***
Я открыл глаза. Расплывчатое серое марево постепенно обрело контуры и очертания, окружающий мир вернул цвета и резкость. В голове медленно материализовалось осознание того, что я не знаю, где нахожусь: потолок незнакомый — я не дома. Я огляделся по сторонам: окно, стена, диван, стол, монитор с системным блоком, кресло, книжные полки. Разрозненные элементы реальности медленно складывались в цельную картину. В полумраке комнаты разливался мягкий оранжевый свет. Задрав голову, я увидел светильник замысловатой геометрической формы на полке в изголовье дивана. Там же лежала толстая темно-красная книга с золотым тиснением по контуру, я потянулся за ней и поднес к глазам : «Записки о Галльской войне». Название мне ничего не сказало, и я положил книгу на место. За окном, наполовину задернутым тяжелой портьерой, уже стемнело. Сколько я пробыл в отключке? Похлопав себя по карманам, я не обнаружил телефона, разволновавшись, сел на диване и огляделся внимательнее. Комната была не то спальней, не то рабочим кабинетом. Вдоль всей противоположной от дивана стены тянулся стеллаж, по большей части заполненный книгами. В темноте я различил еще маленький глобус, несколько статуэток и пару фоторамок, изображения в которых невозможно было разобрать с такого расстояния. В противоположном по диагонали углу, возле окна располагался компьютерный стол с монитором и массивными колонками. Пространство между окном и диваном пугало своей пустотой. Я уже догадывался, у кого в гостях оказался. Встав с кровати, я слегка пошатнулся от стремительного подъема, но дурноты не почувствовал — в теле ощущались расслабленность и умиротворение. Я вышел в просторный коридор, освещенный лампой из соседней комнаты и уткнулся в зеркало от пола до потолка. Из него на меня смотрело знакомое до боли лицо — мое собственное. Зеркальный Денис был слегка растрепан и помят, выглядел удивленным и каким-то потерянным, но его вид никак не говорил о том, что несколько часов назад этот человек пережил припадок. Я пригладил взъерошенные волосы и направился в кухню. Хозяин квартиры сидел за столом и был полностью поглощен происходившим на экране ноутбука, тонкие пальцы порхали над клавиатурой. Рома даже не заметил моего появления. Или очень убедительно сделал вид, что не заметил. Он выглядел по-домашнему, совсем не таким, каким я привык его видеть: черная футболка с логотипом группы, большая ему на несколько размеров, очки в прямоугольной оправе, волосы собраны в низкий хвост. Я растерялся, не зная, с чего начать разговор, а Роман был так поглощен своим занятием, что мне стало неловко. Интересно, что он там делает? Работает? Пишет новый текст? С кем-то активно чатится? Прислонившись к дверному проему, я наконец обратился к нему: — Ром. От неожиданности он вздрогнул и поднял лицо от экрана: — О, Денис, ты проснулся. — Ты привез меня к себе? Собеседник кивнул: — Ну да. Ты же напрочь отказался от медицинской помощи. Я просто не знал, как поступить и не придумал варианта лучше. — Черт, я не помню… — я поморщился и потер переносицу, стараясь вспомнить, как попал к нему домой, но голова отозвалась восхитительной пустотой. — Ты это... в общем, прости за причиненные неудобства. И спасибо за помощь. Я поеду... — Приди в себя хоть немного, — перебил меня Рома, — ты мне не мешаешь, не переживай. Я был в смятении, происходящее с трудом укладывалось у меня в голове. Он притащил домой меня, малознакомого парня, у которого по всем признакам проблемы с головой, уложил спать, переоделся и спокойно занялся своими делами. Он вообще нормальный? Я бы на такое точно не решился. Я спохватился: — А где мои вещи? Я кажется, телефон потерял... — Нет, он здесь, вместе с басом, в кармане в чехле, — он махнул рукой в сторону двери, потом просканировал меня взглядом с ног до головы, — Денис, как ты себя чувствуешь? Я пожал плечами: — Превосходно, как ни странно. От его пристального взгляда мне стало неудобно. Пробежавшись глазами по кухне, активно крутя головой, и не отметив для себя ничего интересного — стол, пара стульев, холодильник, кухонный гарнитур — я попытался сменить тему: — Милая квартира. Своя, или снимаешь? Рома проигнорировал мой вопрос, как будто вообще его не услышал: — Денис, садись, я сделаю чай, — он кивнул в сторону свободного стула, встал и направился к электрическому чайнику, — или хочешь кофе? Я послушно плюхнулся на указанное место. — Чай. Обычный, если можно. Роман только хмыкнул. Из шкафа он ловко извлек все необходимое, и спустя несколько минут передо мной материализовалась кружка с темной ароматной жидкостью, которую я поспешил попробовать. Неплохо. Хозяин захлопнул ноутбук, отодвинув его в сторону и опустился на свой стул, как бы невзначай бросив: — Ты болен чем-то? Вопрос застал меня врасплох, и я едва не подавился чаем. — А? — в горле свернулся горячий ком волнения. — Да нет, не болен, вроде. Нет. Не знаю. Вроде, нет, — произнося это, я понял, что не верю в собственные слова. Черт, какой смысл пытаться опровергнуть это, если несколько часов назад он стал свидетелем моего припадка? Я поднес кружку максимально близко к лицу пытаясь спрятаться за ней, но посудина была слишком маленькой, чтобы укрыть меня от Роминого изучающего взгляда: — Денис, ты же не в порядке, правда? С тобой что-то происходит? — после каждого вопроса он делал почти театральную паузу, продолжая прожигать меня глазами. — По старым фотографиям видно, что ты сейчас выглядишь не так, как год назад. — Хуже? — я удивился, насколько явно в моем голосе сквознула досада. — Мммм… хуже в общепринятом понимании, пожалуй, — Рома в задумчивости склонил голову, — на мой взгляд, ты и сейчас выглядишь хорошо. Но тогда было «экстремально хорошо». Ты стал каким-то уставшим что ли, похудел, под глазами появились тени, вид болезненный. Печальный. Мне кажется, ты раньше был жизнерадостнее. Ярче, — помедлив, добавил он. — Давай будем считать, что у меня в жизни наступила чёрная полоса. — Из-за девушки? — Из-за всего, — я не стал вдаваться в подробности. — Денис. У тебя нет проблем с наркотиками? От неожиданного вопроса я снова опешил, потом меня захлестнуло возмущение: — Слушай, ну ты же экстрасенс, мог бы и не спрашивать! — огрызнулся я. — У меня проблемы с отношениями, с группой, с работой, с будущим, возможно, с головой, но уж точно не с наркотиками! — Прости, не хотел тебя обидеть, — Рома опустил взгляд, — это не такая большая редкость в наше время... — И что? Раз ты в курсе, чем кончил мой папаша, думаешь, что и я могу пойти по его стопам? — Нет, я так не думаю, — он поднял глаза и посмотрел на меня с вызовом, — я думаю, что ты занимаешься преднамеренным саморазрушением, хоть пока и не вполне это осознаешь. В ответ я только удивленно поднял бровь, всем видом изображая максимально безразличное «И что с того?». Действительно, какое ему дело? Ах да, он же вроде как, ко мне неровно дышит. После небольшой паузы он добавил: — Твой Танатос сейчас доминирует над Эросом. — Хаха, чего? Это из БДСМ? — Это психоанализ. Шутка не удалась. — Вообще-то, знаю, — бросил я, попутно сообразив, что мало чего помню из общего университетского курса психологии, и менее уверенно добавил, — немного. К чему ты вообще это вспомнил? — Желание забыться в алкоголе, депрессия, побег от проблем. Тобой владеет желание саморазрушения. Твоя темная сторона вырвалась из-под контроля, если так понятнее. — И что с того? А ты сам уверен в том, чем сейчас занимается твоя темная сторона? Я ляпнул это совершенно не подумав. Кажется, мои слова привели его в смятение, но спустя мгновение он взял себя в руки и с каменным лицом спросил: — Что значат твои татуировки? — Ничего, просто красивые картинки, — я с громким стуком опустил кружку на стол — такая манера вести диалог начала меня раздражать. — Всего лишь? Обычно, делая тату, люди вкладывают в них какой-то смысл. — Не вижу ничего плохого, в том чтобы просто украсить свое тело приглянувшимся рисунком, не несущим глубокой смысловой нагрузки. Это тоже проявление саморазрушения? Рома засмеялся. — Нет, не думаю. Это вообще не мое дело. Но то, что твои татуировки для тебя ничего не значат, кажется мне странным. Хотя и довольно милым. — Они значат, что в девятнадцать лет я был весьма отвязным чуваком. Думаю, что не все в жизни имеет такое уж важное значение и происходит не по воле вселенского провидения, а просто потому что происходит. Он промолчал, улыбаясь собственным мыслям. — Ром, какое тебе дело до моего методичного саморазрушения? — Я уже говорил. Ты мне небезразличен. И мне больно видеть, как ты сам загоняешь себя на дно, пытаясь уйти от реальности. Я слишком долго тебя искал. Снова повисло неловкое молчание, тут уже я не знал, что ответить на очередное признание. — Денис, ты не виноват в том, что произошло с твоим отцом. И то, каким он был, не делает тебя плохим. То была его жизнь. Да, короткая, и наверное, не самая выдающаяся и одобряемая консервативным обществом, но у тебя есть своя. И я не хочу, чтоб она была короткой и несчастливой. — Почему? В смысле, я же довольно заурядная личность, зачем я тебе нужен? — Не все в жизни имеет рациональное объяснение, — передразнил меня собеседник, — и для меня ты незаурядный. Окей, Ромашка, будем играть в твою игру. Я нагнулся вперед, пару секунд пристально вглядывался в его лицо: — У тебя интересный цвет глаз. Он меняется в зависимости от настроения, да? — Да. Наверное, я должен поблагодарить тебя за комплимент. Спасибо, странно, обычно парни редко обращают внимание на такие мелочи, как цвет глаз. В смысле, не у противоположного пола. Ого, кажется, мне удалось его смутить. Я мысленно потер руки: — Вот сейчас радужка выглядит изумрудно-зеленой, а на свету кажется почти медовой. Я всегда обращаю внимание на внешность независимо от пола. Это ведь проявление характера и внутреннего мира. — Внешность важна для тебя? — Конечно. А для тебя разве нет? — Лицемерно с моей стороны будет утверждать, что это не так, и в человеке главное душа. Я думаю, что все это взаимосвязано между собой… Ты красивый, Денис. — Нет. — Нет? — Нет. Внутри я значительно менее привлекателен, чем внешне. — За что ты так себя не любишь? Его вопрос заставил меня задуматься над каждым словом для ответа. — Не знаю. Может, за то, что я самый нежелательный член своей малочисленной семьи. — Я хлопнул себя по лбу, — Черт, иногда я бываю таким нытиком, что мне самому хочется себя ударить. Считай, что у меня было тяжелое детство. — Я тебя понимаю. У меня оно тоже было нелегким. Я хмыкнул. Не слишком люблю эту тему. Я никому не рассказывал эту историю, но есть ли смысл скрывать ее от человека со способностями экстрасенса? Меня всю жизнь попрекали личностью моего папаши. Мать родила меня рано, а бабуля с дедулей всегда были озабочены общественным мнением, социальным статусом и рамками приличия. Они возлагали на маму большие надежды и жаждали для нее великого будущего. Но планы рухнули, когда на горизонте появился мой отец. Единственная дочка, умница, красавица — куча похвальных грамот, золотая медаль и музыкальная школа с отличием — связалась с бестолковым ПТУшником, а как позже выяснилось, ещё и наркоманом. Родители всеми силами пытались повлиять на ситуацию, но разлучить безумно влюблённых никак не выходило. Родители не могли узнать свою примерную дочку, та хамила бабушкам у подъезда, огрызалась, истерила, сбегала из дома, едва не вылетела из универа. Ее даже пытались отвести в церковь и к бабке-колдунье. Не в силах найти причину разительной перемены в характере примерной дочери родители готовы были поверить в пагубное влияние моего отца, проклятия, порчу, приворот, одержимость дьяволом, но только не в собственные косяки. Потом оказалось, что мать беременна, и делать аборт уже поздно. Бабуля, нестарая еще женщина, ей тогда было слегка за сорок, попала в больницу с гипертоническим кризом. А я стал вечным живым напоминанием о потерянном контроле и испорченной семейной репутации. Со слов бабушки, отец устранился ещё задолго до моего рождения. Все разговоры и упоминания о нем в семье были строго-настрого запрещены, фотографии уничтожены. Мать никогда о нем не рассказывала, уходила от ответа, если я пытался спросить. От бабушки я не мог выпытать ничего кроме того, что он был уродом, выродком, бросил нас, и лучше бы мне никогда ничего не знать о нем, чтобы не стать таким же. Так что единственное, что у меня было, доставшееся от него — отчество. Именно на меня была направлена вся обида и злость от неоправданных ожиданий, понял я это только став старше. Нет, меня почти не били и не унижали, до рождения Марины я даже думал, что такое отношение в семье это норма, а с ее появлением выпады в мою сторону практически прекратились. Мать нашла достойного мужа, для всех мы стали примерной семьей, репутация и гармония были почти восстановлены. Я не знал об отце ничего кроме имени до четырнадцати лет. Когда пришло время получать паспорт, мне в руки попало свидетельство о рождении, тщательно скрываемое до этого момента. Меня одолело любопытство, узнать всю правду стало делом принципа и навязчивой идеей. Поиск в Интернете не дал никаких результатов, и тогда я принялся копать глубже. Я понимал, что от родственников вряд ли чего-то добьюсь, но тут на помощь пришли университетские подруги матери и старые друзья семьи. Так я и узнал о безумной любви моих отца и матери, которую никак не могла вынести бабушка, приложившая все усилия и связи, чтобы разлучить их. Мать сдалась и ушла в себя, избегая любых контактов с бывшим возлюбленным. Отец после расставания покатился по наклонной еще быстрее. Он несколько раз пытался выйти на связь, увидеть меня, но все попытки были пресечены. Впрочем, он окончательно сторчался и умер от передоза, когда мне было где-то два года. Вот и вся отцовская любовь. Рома слушал молча. Когда я закончил рассказ, он долго подбирал слова: — В этой истории нет твоей вины. Денис, ты хороший человек. Я только хмыкнул: — Сложно убедить себя в этом, когда полжизни тебе внушали обратное. Какое-то время мы просидели в тишине. Собеседник осмысливал услышанное, а я спокойно потягивал чай, наблюдая за его меняющимся выражением лица. — Моя история не такая печальная. И может показаться тебе надуманной, — он усмехнулся: — я всегда был немного не от мира сего. Не знаю, захочешь ли ты это слушать. Я изобразил удивление, хотя подобная новость была очевидна: — Ну нет, давай уж рассказывай. Я же с тобой поделился и теперь спать не смогу, пока не узнаю, откуда тебе стало известно про моего отца, — и менее разборчиво пробормотал «А у меня и так проблемы со сном», но Рома, видимо, этого не расслышал. — Ну… Как ты уже мог подумать, я иногда вижу то, чего не видят другие люди. И из-за этого мне крайне тяжело давалась социализация. Я всегда ощущал свою непохожесть и оторванность от мира, — Рома вздохнул, и я почувствовал, что ему тяжело об этом говорить. — Скажем так, в детстве я часто видел что-то наподобие галлюцинаций, слышал духов природы, зверей и птиц. Легко мог определить болезни и смерть. Делал странные вещи, например, в пять лет намеренно уронил телевизор, и не смог объяснить, почему это сделал. Родители были в недоумении, я ведь его почти не смотрел. Инженеры старой советской закалки, они и не думали вести меня к специалистам, только вздыхали, ругали и велели не выдумывать. А детский психолог заключил, что я просто одаренный ребенок с богатой фантазией. У меня есть старшая сестра и младший брат, но такие странности проявлял только я. Хотя что-то подобное было у прабабушки. Видимо, поэтому мы и были с ней родственными душами. Она рассказала мне, что наши корни уходят к древнему роду алтайских шаманов, память о котором была уничтожена в атеистическое советское время. Позже я узнал, что у нее был официальный диагноз «шизофрения», но она понимала меня лучше всех, и любила, как никто. В общем, в детстве я был куда более странным, чем сейчас. Всякие игрушки, Лего, видеоигры меня мало привлекали. Я любил наблюдать за облаками, растениями, течением воды, дождем и снегом, если находил мертвых животных и птиц, то хоронил их. Все, кто видел это, приходили в ужас: антисанитария! Ребенок может заразиться! И почему он не боится смерти, как все нормальные дети? Кроме прабабушки никто не разделял моих увлечений и не пытался понять. В детский сад я не ходил, потому что с нами сидела бабушка, а когда пришло время идти в школу, стало тяжелее. Я с легкостью решал задачки и осваивал образовательную программу. Видимо, не нравился другим детям еще и поэтому. Мне хотелось поделиться своими мыслями с новыми людьми, но они пугались рассказов про природу, потусторонние силы, загробный мир, параллельные вселенные, призраков, духов и все прочее, говорили, что все это выдумка. Сначала меня просто не принимали, а потом вообще стали избегать. Я стал изгоем. Думаю, тебе такое незнакомо? — Ну да, в отношениях со сверстниками у меня все было отлично, я всегда был таким же дурачком, как и большинство. Рома улыбнулся и продолжил: — Безразличие одноклассников было обидным, но я с ним справлялся. Все усугубилось после одного случая. Меня почему-то сильно невзлюбил один мальчик, постоянно задирал, толкал, пытался ударить. Во время одного из его нападок, я разозлился и сказал ему: «Ты скоро умрешь». Через два дня так и случилось. — То есть, ты увидел будущее? — Сейчас уже не знаю. Пожалуй, да. Тогда я просто увидел его синюшным и увитым водорослями. Была весна, он с друзьями пошел гулять на реку, провалился под лед и утонул. Дети решили, что я его проклял. Да я и сам был близок к тому, чтобы поверить в это. Что, где-то внутри меня спрятана темная сущность, желающая зла всему человечеству. Кто может быть уверен в том, что знает все свои темные закоулки души? С тех пор дети в классе ненавидели меня, но к счастью, слишком боялись, чтобы делать гадости. Когда я пошел в музыкалку, стало полегче. Там я тоже почти ни с кем не общался, но теперь у меня были стихи и музыка, мои фантазии и образы нашли воплощение, приемлемое для общества. Но мне предстояло пережить еще один кризис, в подростковом возрасте было его обострение. Бурлящие гормоны и страсти, нагрузка по учебе, отсутствие поддержки – тогда я был готов наложить на себя руки. Справился. С тех пор все пошло на поправку, я начал заново учиться общаться, функционировать в социуме и наконец-то нашел единомышленников в музыке. Оказалось, что мои мрачные мысли и образы могут быть кому-то интересны. — А твои, ээээ… способности? — С годами они притупились. Или я заставил их притупиться. Кроме твоего отца, я не видел мертвых уже лет десять. — Хаха, так значит я избранный, мне крупно повезло. — Хах, ну можно сказать и так. Хотя я очень скучаю по своей прабабушке, — его лицо стало печальным, на глаза упала тень. — Она давно умерла? — Давно. За пять лет до моего рождения. Я нервно сглотнул. Не знал, что ответить. Одна часть меня пыталась убедить другую, что насчет прабабушки он сейчас шутит, но факты говорили об обратном. И я не придумал ничего лучше, чем спросить то, что первое пришло в голову: — Рома, так ты хочешь, чтобы мы были друзьями? — Друзьями? — он удивленно вскинул брови, — можно сказать, что у меня их никогда не было. Я не знаю, что ты вкладываешь в это понятие. Ты нужен мне, Денис. Ты важен для меня. Я хочу, чтобы ты был частью моей жизни, а я, пусть и маленьким, крошечным кусочком — твоей. Это дружба? — Сомнительно. Хотя в общих словах похоже. — Хотя, да. Я думаю, что твои и мои демоны могли бы подружиться. — И все-таки, ты не ответил, почему именно я? Рома тяжело вздохнул: — Тогда, когда я почти решился на самоубийство... стоя на мосту, глядя в воду, я вдруг… — он сделал паузу, подбирая слово, — вспомнил. Вспомнил лицо человека. И понял, что если найду его, то все встанет на свои места. Что я найду в нем гармонию и счастье. Ты понимаешь, на кого этот человек был похож? — На меня. — Да. Мне кажется, что я знаю тебя уже тысячу лет. — А я уже видел тебя раньше. — Да? — Роман удивился. — Да. Во сне.XIII
30 января 2017 г. в 04:55
— Кто ты такой? — Меня затрясло, — кто ты такой, черт возьми?! Откуда ты знаешь о моем отце?
— Кто я? — задумчиво протянул Роман, сделав ударение на «я», и усмехнулся, — Денис, а ты сам сможешь ответить на аналогичный вопрос?
Меня накрыло волной гнева, я сорвался на крик:
— Хватит увиливаний, отвечай, откуда ты узнал?!
От резкого удара по столу все присутствующие повернули головы, но меня уже не беспокоило, что мое поведение может доставить кому-то неудобства. Рома мгновенно стал серьезен:
— Я не знаю, — ответил он, спокойно глядя мне в глаза, — я просто вижу это.
— Да, какого хрена, Ром? Что ты несешь?! Просто видишь? Такого не бывает! Откуда ты знаешь про его смерть?
Как он мог узнать такие подробности моей семейной истории? И главное, зачем? Роковое совпадение? У него связи в спецслужбах? Или он действительно может видеть мертвых?
Меня накрыл приступ паники, горло сдавило спазмом, я начал задыхаться. Сердечный ритм отбивал барабанную дробь, волна пульсирующего жара каталась по телу от копчика до макушки. Невидимая рука скрутила внутренности в тугой узел. От удушья затошнило и закружилась голова.
— Денис, что с тобой?
Все окружающее стало жалкой подделкой, выцветшим слайдом, пыльно тусклым и безжизненным.
Пространство утратило цвета и объемы, предметы превратились в безвкусную бутафорию, в декорации, собранные наспех. Голоса и музыка кофейни звучали будто сквозь толщу воды, стали глухими и неразборчивыми, все заполнилось потусторонним гулом.
Это напоминало сон. Стало страшно.
Сквозь серую дымку ускользающего сознания я разглядел, как Роман подскочил со стула. Он склонился надо мной, тряся за плечи. Резко вынырнув в реальность, я вырвался из его обжигающей хватки.
— Денис, тебе плохо?
Черт, да я не знаю, что со мной творится! Я посмотрел на свои руки. Ладони тряслись, меня всего била дрожь, горячий ком разрастался в животе, распространяя боль в каждую клетку тела. Тело снова меня предало? С усилием я оперся на столешницу и поднялся:
— Мне нужно… выйти… — подкосившиеся ноги понесли меня в коридор к двери уборной. Где-то за кулисами подсознания мелькнула мысль «Только бы не упасть и не налететь на кого-нибудь».
Что за херня, что за херня, что за херня?
Захлопнув дверь, я привалился к холодной плитке стены и сполз на пол, обхватив себя руками в бессмысленной попытке унять крупную дрожь. Тело тряслось в рыданиях. Я не понимал, что со мной происходит, горячие слезы заливали лицо, горло давили спазмы. Это что, истерика?
Сука, сука, сука, почему так, почему он умер, а я даже ни разу не увидел его? За что, за что мне это, я так надеялся, что эта тварь корчится в аду.
До сознания долетел размеренный стук, еще через несколько секунд стало ясно, что это я монотонно бьюсь головой в стену. Судорога, скрутившая тело, не давала вдохнуть достаточно глубоко, чувствовался острый недостаток кислорода, в ушах шумело все сильнее.
Я так долго скрывал и старался уничтожить эти мысли, что сам не заметил как они стали беспросветным зловонным болотом, которое теперь поглощало меня.
Мир стал нереальным и далеким, лишенным звуков, красок и запахов. Перед глазами расползалась чернильная тьма. Все склизкое, омерзительное, темное, все, что я так долго душил и прятал в себе, с гадким шевелением разрасталось, выползая из глубины.
Боль, тупая, тягучая, ослепляющая и заполняющая собой все. Обида. Стыд. Страх. Ненависть. Болото затягивало меня глубже и глубже.
«Я лежу лицом в подушку, стараясь подавить рыдания, но они рвутся из глотки, заглушая звуки окружающего мира. Снова заперт в своей комнате и лишен игрушек, потому что наказан, но даже не понимаю, в чем провинился. Мне нельзя плакать, потому что это злит их еще сильнее. «Ты ничтожество. Никчемное существо. Ничего хорошего из тебя не выйдет, бестолочь, такой же убогий как папаша. Позор семьи, сдохнешь под забором — никто и не узнает».
Посторонний звук выдернул меня из воспоминаний, слух уловил щелчок замка. Секунда, и теплые сильные руки потянули меня вверх. Знакомый голос, звук собственного имени стал ориентиром во тьме:
— Денис, тише. Вставай, все хорошо. Пойдем. Все позади.
Я уткнулся в чужое плечо, ища защиты, и на долю секунды мне показалось, что впервые за долгое время ее нашел.