. После пережитых эмоций на меня навалилось опустошение, которое срочно нужно было чем-то заполнить. Например, алкоголем. Кроме того, у меня были идеи еще по кое-какому поводу.***
Оглядев зал, к своей радости я обнаружил искомую красную макушку у бара и направился в ее сторону. По дороге рассмотрел незнакомку из толпы: невысокая, с аппетитной фигурой, подчеркнутой слегка откровенным нарядом: обтягивающий топ, короткие шорты с высокой талией и колготки в сетку. Образ завершали длинные распущенные локоны, струившиеся по плечам, и алая помада. Девушка чем-то напоминала Скарлетт Йоханссон. Неформальную и провинциальную. Недолго думая, я обратился к красотке: — Ну как я? Девушка удивленно вскинула бровь и немного опешила. Видимо, не ожидала такой самоуверенности, а я, не дожидаясь ответа на вопрос, задал новый: — Что пьешь? Она едва заметно улыбнулась и ответила: — «Мохито». Я махнул рукой парню за барной стойкой, и так как мы были знакомы лично, закончив делать чей-то напиток, он сразу повернулся ко мне. — «Мохито» и «Гиннес», — бармен принялся делать коктейль для дамы и наливать пиво для меня. Девушка с любопытством наблюдала за происходящим. Когда напитки были готовы, я протянул ей высокий запотевший бокал, украшенный листком свежей мяты, и приподнял свой для тоста: — За знакомство. Незнакомка поправила волосы, ответила звонким смешком, и мы чокнулись. Отпив глоток темного, я поставил пивной стакан на барную стойку, протянул ладонь, и в нее легла аккуратная наманикюренная ручка с множеством перстней и звенящих браслетов на запястье. — Денис. — Алиса, — девушка взглянула на меня с загадочной полу-улыбкой. Про себя я усмехнулся тому, что «Алиса» звучит практически так же, как «Алина». Хотя, вполне возможно, это было ненастоящее имя моей новой знакомой. — Ты здесь впервые, Алиса? Я раньше тебя не видел. — А ты что, всех запоминаешь, Денис? — Тебя бы точно запомнил. Приходилось контролировать себя, чтобы случайно не оговориться и не назвать девушку именем бывшей, а с увеличением концентрации алкоголя в крови становилось это все труднее. Впрочем, Алиса тоже постепенно становилась более расслабленной и расположенной к общению, мы смеялись и флиртовали, не прекращая. Ей определенно нравилось происходящее. И я. Оказалось, что Алиса в клубе с подругой, которая тут же была представлена скучающему Ивану. — А чем ты занимаешься, Денис? — спросила красотка, крутя на палец длинный локон у лица. — Да так… ерундой всякой. А ты? — Танцую. — Вау! — протянул я, изобразив самую искреннюю заинтересованность, на какую только был способен. — Станцуешь для меня? В ответ она только заливисто рассмеялась, взяла меня за руку и повела на танцпол. Легкие прикосновения, как будто случайные, изогнутые в улыбке пухлые губы, взгляды, посылаемые друг другу — вечер становился все теплее и интереснее. Невербальные жесты говорили намного больше, чем обычные слова. Мы с Алисой вели приятную беседу, плавно перемещаясь от барной стойки к танцполу — оттуда за столик, и так по кругу. Из ее короткого рассказа о себе я узнал, что она студентка, заканчивает какую-то гуманитарную специальность, в настоящее время безвылазно пишет диплом, а в клуб пришла отвлечься и развеяться. И я чувствовал, что она заинтересована в том, чтобы продолжить вечер в более интимной обстановке, но главного предложения сделать пока не решался. Однако,отлучившись на несколько минут в уборную, по возвращении я не обнаружил за столиком ни Алисы, ни ее подруги, только Ивана, одиноко потягивающего коктейль из пластикового ведерка. — А где девушки? — спросил я в недоумении. — Уехали, — Ваня рассеянно пожал плечами. — Тебе вон записочка, — он кивнул в сторону лежащей на столе салфетки. Я поднес ее к глазам и разглядел набор цифр телефонного номера и отпечаток алой губной помады, чертыхнувшись, скомкал в кулаке клочок бумаги и швырнул его на пол.***
Вернувшись домой глубоко за полночь, я собрал последние силы, дополз до душа, а потом до постели. Но как только голова коснулась подушки, вся сонливость улетучилась. Я размышлял об элегантно продинамившей меня красотке, о том, что может быть, и не стоило так опрометчиво выбрасывать ее номер. Впрочем, в век высоких технологий и социальных сетей найти понравившегося человека не составит труда. При большом желании можно потом глянуть, не засветилась ли она в фотоотчете с вечеринки. Такая девушка неприменимо должна была попасть в объективы клубных фотографов. Кинуть клич в группе "Пантеона", или на своей странице, проверив теорию шести рукопожатий… Я вспомнил про бывшую. Интересно, просматривает ли она мой профиль в соц.сети? Где она сейчас, о чем думает? Наверное, спит, или приятно проводит время с новым любовником. Вот уж у кого секс не обломался… Я ведь даже не поинтересовался, как у нее дела, все ли в порядке. Идиот. Когда мы только расстались, я думал, что меня быстро отпустит. Но нет, все стало только хуже. Если в первые дни я тупо не понимал, что дальше мне нужно строить свою жизнь в одиночестве, то теперь способность рационально мыслить вернулась из отпуска, привезя с собой неприятные сувениры. Например, осознание того, что меня предали. Плюнули в душу и жестоко посмеялись на прощание. Ах да, а еще толкнули в спину, чтобы я поскорее катился подальше. Три года. Три сраных года коту под хвост. От тяжелых размышлений меня ненадолго отвлек звук входящей смс. К сожалению, это был всего лишь спам от оператора. В этот момент я как никогда жалел о том, что в моей голове нет кнопки «выключить мысли». Хотелось просто провалиться в темноту. ??.?? Холодно. Просыпаюсь от судороги в руках. Шевелю затекшими конечностями и понимаю, что они скованы и зафиксированы над головой. Прохладный металл наручников, зацепленных за спинку кровати, врезается в кожу, я лежу на широкой койке, совершенно голый. Блять, опять! Только не это! Ухватившись за изголовье, подтягиваюсь выше, чтобы ослабить давление на запястья. Нервно верчу головой, оглядывая обстановку помещения. Белый потолок, маленькая комната с холодным светом. Примерно на полтора метра от пола стены выложены прямоугольными плитками кафеля, там, где он заканчивается, идет широкая красная полоса. Слева — бледная нейлоновая ширма в одну секцию, за ней еще одна пустая койка, справа — хромированная медицинская тележка, на которой разложены лотки и инструменты. Чуть дальше от нее — единственная дверь. Все. Похоже, это больничная палата. Больниц я боюсь с детства. Стараясь унять подступивший страх, прислушиваюсь. Вокруг нет никаких звуков, обычно присущих здравоохранительным учреждениям, тишину нарушает лишь мерный гул электрических ламп. Сука! Сука! Сука! Из горла рвется рык бессильной злобы. Выкручиваю запястья в бесполезной попытке освободиться. Дергаю руками, надеясь разорвать цепь или сломать браслеты наручников. Это не приносит ничего кроме боли. Паника нарастает. Пятками упираюсь в жесткий матрас кровати и с остервенением дергаюсь еще сильнее. Ай! От резкого движения металл впивается особенно глубоко и рассекает кожу. По запястью течет пара капель крови. — На помощь! Помогите! Кричу, окончательно потеряв самообладание, но не останавливаю дурацких попыток сломать то, что сдерживает мою свободу. Дверь распахивается и в проеме появляется ОН. В белом халате, волосы перетянуты резинкой и откинуты на одно плечо, на шее висит стетоскоп, ладони затянуты в латексные перчатки. Что за идиотский косплей?! — Какой буйный пациент попался… — Темный стремительно шагает ко мне, на ходу доставая из кармана шприц и снимая колпачок. Вскрикиваю от неожиданности, когда он коротким уверенным движением засаживает мне укол в бедро. Дергаться бесполезно. Он присаживается на край кровати и с жалостью смотрит сверху вниз. Прищуренный взгляд оранжево-желтых глаз и снисходительная ухмылка на тонких кривых губах заставляют поежиться. Через минуту по телу начинает разливаться истома и слабость, я безвольно опускаюсь на кровать. Дышать становится труднее. Он вколол мне какой-то транквилизатор. Реланиум? — Да. Понимаю, что задал вопрос вслух. Темный смотрит мне в глаза, от его пристального наблюдения становится холодно и неуютно, хочется сжаться и забиться в угол. — Можно мне одеяло? — говорить сложно, голос становится совершенно чужим, тихим и хриплым, в горле пересохло. — Нет. У нас еще процедуры, — отвечает он, особенно выделив интонацией последнее слово. Понимаю: ничего хорошего это не значит. Но тяжесть в голове и теле, вызванная успокоительным, подавляет желание возражать. В его руках возникает тонкая папка, на которой кривыми красными буквами начеркано «История болезни». Темный с любопытством изучает ее, поддевая страницы длинными острыми ногтями. — Осипов Денис Витальевич. Детская агрессивность. Подростковое девиантное поведение. Нарциссическое, эмоционально неустойчивое расстройство личности, пограничный тип. Дисфория, депрессия. Ira. Acedia. Gula. Superbia. — Что? Не понимаю, что это значит. Он качает головой и, подняв лицо от записей, глядит на меня с жалостью и неприязнью. — Твои грехи, Денис. Гнев. Уныние. Чревоугодие. Гордыня, — он хмурит брови. — Очень, очень плохо. Будем лечить. Рассказывай, что тебя беспокоит. — Ничего, я здоров. — Ложь! — крик сопровождается звонкой пощечиной. Я застигнут врасплох, хочу растереть щеку после удара, но руки все так же скованы. Можно было бы пнуть его в живот, отбиваться ногами. Но я ничего не буду делать. Просто подожду, полежу здесь, ведь рано или поздно ему надоест издеваться надо мной, и он уйдет. Ну, или убьет меня. Темный качает головой и, порывшись в карманах, извлекает оттуда маленький блестящий ключ. Поддразнивая, водит им у меня перед глазами. Отворачиваюсь. Усмехнувшись, он освобождает мои запястья от наручников и растирает онемевшие ладони. — Поранился, бедный. Такая перемена в его поведении пугает. Он берет с тележки стерильные салфетки, перекись, пододвигается ближе и обрабатывает мои раны, затем аккуратно забинтовывает их. Происходящее тревожит, но в сон клонит сильнее, я просто хочу, чтобы все поскорее закончилось. Темный, приобняв за плечо, усаживает меня на край кровати. Мельком смотрю в его лицо, вижу сострадание и заботу. На мгновение он даже кажется мне красивым. Перевожу взгляд к содержимому контейнеров тележки: шприцы, скальпели, зажимы, бинты, россыпь каких-то склянок и пузырьков, ниже — веревки, целый ворох отрезков разной длины. Он ловко выуживает одну, и затягивает мне на шее свободную петлю. Наплевать, пусть делает, что хочет. — У нас самые передовые методы психотерапии, — с гордостью говорит Темный, — древнее искусство связывания. Воздействует на потаенные точки человеческого тела. Мне даже становится любопытно. Стараясь не подавать виду, наблюдаю, за плавными движениями его рук. Он вяжет узлы и петли, опутывая мое тело замысловатым узором. Постепенно переплетение веревок образует на моей груди рисунок в форме звезды. Прикосновения его пальцев к коже отдаются легким покалыванием, они почти нежны, а давление грубых жгутов создает странные ощущения. Темный связывает мои запястья за спиной, а потом, создавая сеть из отрезов, полностью фиксирует руки к телу. Он, как паук, вяжет причудливый кокон для своей жертвы. Действие реланиума притупляет и подавляет почти все эмоции, но я ощущаю его абсолютный контроль над ситуацией. Надо мной. Верхняя часть тела полностью связана. Наконец, закончив, он оглядывает результат своей работы: — Превосходно, — наверное, это адресовано обвязке. Уж точно не мне. Темный наклоняется к тележке, роется на полках, и в его руках возникает ошейник. В следующий миг тонкий кожаный ремешок уже застегивается на моей шее: — Посадим тебя на цепь, как собаку, если будешь плохо себя вести. В душе на долю секунды закипает и тут же остывает возмущение, он продолжает: — Для начала мы поиграем в игру. Ты будешь псом, а я твоим хозяином. Опять игра. Ладно. Но мне надоело хранить молчание. — Что тебе нужно? — Глупый вопрос. Чтобы щеночек был послушным, конечно, — его лицо искажается гримасой злобного безумия. — Я буду лечить твои душевные болезни, пока ты не попросишь о пощаде, тупая псина! На меня сыпется град ударов — по голове, в лицо, в живот, под ребра. Заваливаюсь на бок, пытаясь свернуться в позу эмбриона, но он, надавив на плечи, укладывает меня на спину и продолжает избивать. Не могу вздохнуть, вспышки боли горячими очагами рассыпаются по телу. — Хватит! Он бьет меня по лицу наотмашь. — Скажи еще раз. — Пожалуйста, хватит. Глухой удар в солнечное сплетение — у меня темнеет перед глазами, кажется, я начинаю отключаться и только чудом остаюсь в сознании. — Не слышу. — Хватит, умоляю. Я хриплю и закашливаюсь, после чего следует пощечина такой силы, что голова отлетает набок. Облизываю разбитую губу, чувствую привкус крови на языке. На глаза наворачиваются слезы. Это всего лишь боль. Липкий серый туман заполняет сознание, мне совершенно плевать на то, что тело подвергают насилию. Мне плевать. Плевать. Очередная звонкая затрещина. Темный разминает пальцы, хрустит костяшками и сжимает кулак для нового удара. — Прекрати, мразь! Слова сами слетают с губ. Я с вызовом смотрю на него — секундное замешательство, а следом накатывает ужас перед расплатой за сказанное и шок от собственной дерзости. Или это тело выходит из-под контроля? — У щеночка режутся зубки? Темный ухмыляется и потирает ладони. Кажется, он ждал именно этого. — Значит, ты готов к более взрослым играм. Он выуживает из кармана еще один шприц. Не сопротивляюсь уколу, только когда он отбрасывает в сторону использованный инструмент, вяло интересуюсь: — Что это? — Скоро узнаешь. — Хватит игр. — Ты прав, хватит. Теперь все будет серьезно. Темный резко встает и расстёгивает пуговицы белого халата. Ткань с шорохом слетает с плеч, и он остается по пояс обнаженным. Слабость и сонливость растворяются в один миг. У меня ком подступает к горлу. Его тело жилистое и сухое, такое, что можно различить вены, бугрящиеся под кожей. Чувствую, как кровь ускоряет течение, как приливает к щекам и стучит в ушах. Пульс учащается, дыхание становится прерывистым и неглубоким, рот наполняется слюной. О-о-о, черт. В нижней части живота медленно разгорается пламя. Не могу шевелиться, в сочетании с возбуждением это приносит ужасное смущение и дискомфорт. — Это стимулятор? Ты вколол мне стимулятор? Вместо ответа он хватает веревку, властным движением прижимает мое колено к туловищу и быстро фиксирует его к обвязке на торсе. Как будто случайно задевает живот, внутреннюю поверхность бедра, ягодицу… Поза странная. Почти унизительная. От его прикосновений к паху приливает все больше и больше крови. Это неправильно. Так не должно быть. Я не могу получать от этого удовольствие. Но я получаю. Напряжение растет с каждой секундой, серый туман в сознании растворяется, уступая место бушующему огню. Уже не притворяясь, Темный скользит ладонями по моему телу, теперь в его взгляде ясно читается одержимость. Он забирается на койку и наваливается сверху, лихорадочно шаря руками по моему телу, оттягивая веревки, заставляя их до боли впиваться в кожу. Я связан и обездвижен, я в его власти. Зубы смыкаются на моем соске, вскрикиваю от неожиданности, а Темный уже вылизывает укушенное место. Мне это нравится, и это ужасно. Он чертит влажные дорожки, параллельные обвязке, доходит до ключиц и оставляет ряд засосов на плечах и шее. Из горла непроизвольно рвутся стоны. Он поднимает голову и смотрит мне в глаза, сально улыбаясь: — А ты у нас, оказывается, похотливая сучка? Ты сам похотливая сука. У меня никогда не хватит духу произнести это вслух. Сознание вопит об иррациональности происходящего и протестует, но тело требует продолжения. Темный запускает мне два пальца в рот, шарит там по зубам, небу и языку, растягивая щеки, заставляя разбитую губу снова кровоточить. На смену пальцам приходят его губы. Я отвечаю, потому что не могу противостоять, тело не слушается. Поцелуй со вкусом собственной крови приносит мне извращенное удовольствие, языки переплетаются, и свой он засовывает мне едва ли не в глотку. Кислорода не хватает. Меня предало собственное тело. Чувствую, что член уже стоит колом, пульсируя от циркуляции крови. Он грубо сжимает его в кулаке и начинает ритмично двигать рукой. Удушливая волна похоти подкатывает все ближе. Я больше не сдерживаю стоны, мышцы гортани и лица просто выходят из-под контроля. Темный отстраняется и расстёгивает ширинку. Блять. Я понимаю, что за этим последует. И ужасно расстроен тем, что он прервал манипуляции. Заметив мое замешательство, он улыбается и переворачивает меня на бок. Слышу, как остатки его одежды с шорохом падают на пол, звон склянок на металлической тележке и собственные судорожные всхлипы. Он наваливается сзади, без подготовки проталкивает в меня свой член, смазанный чем-то скользким, и не дав мне даже привыкнуть, начинает двигаться. Скулю от боли. Нужно хотя бы расслабиться, постараться контролировать сопротивление мышц. Бесполезно. Он запускает руку мне в волосы и оттягивает голову на себя, разворачивает для поцелуя, не переставая грубо вдалбливаться в плоть. Ряд толчков, глубже, еще и еще. Я балансирую на грани удовольствия и боли, реальности и бреда. Совершенно теряю контроль, со стонами закусываю губы, кричу. Мой собственный член прижат коленом к койке, но этого трения мало для разрядки. Темный с гортанным рыком прижимает меня к себе и кусает в шею. Пространство и время больше не существуют. Болезненное наслаждение электрическим разрядом катится от заднего прохода по всему телу. Это безумие. Нутро горит. Он что-то шипит мне на ухо, но я не могу разобрать слов, глаза заливает пот и щиплет от слез. Череда глубоких рваных фрикций, и он с протяжным стоном изливается в меня горячей струей. Я теряю сознание… После пробуждения моему зрению предстал ненавистный розовый потолок, привычная обстановка комнаты в лучах весеннего солнышка и внушительный стояк под одеялом.