Незаконченное дело

Лорас Новобранцев привезли с утра. Усталые и до одинаковости серые, они стояли во внутреннем дворе, ожидая дальнейших распоряжений. Выделялся среди них только Станнис Баратеон: на своих будущих братьев он смотрел с нескрываемой брезгливостью и отвращением. Очевидно, до сих пор мнил себя королем, несмотря на поражение. Лорас скривился. Дейнерис Таргариен сделала изрядную глупость, помиловав Станниса: такие никогда не сдаются до конца. Рассказывали, что даже оставшись почти без армии и сторонников, он отказывался сложить оружие. Пожалуй, подобное могло бы вызвать уважение, если бы Лорас не знал, насколько гнилым, бесчестным человеком был Станнис на самом деле. Все его победы зиждились на лжи и предательстве. Все бы вышло по-другому, если бы однажды, в незапамятно давние дни, Баратеон решился на честный бой с собственным братом. Лорас часто думал о том, каким бы стало неслучившееся будущее. Эти мысли были мучительны и ядовиты, но запретить их себе не выходило. Возможно, Лорас бы погиб, сражаясь за Ренли. Или же, напротив, прожил бы долгую жизнь, служа ему. Иной судьбы он не мог себе представить, да и не хотел. Без мыслей о Ренли не проходило ни дня. Первое время Лорас хотел отомстить, умоляя Семерых дать ему шанс, один только шанс, который он ни за что не упустит. Но боги оказались глухи к молитвам. Станнис был осторожен, и вместо него умирали другие. Лорас был готов преследовать его до конца, но не смог оставить Маргери в Красном замке, среди чужих, завистливых людей, без защиты и поддержки. Безопасность сестры была важнее личных амбиций, и постепенно Лорас привыкал к мысли, что Станнис умрет своей смертью — или же в бою. Он ждал этого каждый день, предвкушая момент торжества. Однако удача была на стороне Баратеона. На место ожидания постепенно приходило глухое, серое отчаяние — наверное, именно поэтому Лорас так ухватился за возможность отомстить лично, взяв Драконий Камень для Ланнистеров. Когда он уезжал, Маргери сказала: «Перестань терзать себя, брат, или все кончится дурно». Лорас и сам чувствовал это. Он как будто хотел, чтобы все завершилось поскорее, и чем хуже, тем лучше. Жизнь больше не имела ценности, и хотелось расстаться с ней, храбро и красиво. Но боги снова не услышали его молитвы. Лорас выжил, вопреки всеобщей уверенности в обратном. Он помнил, как очнулся дома, в Хайгардене: в комнате удушливо пахло снадобьями и отцветающими розами, и на миг Лорас поверил, что таковым будет его посмертие. Это была самая спокойная и счастливая мысль за последние годы. Но вскоре послышались знакомые голоса, и горячего лба коснулась сухая морщинистая рука. — Бабушка, — шепнул Лорас и открыл глаза. Он провел в постели весь остаток войны. Тиреллы вовремя приняли сторону Таргариенов, и пока чудом спасшаяся из Королевской Гавани Маргери приходила в себя, Гарлан сражался, а Уиллас помогал отцу управлять землями, Лорас заново вспоминал, как ходить и держать меч. Силы возвращались медленно, и это раздражало: ему ужасно хотелось стать полезным. Хоть и изуродованным, но не обузой собственной семье. Однако все было напрасно — от сочувственных взглядов и собственной беспомощности было не скрыться. Лорас чувствовал себя чужим в собственной семье, и с каждым днем пропасть между ним и родными только ширилась. В день, когда королева Дейнерис села на Железный Трон, Лорас принял решение уйти в Ночной Дозор и начать новую жизнь. Терпеть прежнюю не осталось сил. Семья приняла его решение остро: мать плакала, отец и братья недовольно хмурились, и только бабушка и Маргери смотрели на него с пониманием. Впрочем, и они явно надеялись, что это решение останется всего лишь словами. Лорас должен был стать первым Тиреллом, что решил присоединиться к Дозору. Когда-то, наверное, это стало бы почетным, но не теперь. Когда Лорас уезжал, проводить его вышла только сестра. Леди Оленна так и не смирилась с потерей внука. — Мы ведь встретимся еще? — тихо спросила Маргери. — Обязательно, — соврал Лорас. — Когда-нибудь я приеду набирать рекрутов, а вы уж постарайтесь оставить для меня людей получше. Маргери грустно улыбнулась, и стало ясно, что она не поверила ни единому слову брата. Через пару месяцев после отъезда до Лораса дошли добрая весть о том, что сестра снова в Королевской Гавани — блистает при дворе, — и, кажется, новая королева души в ней не чает. Черные братья приняли Лораса на удивление хорошо: людей, умеющих обращаться с мечом, недоставало, хоть и угроза нападения Иных временно отступила. Никто, впрочем, не знал, сколько продлится затишье. Драконье пламя уничтожило немало нежити, но сколько еще ее осталось, не могли сказать даже мейстеры в Цитадели. Пока что все силы были брошены на восстановление изрядно пострадавшей Стены и подготовку людей к новой войне. Лорд-командующий, совсем молодой парень с рано поседевшими висками, назначил Тирелла мастером над оружием. Учить новобранцев Лорасу нравилось. Не все из них были достаточно сообразительными и способными, но некоторые по своим задаткам вполне могли стать рыцарями. Пожалуй, Лорас считал себя счастливцем: боги забрали у него красоту, но оставили способность сражаться. И теперь, глядя на то, как Станнис высокомерно посматривает на черных братьев, Лорас понял вдруг, почему его прежние молитвы не были услышаны, отчего он все еще жив. Это незаконченное дело следовало завершить своими руками, а не чужими. Дейнерис поступила мудро, заменив казнь ссылкой в Ночной Дозор. Станнис Баратеон не должен был умирать от руки безвестного палача, он не заслужил такой милости. Лорас сам убьет его. Он отомстит за своего короля, и тогда боги наконец-то дадут ему уйти. Неожиданно Станнис поднял взгляд и пристально посмотрел на галерею, где стоял Лорас. В его глазах не мелькнуло ни тени узнавания: хмурый калека с обожженным лицом вовсе не был похож на цветущего юношу. «Ничего страшного, — Лорас улыбнулся своим мыслям. — Я напомню тебе мое имя». Впервые за долгие годы в его жизни появился смысл, и тусклый мир стал чуточку ярче. Джон Когда-то давно Джону Сноу снились яркие, пугающе реальные сны. В них он превращался в волка, преследовал добычу и просыпался с привкусом крови во рту. Теперь же каждое утро Джон заново вспоминал, как его зовут и кем он является. Ему больше не снились погони и охота — только серый, вязкий туман. Потерянный, Джон бродил в нем без цели, а потом резко открывал глаза и понимал, что больше не спит, а за окном понемногу светает. Солнце на Севере было бледно-желтым, и оттого весь мир казался подернутым сизой дымкой, почти как во сне. Иногда Джон сомневался в том, что на самом деле просыпается. Мелисандра утверждала, что так и должно было случиться: нельзя умереть и вернуться в мир живых без последствий. Часть души остается навсегда запертой в царстве теней, и ничто не способно вызволить ее. Порой Джону становилось интересно, где же сейчас Мелисандра. Она исчезла почти сразу после его чудесного воскрешения, и никто ее больше не видел. После особенно тяжких пробуждений ему нравилось думать, что красная жрица сама застряла в царстве теней. С какой-то стороны жизнь Джона стала куда легче. Все нынешние обитатели Черного замка, и дозорные, и одичалые, неприкрыто боялись его и беспрекословно слушались. И дело было не в том, что сразу же после своего воскрешения Джон бестрепетно казнил всех зачинщиков бунта. На его месте так поступил бы любой. Людей пугало, что он смог победить смерть. Некоторые верили, что Джон теперь умеет превращаться в туман, читать мысли и вселяться в животных. Разговоры стихали, стоило ему выйти во двор. Странно, но это совсем не задевало: к окружающим он испытывал только равнодушие. Даже к друзьям, даже к Сэму, который хотел бросить свое обучение и вернуться на Стену, едва узнав о случившемся. На это Джон ответил холодным письмом, запретив Сэму появляться в Дозоре до тех пор, пока тот не выкует свою мейстерскую цепь. Единственным, кто вызывал хоть какие-то эмоции, остался его стюард. Он, кажется, так и не понял до конца, что Джон воскрес совсем не таким, как прежде, — а может, просто делал вид. Когда Джон провалился в черное беспамятство, Атлас храбро сражался с мятежниками вместе с горсткой верных братьев и одичалыми. Но сражались многие — однако именно стюард стал первым, кого Джон увидел, воскреснув. Мелисандра рассказала потом, что упрямец отказался уходить и сидел у постели лорда-командующего долгие часы, по мере сил помогая или просто следя, дышит ли еще раненый. Наверное, поэтому благодарность была самым ярким и теплым чувством из тех, что испытывал Джон. Каждое утро Атлас приносил ему скудный завтрак — еду следовало беречь, никто не знал, когда закончится зима, — и без умолку болтал о всякой ерунде. Местные сплетни, новости из Королевской Гавани, какие-то дурацкие истории — в ход шло все, чтобы развеселить Джона. Атлас так явно старался угодить, что проигнорировать не выходило при всем желании. — Спасибо, — Джон мучительно вспоминал, как полагается улыбаться. — Все очень вкусно. — Серьезно? — Атлас ухмылялся в ответ. — Рад, что этот черствый кусок хлеба тебе по душе. Рядом вертелся Призрак, осыпая все белой шерстью, и в эти краткие утренние минуты Джон чувствовал себя живым и почти что целым. Утро, когда привезли новобранцев, среди которых был Станнис Баратеон, вышло скомканным. У Джона не было времени на болтовню, и он довольно грубо оборвал Атласа — впрочем, тот, кажется, не обиделся. На заботы о вновь прибывших ушла добрая половина дня. Станнис держался особняком, но всем распоряжениям подчинялся послушно. Искоса поглядывая на него, Джон пытался понять, что именно испытывает по отношению к несостоявшемуся правителю Семи Королев. Это стало его любимой забавой — угадывать, что чувствовал бы на его месте тот, кем он был раньше, до смерти. Подумав, Джон решил, что ему жаль Станниса. Пожалуй, из него вышел бы не самый плохой король. Временами Станнис был упрямым и несговорчивым, но представления о чести и справедливости у него имелись. Однако и Дейнерис была ничем не хуже. Ей удалось то, что не получилось у других, — прекратить войну между людьми. Теперь единственным оставшимся врагом были Иные, да и те, чувствуя близкое присутствие драконов, затаились. В древней легенде говорилось, что для окончательной победы над ними у трех драконов должно быть три всадника. Пока что имелось лишь два: сама Дейнерис и Тирион Ланнистер, ее советник. После своего воскрешения Джон помнил свои беседы с острым на язык карликом весьма смутно, как и многие другие события своей жизни. Но все равно он был рад за Тириона. Рад, что тот выжил. Пожалуй, надо было написать королеве и поблагодарить ее за новобранцев. То, что их отправили именно в Ночной Дозор, следовало счесть проявлением особой милости. Стена оставалась единственным рубежом, отделяющим мир живых от Иных, но люди сейчас требовались всюду, не только здесь. Откровенно говоря, Джон никогда не умел писать благодарственные письма, однако препоручить эти заботы было некому. В конце концов он написал короткое вежливое послание и пошел в птичник. Вечером могла начаться метель, и следовало отправить письмо как можно раньше. *** Теон Грейджой кормил птиц. В отсутствие Сэмвелла Тарли ему было поручено помогать мейстеру и следить за воронами. Ни на что другое он все равно не был годен. Время от времени Джон замечал, с какой тоской Грейджой смотрит на упражняющихся в стрельбе лучников, и в очередной раз не мог понять, что чувствует по этому поводу. С одной стороны, полагалось испытывать злорадное торжество: Теон принес немало бед семье Старков и заслужил все, что с ним случилось. Но, с другой стороны, Джон давно забыл, как это — злиться по-настоящему. Он не хотел мстить Грейджою. В Винтерфелле снова сидели Старки: Санса и Рикон, живые и невредимые, разными путями вернулись в разрушенный дом. Теон же навеки остался полуживой тенью прежнего себя, и это было достаточной карой, Джон знал это по своему опыту. — Седьмое пекло! — выругался Теон, когда один из воронов, недовольный количеством корма, клюнул его в руку. — Что, тебя обижают вороны, Грейджой? — Джон чуть приподнял уголки губ. Все называли Теона Перевертышем, но он предпочитал использовать фамилию. Это будило воспоминания о прошлом, и, как ни странно, они были приятны. — Клюются, — Теон неловко убрал руки за спину. Он явно все еще не совсем понимал, как держаться перед Джоном. — Зашел, чтобы отправить письмо, лорд-командующий? — Да. Какой из этих воронов самый быстрый? — Этот, — Теон указал на самую большую черную птицу. — Злющая кусачая тварь, но сообразительная. — Давай я сам привяжу письмо. Меня не клюнут. Джона птицы не трогали: как и люди, они будто чувствовали исходящую от него опасность. — Слышал, Станниса привезли, — молчание явно было неуютным, и Теон пытался заполнить его пустой болтовней. В чем-то они с Атласом были на удивление похожи. — Да, — Джон кивнул. — Желаешь с ним увидеться? — Пожалуй, нет, — на потрескавшихся губах мелькнула ухмылка. — Вдруг он изменит свое решение и все же казнит меня. Повинуясь своим странным представлениям о милосердии, Станнис позволил Теону уйти на Стену. Возможно, он решил, что тот страдал достаточно, — или же просто не захотел таскать с собой такую обузу. Как бы то ни было, северные лорды были в ярости, и части своих сторонников Станнис лишился. Джон однажды размышлял, как поступил бы на его месте, и пришел к выводу, что ровно так же. — Он не казнит тебя, — негромко сказал Джон. — Здесь у него нет власти. — Я знаю, — Теон посмотрел на него странно. — Так, смеюсь. Раньше Грейджой любил смеяться, вспомнилось вдруг Джону. Теперь он обычно лишь криво ухмылялся, не размыкая губ: из-за выбитых зубов его улыбка выглядела пугающей. — Думаю отправить его в Восточный Дозор у моря, — неожиданно поделился Джон. — Так что не беспокойся, вы не встретитесь. — Не хочешь оставить его здесь? — В Черном Замке достаточно людей, а у моря как раз не хватает толковых. — И то верно. Так будет лучше, — Теон помолчал. — Знаешь, в замке есть парень, мастер над оружием. Лорас Тирелл. У него к Станнису особый счет. Это я к тому говорю, чтобы ты знал. Джон задумался: кажется, он смутно припоминал эту историю. У Станниса был брат, младший, и Лорас был его оруженосцем. Потом брат умер, и как будто именно Станнис был в этом виноват. Или все не так?.. Джон потер виски. Воспоминания ускользали от него, скрывалась в сером густом тумане из снов. — Позволишь вопрос, лорд-командующий? — Теон смотрел на него внимательно, не мигая. — Что, Грейджой? — Когда ты понял, что вернулся не целиком? Сразу или постепенно? Сердце тяжело забилось в груди, голова закружилась. Джон не знал, что кто-то на самом деле понимает суть с ним произошедшего. Его считали нежитью, даже Иным называли, но не вернувшимся наполовину. Теон оказался первым, кто обозначил это с пугающей точностью. — Как ты догадался? — Один мертвец всегда узнает другого, — Теон улыбнулся, показывая разбитые зубы. — Так сразу или постепенно? — Не знаю, — Джон помолчал. — Сразу, наверное. А ты… «Ты знаешь, как можно все вернуть?» — Никто, кроме меня, не знает, — проговорил Теон. — Разве что твой стюард, но он не верит… Думает, что тебя еще можно спасти. — А на самом деле? — Джон уже знал, что услышит. — На самом деле — нельзя. Станнис Станнис узнал младшего Тирелла сразу, как только увидел. Ожоги изменили его некогда красивое лицо, но не до неузнаваемости: на галерее стоял именно Лорас, ошибки быть не могло. Глядя на него, Станнис вспомнил их первую встречу. Это случилось в Королевской Гавани. Стоял удушливый полдень, под испепеляющими солнечными лучами кудри Лораса казались золотистыми, а руки Ренли, что путались в них — дочерна смуглыми. Станнис сам не знал, зачем наблюдает за их ласками. Это не было отвратительным или стыдным, скорее, просто непонятным. Как можно любить кого-то настолько неподходящего, не боясь осуждения? Станнис не понимал этого ни тогда, ни теперь. Но заразительное ощущение чужого искрящегося счастья почему-то засело в памяти, и тот далекий летний день воскрес перед глазами, словно наяву. Забавно, но все эти годы Станнис вовсе не вспоминал о нем. Не боялся мести, не размышлял, что же стало с Тиреллом после смерти Ренли. Он знал о штурме Драконьего Камня, но тогда это казалось неважным. Только Железный Трон имел значение. И вот оба они здесь, потерявшие все. Интересно было бы спросить, за что именно сюда сослали Лораса — не мог, никак не мог тот сияющий золотой мальчик отправиться в пожизненную ссылку на Север добровольно. Кажется, его семья вовремя приняла нужную сторону, и причин для такого сурового наказания не было. Станнис понимал, что и Лорас, несомненно, узнал его тоже. В его темных глазах не было ярости и ненависти, только спокойное, сдержанное желание уничтожить того, кто отобрал все. Пожалуй, теперь Станнис вполне понимал это желание. Наверное, так же и он смотрел на Дейнерис, когда та даровала помилование ему и всей его семье. Селисе и Ширен разрешено было остаться при дворе, Станнис же отправился на Стену. Любой другой, наверное, был бы счастлив такому исходу, но он слишком хотел умереть. Даже успел представить, как это случится: зимние сумерки, толпа людей, желающих посмотреть на казнь мятежника, острый меч палача — или, может, вместо меча будет драконий огонь? Узнать это Станнису не довелось: в тот же день его отослали в Ночной Дозор. Дейнерис точно боялась передумать и все-таки казнить поверженного в борьбе за престол соперника. Давос хотел отправиться на Стену вместе с ним, но Станнис запретил. — Позволь мне сделать для тебя хоть что-то, сир, — он положил руку на теплое плечо и крепко сжал. — Королева помиловала тебя, потому что Старки просили об этом, так поезжай в Винтерфелл. Ты вернул Рикона и будешь там желанным гостем. Помоги восстановить замок, поддерживай Старков словом и делом — как поддерживал меня все эти годы. Они достойные люди и отблагодарят тебя. Я же должен понести свое наказание сам. Давос хотел было что-то ответить, но Станнис не стал слушать. Он ушел так быстро, как только позволяли приличия, и не дал себе усомниться в своем решении. С семьей Станнис даже не стал прощаться: смотреть на дочь, которую он подвел, было слишком больно. Утешало, что Дейнерис не оставит Ширен и рано или поздно подыщет ей партию, соответствующую происхождению. Тихая и добрая девочка явно пришлась ей по нраву. Но королевой Ширен уже не стать никогда, и это было целиком и полностью виной Станниса. *** Всю долгую дорогу на Север Станнис размышлял о случившемся и никак не мог поверить, что все закончилось. Что больше не будет ни битв, ни борьбы, ни возможности получить свое по праву. Да и право это после возвращения на трон Таргариенов стало куда как более зыбким: драконья династия издревле правила страной, и в сравнении с ними узурпаторами казались уже Баратеоны. Впервые в жизни Станнис проиграл окончательно и бесповоротно. Почему-то особенно неприятно было думать о встрече с Джоном Сноу. Пусть из врожденного благородства тот ни за что не скажет ничего, что могло бы задеть, его глаза скажут все вместо слов, растравлял себя Станнис… Когда-то он приехал на Стену королем. Теперь — бесправным преступником, и чудо, что не в кандалах. Пожалуй, смерть, пусть и не в бою, стала бы менее унизительной. Однако все вышло совсем не так. Джон Сноу изменился; Станнис знал, через что ему пришлось пройти, но не предполагал, что все окажется настолько неправильным. Джон смотрел на него равнодушно и спокойно, без жалости или скрытого торжества, и это отчего-то задевало. — Вы отправитесь служить в Восточный Дозор, — не предполагающим возражения тоном сказал Джон. — Там много работы, но вы справитесь. Это наш единственный порт, и необходимо поскорее привести его в надлежащий порядок. Уедете, как только принесете обеты. Желаете принести их перед ликом Владыки Света? — Нет, — Станнис на миг вспомнил красную жрицу, пропавшую почти сразу после воскрешения Сноу. Если бы он не связался с ней, его судьба стала бы иной. — Я принесу свои обеты в септе. — Хорошо, — выражение лица Джона нисколько не изменилось. — Я рад, что вы остались живы. Нам в Дозоре нужны такие люди. «Такие — это сломанные и потерявшие все?» — хотелось спросить Станнису, но он смолчал. Ответ был слишком очевиден: в последние годы Дозор стал прибежищем именно для потерянных всех мастей. Здесь служил Грейджой, которого Станнис помиловал по какой-то нелепой прихоти. Здесь были прощены все грехи сотням убийц, насильников и воров. Здесь бывшую шлюху мужского пола возвысили до личного помощника лорда-командующего. Здесь был Лорас Тирелл, готовый нарушить все обеты и всадить Станнису нож в спину. Как ни странно, эта перспектива совсем не пугала, а, скорее, радовала. Месть — достаточно благородная причина для смерти. Лучшая из всех, что заслужил Станнис. Опустившись на колени в септе и твердя заученные слова — древние, похожие на заклинание, — Станнис молил богов, чтобы бесконечное унижение, в которое превратилась его жизнь, наконец-то закончилось. — Слушайте мою клятву и будьте свидетелями моего обета, — голос Станниса сливался с десятками голосов. — Ночь собирается, и начинается мой дозор. Он не окончится до самой моей смерти… «Надеюсь, она не заставит себя ждать». Лорас Все последующие дни были заполнены одной мыслью, безумной и навязчивой. Она крутилась в голове на разные лады, не отпуская ни на миг. «Станнис здесь. Убей его. Этот шанс ты не должен упустить. Убей его. Он здесь. Совсем рядом. Он не узнал тебя. Убей его. Убей, и тогда все закончится. Убей». С самого утра и до позднего вечера Лорас наблюдал за Станнисом. За тем, как он ел, пил, беседовал с лордом-командующим, стоял на самой высокой точке Стены, глядя вдаль. Смотрел, как Станнис приносил свои обеты в замковой септе — опустившись на колени, прикрыв глаза и низко склонив голову, точно на плаху. Эта ассоциация понравилась Лорасу, и он живо представил, как заносит меч и рубит Станнису голову одним ударом. Можно было, конечно, рубить медленно, чтобы тот дольше промучился, но эта идея показалась недостойной. Лорас подарит Станнису быструю смерть, хоть он ее и не заслужил. Вот только каким именно способом осуществить задуманное, Лорас пока не знал. По ночам Лорасу снилось, как он всаживает нож Станнису в живот и руки обагряет горячая темная кровь. Иногда вместо ножа в руке был яд, и Лорас скармливал его насильно, а потом с наслаждением наблюдал, как Станнис задыхается. Но самым приятным был другой сон. В нем Лорас вызывал Станниса на бой, и они дрались — яростно, насмерть. Станнис казался достойным противником, но Лорас был ловчее и быстрее. Победа всегда оставалась за ним, и в момент, когда острие его меча упиралось в горло поверженного врага, Лорас чувствовал себя почти что счастливым. За спиной рукоплескали зрители. Лорас почему-то знал точно — Ренли сидел среди них. Все происходило словно наяву. Но потом Лорас вдруг понимал, что будто смотрит на себя со стороны, что лицо его выглядит совсем юным и гладким, а на плечах — плащ всех цветов радуги. Он просыпался, так и не успев обернуться. Открыв глаза, Лорас обыкновенно еще некоторое время раздумывал о том, что так и нужно сделать. Вызывать Станниса на бой, победить и всадить в него меч поглубже. Так, чтобы сразу насмерть. Выставить это случайностью, разумеется, не выйдет, однако этого и не нужно. Пусть его казнят, после смерти Станниса это будет уже неважно. Лорас выполнит свой долг и уйдет с честью. О таком подвиге не сложат песню и не расскажут детям, но зато его совесть будет чиста. Жизнь слишком давно перестала быть песней, и глупо было бояться осуждения и позора. Лорас опасался лишь одного — того, что его месть слишком задержалась. Возможно, боги устали ждать, не примут его жертву и не позволят встретиться с Ренли там, где все оказываются после смерти. Если, конечно, это «там» существует. Как бы то ни было, мысли о скором возмездии казались чуть ли не слаще самой мести, и Лорас слишком увлекся ими. В день, когда он наконец-то решил перестать мечтать и покончить со всем, Станнис опять ускользнул — уехал куда-то почти сразу после принесения обетов. Стоя у ворот, Лорас мог теперь лишь бессильно смотреть, как Баратеон и его немногочисленные спутники исчезают в утренней дымке. Глаза слезились от слишком белого снега — а может быть, от ненависти к себе. — Куда они направляются? — спросил Лорас у одного из дозорных, что стоял рядом. — В Восточный Дозор, что у моря, — был ответ. Лорас прикрыл глаза. Он не мог поверить, что снова упустил свой шанс, который вполне мог оказаться последним. Вряд ли ему будет позволено покинуть свое место службы, да и Станнис не появится здесь в ближайшее время: говорят, в Восточном Дозоре много забот. — Это к лучшему, — негромко сказал кто-то за плечом. Лорас вздрогнул от неожиданности и резко обернулся: перед ним стоял Перевертыш. Обычно он передвигался весьма шумно, но Лорас настолько увлекся, что не услышал его шагов. Перевертыш вроде как был изгоем — его историю знали все, о нем первым делом рассказывали новобранцам. Но удивительным образом именно он сумел найти с Лорасом, так ни с кем из братьев и не сблизившимся, общий язык. Их общение могло бы показаться дружеским — если б кто-то из них был еще способен на подобные чувства. — О чем ты говоришь? — О том, что Станнис уехал, — Перевертыш пристально посмотрел на него. — Если бы он здесь остался, ты бы попытался его убить. Строил бы планы, выдумывал бы метод получше, а в итоге просто пырнул бы его ножом. За это бы тебя непременно казнили. Ты хороший мастер над оружием, будет жалко тебя потерять. Во рту стало сухо от нехорошего предчувствия. — С чего ты решил, будто знаешь, что я, — начал Лорас и запнулся на полуслове, — будто знаешь, что у меня на уме? — Так ты сам мне и выболтал, — на лице Перевертыша появилось крайне довольное выражение. — Забыл, что ли? — Я не… — Лорас потер переносицу. Он и в самом деле почти не помнил, что нес в тот вечер. Было ужасно холодно, они с Перевертышем сидели у печи в общем зале и пили какую-то редкостную дрянь, по ошибке называемую элем. Было поздно, и вскоре они остались совсем одни. Постепенно становилось теплее, и слова давались легче. Перевертыш все больше молчал, а вот Лорас, вопреки привычке последних лет, разговорился. Кажется, сначала он рассказал о Ренли, совсем все рассказал, без утайки. Почему-то ему казалось, что Перевертыш если и не поймет его, то не станет осуждать. О чем Лорас говорил потом, вспомнить было непросто. Кажется, он твердил, как заведенный: «Ты же никому не скажешь? Пообещай, что никому не скажешь». О чем именно никто не должен был узнать, Лорас мог лишь догадываться. Вполне возможно, о том, как сильно он мечтает отомстить Станнису, и если бы ему только представился шанс… — Вижу, что вспомнил, — Перевертыш помолчал и прибавил едва слышно: — Так вот, мой тебе совет: забудь обо всех этих глупостях. Только себе хуже сделаешь. Даже если ты убьешь его, легче не станет. Тут уж разве что самому умереть… но этого никому не хочется. — Мне хочется, — отозвался Лорас. Он с трудом осознавал, что именно чувствует в этот момент. Кажется, что-то похожее на смесь злости и отчаяния. — Никому не хочется, — строго повторил Перевертыш. — Подумай над моими словами. Он отвернулся и поковылял прочь. Станнис Восточный Дозор напоминал Штормовой Предел — и одновременно был совсем на него не похож. Как и в родовом замке, здесь без конца дул сильнейший морской ветер. Старые стены этой крепости тоже издавали бесконечный гул, и по ночам казалось, будто по замку бродят неупокоенные души тех, кто жил здесь прежде. В детстве Станнис очень боялся этого угрожающего гудения, но ни разу не признался в этом родным. Он решил, что должен быть стойким и бесстрашным, как Орис Баратеон, что сражался бок о бок с самим Эйгоном Завоевателем. Какими глупыми сейчас казались эти детские фантазии… Однако в Штормовом Пределе бывали и ясные, погожие дни. Даже зимой солнце иной раз пробивалось сквозь густые серые тучи и грело каменистую землю. В Восточном Дозоре такого не случалось: ветер не утихал, снег, в теплые дни переходящий в колючий ледяной дождь, не прекращался целыми неделями. Хуже было только под стенами Винтерфелла, где за плотной белой пеленой легко могла спрятаться целая армия врагов, а от мороза немел язык. После этого любая непогода казалась всего лишь пустяком, хоть и весьма досадным. Гарнизон в Восточном Дозоре имелся небольшой, всего-то человек триста. От войны постройки пострадали достаточно, но в гораздо меньшей степени, чем Черный Замок. Когда Станнис прибыл, восстановление разрушенных построек вошло в завершающую стадию, ему оставалось только следить за процессом. При нынешнем числе людей о другом и мечтать не стоило. В будущем, когда весна все же настанет, Станнис планировал бросить силы на постройку кораблей и восстановление порта. Раз уж боги вновь сохранили его жизнь, в ней должен быть какой-то смысл. И пусть править предстоит не королевством, а горсткой усталых людей, постараться стоило. Если рассуждать иначе, проще шагнуть со скалы прямо в море. По вечерам, слушая бесконечный рокот волн за окном, Станнис размышлял, что именно помешало Лорасу Тиреллу убить его. Прошло уже почти три недели с тех пор, как они виделись в последний раз, но он не мог перестать думать об этом. Было непонятно, что двигало Лорасом, зачем тот молча наблюдал, не предпринимая никаких действий. Станнис уже смирился со своей неминуемой смертью, бессчетное количество раз представляя, как именно будет убит. Ему даже снилась холодная сталь у горла и голос, шепчущий: «Каким будет твое последнее слово?» Но Тирелл медлил. То ли не мог избрать верный способ, то ли опасался наказания. В последнее, впрочем, не больно-то верилось. У Тирелла было лицо человека, готового на все, такого бы не остановил мелочный страх. Да и терять, кажется, ему было уже нечего. Еще одну вещь Станнис никак не мог взять в толк: как можно было полюбить такого пустого человека, как Ренли? Младший брат умел лишь красиво улыбаться да разбираться в цветных тряпках, но Лорас, очевидно, видел в нем что-то большее, раз был готов мстить даже спустя годы. В последний день перед отъездом Станнис боролся с желанием прийти к Тиреллу и униженно попросить: — Убей меня. Только очевидное малодушие подобного шага удержало его. В своих мыслях Станнис видел, как в ответ на такое предложение Тирелл кривит губы и смотрит не с ненавистью, а с презрением. Почетно умереть в схватке с врагом или убить достойного противника, но в смерти, дарованной из жалости, нет никакого благородства. Несмотря на все случившееся, Станнису хотелось уйти, сохранив хотя бы остатки своей изрядно потрепанной чести. Уйти так, чтобы Ширен не пришлось стыдиться отца. Ветер за окнами каждую ночь завывал все сильнее, и, мучаясь от бессонницы, Станнис пытался решить, что следует ответить, когда — если — Тирелл спросит однажды, замахнувшись мечом: «Каким будет твое последнее слово?» Пожалуй, вернее всего будет промолчать. Станнису нечего было сказать, да и некому. Просить прощения казалось глупостью — он не чувствовал в своем сердце искреннего раскаяния. Порой он ошибался в методах, но никак не в целях и средствах. Но Тирелл, которого Станнис сам себе выдумал, ждал ответа. — Делай то, что должен, — скажет он и закроет глаза, чтобы лучше запомнить свист меча, перерезающего воздух. Этот звук станет последним из тех, что Станнис услышит в своей жизни. *** — Холодно становится, — говорили дозорные, вглядываясь в чернеющее море. — Не ровен час, Иные снова вернутся. Станнис не замечал особенных изменений в погоде: разве только снег шел чуть гуще да мороз слегка усиливался. Но зимой это было обычным делом даже на Юге, что уж говорить о самом Севере. В столь скорое возвращение Иных — кажется, чуть больше полутора лет прошло, — он совсем не верил, но на всякий случай просчитывал варианты обороны. Если мыслить трезво, то с таким количеством людей, пусть и вооруженных драконьим стеклом, на удачный исход дела можно было не надеяться. Дейнерис и ее драконы, разумеется, придут на помощь в случае серьезной беды, однако до этого времени нужно было еще продержаться и самим не превратиться в нежить. Но, как бы то ни было, без боя они не сдадутся. Станнис не упустит последнюю возможность умереть с честью. Джон Погода портилась с каждым днем. С утра и до самого вечера в воздухе висел плотный белый туман, в котором можно было заблудиться. Дул ледяной ветер — по-настоящему ледяной и пронизывающий. Небо почти не светлело, и казалось, будто настала Долгая Ночь. Та самая, о которой в детстве рассказывала сказки Старая Нэн. В которую вся нечисть проснется от многовекового сна и бросит вызов миру людей. Когда-то Джон всерьез боялся этих историй, и Грейджой — тот, что теперь куда охотнее разговаривал с воронами, чем с людьми, — смеялся над ним. Часовые, кутаясь в теплые плащи, шептались, что Иные идут, и их дыхание замораживает мир людей. Джон уже давно не ощущал холода, но почувствовал приближение врага прежде других. Старые раны заболели так, будто снова раскрылись, а мутные серые сны окончательно стали неотличимы от яви. Все больше времени и сил требовалось, чтобы проснуться, открыть глаза и приступить к ежедневным обязанностям. Тогда, в первую после воскрешения битву с Иными, Джон чувствовал нечто схожее, но терпеть было легче. То ли потому, что в то время он еще не понял до конца, насколько сломанным вернулся, и жил надеждой на лучшее, то ли магия Мелисандры была сильнее, чем теперь. Однако никто не должен был узнать о его состоянии. Подвести братьев Джон не мог — обязанности лорда-командующего следовало исполнять каждый день. Так, будто он еще жив. Для обороны Черного Замка людей должно было хватить; у Сумеречной Башни и Восточного Дозора ситуация была сложнее, но и они выстоят. Если атаковать будут малыми силами, вполне возможно продержаться и небольшому гарнизону. Если же будет как во время войны, останется только уповать на быструю помощь королевы. *** В последнее время Джон старался ложиться спать пораньше. Так он меньше тратил силы на притворство — изображать живого оказалось весьма тяжело. Но Атлас отказывался оставлять его в покое, цепляясь за малейшую причину остаться. Он почти не лез с разговорами, но по его собранному виду было очевидно, что эта сдержанность дается ему с трудом. Терпение Атласа закончилось одним вьюжным темным вечером. — Ты бледен, лорд-командующий, — заметил он, вороша дрова в печи. — Тебе нехорошо? От одного его взгляда, грустного и понимающего, на душе сделалось тягостно. — Уходи, — Джон вытянулся на кровати и прикрыл глаза: от света они сильно болели. — Оставь меня одного, я хотел бы выспаться. Вопреки обыкновению, стюард не повиновался. — Уйду, только позволь сказать тебе кое-что сначала. — Я же просил тебя… — Это не займет много времени. Просто послушай. Я хочу рассказать тебе кое-что… Кое-что о тебе. Атлас сел на краешек стула, и Призрак тут же положил свою голову ему на колени. Джон нахмурился: даже собственный лютоволк предпочитал общество других. Неужели в нем настолько мало осталось от человека, которым он был когда-то? — Когда ты умер, — голос Атласа чуть дрогнул, — Мелисандра сказала, что не сможет вернуть тебя. Что ты ушел уже слишком далеко и не откликаешься на ее зов. Джон приподнялся на кровати: так вышло, что он не полюбопытствовал о подробностях своего воскрешения. Сначала было не до разговоров, а потом стало уже неважно. Неинтересно, если быть честнее. — Но я попросил ее, — продолжил Атлас, поглаживая теплую мягкую шерсть лютоволка. — Очень попросил, чтобы она еще раз попыталась вернуть тебя. История принимала нехороший оборот, и Джон боролся с желанием поторопить рассказчика, чтобы поскорее узнать все до конца. — На второй раз ей все удалось, ты вернулся. Но потом, — Атлас сглотнул; его пальцы дрожали, — потом Мелисандра сказала, что это ненадолго. Что ты умрешь, когда Иные придут в последний раз. Призрак издал недовольный урчащий звук — наверное, Атлас слишком сильно оттянул его шерсть. — В последний раз?.. — бессмысленно повторил Джон. — Так она сказала, — Атлас поднял на него большие темные глаза. — Я решил, что она ошиблась. До сих пор так считаю. Я не хотел тебе ничего рассказывать, но заметил, как ты слабеешь, и… — И решил порадовать меня известием о скорой смерти? — Джон хмыкнул. Эта перспектива не слишком пугала его. — Спасибо, я оценил. — Нет! Я не поэтому… — Мелисандра сказала что-нибудь еще? — вдруг спросил Джон. — Я не помню, — Атлас покачал головой. — Я был… Я вообще не помню, что было тогда. Сердце неприятно сжалось: до Джона словно бы долетел отголосок той боли и отчаяния, что испытывал Атлас, умоляя красную жрицу о милости. — Прости меня, — твердил тот, как заведенный. — Прости, я просто хотел спасти тебя и не видел другого способа. — Что именно она сделала, ты запомнил? — проговорил Джон мягче. Атлас покачал головой: — Она запретила мне смотреть. Сказала, что от меня требуется только немного крови, — он закатал рукав и показал воспалившийся шрам. — Тогда разрез затянулся у меня на глазах, а несколько дней назад появилось это. Думаю, это значит, что Иные совсем рядом. Джон взглянул на припухшую розовую отметину, такую яркую на смуглой коже, и почувствовал острый стыд. Он не просил этой жертвы и вовсе не желал ее. Никто не должен был страдать от его решений, только он сам. — Зачем ты это сделал? — тихо спросил Джон. — Одни боги знают, что это была за магия и как ты теперь… — Любой из тех, кому ты дорог, на моем месте поступил так же, — Атлас чуть приподнял уголки губ. — И Сэм, и Эдд, и Тормунд, и даже Перевертыш, наверное, — он помолчал. — Мне очень хотелось, чтобы ты жил. И неважно, что станет со мной. Джон вспомнил свои сны, тяжелые пробуждения и полное равнодушие к окружающей жизни. Неужели за это стоило жертвовать свою кровь и идти на сделку с темными, неведомыми силами? — Ты понимаешь, что это не жизнь? — Это лучше, чем смерть, — упрямо сказал Атлас. — Ты справишься. Я помогу. Мелисандра могла ошибиться, она ведь много ошибалась… «На этот раз не ошиблась, — мысленно ответил Джон. — И больше я не позволю жертвовать чем-либо ради меня». — Только не вини себя, — Атлас как будто прочел его мысли. — Может быть, в конце ты один спасешь всех нас. Совсем как в сказке. Джон хотел было ответить, что все это глупости, что нет и не может быть такого героя, что сказки совсем не похожи на жизнь. Но и умирать просто так после всего, что для него сделали, казалось до крайности бесчестным. Поэтому Джон улыбнулся, как уж умел, и сказал: — Отчего нет? Вполне может быть. Поколебавшись, Атлас тоже улыбнулся в ответ. Лорас Снежная буря не прекращалась много дней подряд. Лорас уже знал, что сильная непогода считалась предвестником прихода Иных, но те все не появлялись. Было что-то завораживающе жуткое — и одновременно утомительное в этом бесконечном ожидании невидимого врага. Из любопытства Лорас однажды спросил - что, если это просто снег и ветер? На него тогда посмотрели очень странно, почти с осуждением, и ничего не ответили. Только кто-то хрипло шепнул: «Твои-то слова да старым богам в уши». Непогода вносила изменения в привычную рутину: теперь вместо тренировок братья разгребали снег. Его намело столько, что во двор стало не выйти. Время от времени уборка перетекала в азартное перебрасывание снежками. Выросший на Юге, Лорас прежде и не подозревал, что меткое кидание холодными мокрыми комками снега способно подарить столько веселья. Или все дело было в том, что сковывающее всех напряжение несколько спадало только на время дурацкой игры? Непросто думать о грядущей войне и вовремя уворачиваться от летящего прямо в лоб снежка! Быстроты реакции Лорасу всегда было не занимать, но на стороне его соперников был опыт, и битвы выходили захватывающими, не хуже иных турнирных сражений. Даже ранения иной раз случались: одичалому Бену рассекли бровь ледышкой, а сам Лорас ушиб колено, поскользнувшись. Но эти мелкие происшествия нисколько не уменьшали острой, пьянящей, полузабытой радости. Она затмевала все, даже неотвязные мысли о Станнисе и в очередной раз упущенной возможности отомстить. В последнее время Лорас и без того запрещал себе думать об этом, чтобы не сойти с ума ненароком, но по-настоящему забывался, только дурачась. В детстве было так же: беготня с Маргери наперегонки по петляющим коридорам замка избавляла от всех печалей. Однажды посмотреть за игрой в снежки вышел сам лорд-командующий. По его бледному, лишенному всякого выражения лицу было неясно, то ли он хочет прекратить эту глупость, то ли еле сдерживается, чтобы не присоединиться. «Он ведь совсем молодой, — вспомнилось вдруг Лорасу. — Даже младше меня». Это ненужное наблюдение стоило ему порции снега за шиворот: зазевавшихся карали строго. Еще некоторое время лорд-командующий наблюдал за происходящим, а затем резко отвернулся и ушел, никем, кроме Лораса, не замеченный. Это было к лучшему: братья опасались сердить его и даже говорили присутствии тише, когда он проходил мимо. Только раз Лорас слышал, как кто-то сказал: — Что ни говори, когда Джон живой был, все легче казалось! Но на болтуна мгновенно напустились, и впредь он помалкивал. Сам Лорас втайне полагал, что лорд-командующий и не умирал вовсе. Просто был сильно ранен, а остальное сплетники додумали. Он на своем опыте знал, как сильно может изменить человека серьезное ранение, оттого и не видел в поведении лорда-командующего ничего необычного. Любой бы замкнулся в себе после покушения, совершенного собственными нареченными братьями. В том, что убитые должны умирать без возможности вернуться к жизни, был некий устоявшийся порядок. Иначе получилась бы путаница, и возникли бы ненужные вопросы. Пришлось бы думать, отчего Джон Сноу воскрес, а Ренли Баратеон — нет. Кем это определено, как и когда? Можно ли было как-то повлиять на это решение? Возможно, если бы Лорас оказался проворнее и добрался тогда до красной ведьмы, что по приказу Станниса творила зло, все еще можно было изменить. Лорас бы заставил ее вернуть Ренли, чего бы это ни стоило. Умер бы сам, если такова цена за колдовство. Но тело Ренли уже многие годы лежало в семейной крипте, а красная ведьма исчезла, точно ее никогда не было. Лорас опоздал и здесь. От этой мысли горло сдавило спазмом от острого чувства ненависти к себе. Каким же дураком он был… Возможно, именно поэтому боги все время помогают Станнису уйти от наказания. Потому что наказание за свое бездействие заслужил сам Лорас. *** На несколько дней снег прекратился, но легче от этого не стало: мороз усиливался, и находиться на улице стало совсем невозможно. Праздно шататься по замку не хотелось, и Лорас проводил время в арсенале: мечей и доспехов там было немерено, вот только их сортировкой давно никто не занимался. Значительную часть вооружения пора было отправить на переплавку, что-то нуждалось в ремонте, а что-то могло еще послужить при осторожном обращении. Привезенного с Драконьего Камня особого стекла, смертоносного для Иных, теперь было в достатке, но и мечи из стали оставлять без ухода не стоило. Осматриваясь, Лорас вспомнил день первой встречи с Ренли. Тогда он полдня проторчал в арсенале Штормового Предела, путаясь у всех под ногами и любуясь блестящим оружием. Красивые доспехи и мечи притягивали Лораса с юных лет. Те, что имелись дома, в Хайгардене, он уже успел изучить как свои пять пальцев, а в оружейной Штормового Предела ему прежде бывать не приходилось. Лорас увлеченно рассматривал узор из рогатых оленей на золотистой кольчуге, когда его окликнул Ренли. — Нравится? — спросил он. Таких искрящихся синих глаз Лорас никогда прежде не видел. Их взгляд, веселый и чуть насмешливый, врезался в память навсегда. Время не щадило светлых воспоминаний, и забыть можно было многое, — но только не то, как Ренли посмотрел на него в первый раз. Наверное, в этот момент Лорас в него и влюбился. — Да, милорд, — он мгновенно состроил покорное испуганное лицо, как всегда поступал, когда его ловили на чем-то сомнительном. Любопытство к содержимому чужого арсенала, кажется, вполне попадало под определение сомнительного. За такое, пожалуй, могло и влететь, если бабушка узнает. Ее всегда огорчало, когда внуки вели себя глупо и неподобающе. — Мне тоже, — Ренли улыбнулся так, словно происходящее было вполне естественным. — Я всегда полагал, что в рыцаре все должно быть прекрасно. Как ты считаешь? Лорас горячо заверил, что и сам придерживается того же мнения. Собственно говоря, в этот момент он бы согласился со всем, что бы ни сказал Ренли. Они провели вместе весь день. Ренли много говорил, из них двоих он всегда был более болтливым, но это совсем не раздражало. Лорас с удовольствием слушал истории о Штормовом Пределе, о героях и великих деяниях дома Баратеонов, о призраках, бродящих по коридорам замка грозовыми ночами. — Если хочешь, можешь остаться здесь, — предложил Ренли вечером, когда они сидели над обрывом и смотрели, как красное солнце медленно скрывается за темной каемкой моря. — Будешь моим оруженосцем. Я уговорю твоего отца. От счастья Лорас забыл все слова, которые полагается говорить в таких случаях, и просто закивал, улыбаясь, как полный идиот. Он всегда улыбался, когда был рядом с Ренли, и не умел долго злиться на него. Улыбался, даже когда Ренли приносил клятвы верности Маргери. Лорас понимал, что все делается для их общего блага, и запрещал себе бесплодную ревность. Ренли любил его, и больше ничего не было нужно. Только быть рядом. Только сражаться за него. И все это отнял Станнис. Лорас помнил, как тот смотрел на них с Ренли — недовольно, с осуждением. Наверное, он чувствовал себя лучше и сильнее, отнимая счастье у других. Подлый, пустой, отвратительно трусливый человек. От злости, так старательно сдерживаемой последние недели, потемнело перед глазами. Лорас подумал вдруг, что при тихой погоде скакать до Восточного Дозора не так уж и долго. Если уехать в ночь, никто не хватится сразу и не успеет задержать. А уж там… — Вот ты где! — Олли, самый молодой из дозорных, ворвался в арсенал, точно вихрь. — А я тебя во дворе искал, меня ребята туда послали. — И зачем же я тебе сдался? — Лорас удивленно посмотрел на мальчишку. — Ты ведь на коне хорошо скакать умеешь? Быстро? — с детской непосредственностью спросил тот. — Ну, допустим, — Лорас все не понимал, к чему этот разговор. — А почему ты спрашиваешь? — Нужно отвезти письмо в Восточный Дозор, — объяснил Олли. — Лорд-командующий решил отправить им на подмогу одичалых. Но прежде надобно предупредить. В этом решении был смысл: некоторые черные братья до сих пор относились к одичалым с некоторым предубеждением. — Ворона посылать опасно, может и не долететь, если погода испортится. Мне Атлас сказал найти кого-нибудь толкового, не из бывших головорезов, ну и чтоб в седле держался хорошо, ведь скакать долго придется, — продолжил Олли. — Я сразу на тебя подумал, ты же у нас самый… Ну, самый рыцарь. Лорас не удержался от улыбки: чем, интересно, он оказался обязан такой репутации? Теперь-то он точно не был похож на героя красивой легенды, ни лицом, ни одеждой. — Надо ехать, пока ветер прекратился, — Олли чуть ли не подскакивал на месте. Очевидно, его до крайности вдохновляло порученное задание. — Справишься? Соглашайся скорее, мне еще нужно придумать, кого в Сумеречную башню послать! Происходящее казалось неправдой. «Слишком просто, — мелькнуло в голове. — Так не бывает». Только что Лорас размышлял, как бы пробраться в Восточный Дозор — и вот, простая возможность туда попасть. — Справлюсь, — уверенно сказал он, взял письмо и быстрым шагом пошел в сторону конюшни. Сейчас главным было не столкнуться с Перевертышем — тот сразу все почует и начнет отговаривать. «Сам не смог отомстить мучителю, вот и другим не дает, — с несвойственным себе злорадством подумал Лорас. — Ну и пусть катится в седьмое пекло». Боги наконец-то явили свою милость, и Черный Замок он покинул беспрепятственно. *** Когда Лорас подъехал к стенам Восточного Дозора, ветер внезапно усилился. Наверное, из-за того, что море было совсем рядом — у воды всегда делалось прохладнее. Или же близость Иных ощущалась здесь острее, чем в Черном Замке. «Но ты не доживешь до встречи с ними, — сказал Лорас про себя, глядя на чернеющий невдалеке замок. — Для тебя все закончится раньше, Станнис Баратеон». Станнис Тем поздним вечером, удивительно тихим и бесснежным, Станнис не ждал гостей. Закончив с делами, он готовился лечь спать, когда в его комнату громко постучали. — К вам человек из Черного Замка, — сообщил стюард, бойкий конопатый подросток. — Говорит, что у него письмо от лорда-командующего. — Что за человек? — отчего-то Станнис знал, какой ответ последует. — Весь в ожогах, — стюард еле заметно поморщился. — Своего имени не назвал. Станнис почувствовал, как задрожали руки — не от страха, а будто бы от предвкушения скорого неизбежного конца. Это казалось странным: обустройство Восточного Дозора всерьез увлекло его, и усталость от жизни перестала быть такой мучительной. Но, наверное, в глубине души Станнис по-прежнему ждал того, кто прекратит его бесполезные попытки выкарабкаться и найти новый смысл. — Пригласи его ко мне, — приказал он. Время тянулось издевательски медленно — или же Тирелл решил не спешить. Наконец дверь с тягучим скрипом отворилась. Станнис резко обернулся и уставился на вошедшего. Капюшона Тирелл не снял, и его лицо скрывалось в тени, как будто он все еще надеялся остаться неузнанным. Очевидно, снаружи снова пошел снег: на черном плаще таяли пушистые белые снежинки. — Ну, здравствуй, Лорас, — Станнис прервал молчание первым. — Не думаю, что ты поверишь, но я и в самом деле рад тебя видеть. — Узнал все-таки? — одним движением Тирелл откинул капюшон. Он выглядел до крайности усталым: видимо, дорога далась ему непросто. В зыбком свечном свете обожженная кожа на лице была похожа на чешую дракона. Впервые за долгое время Станнису вспомнилась Ширен: ее уродство было следствием болезни, а не получено в битве, но и ее кожа казалась кожей диковинного зверя. Сердце сжалось от жалости и негодования: почему его доброй и светлой дочери суждена была такая судьба? Почему Лорас, такой ослепительно юный, каким сам Станнис не был, наверное, никогда, навсегда изувечен, а он, бесполезный неудачник, абсолютно здоров?.. Его голос, кажется, дрогнул, когда он отвечал на вопрос: — Сразу, как только увидел в Черном Замке. — Я удивлен, — Тирелл хмыкнул. — Не думал, что ты вообще меня вспомнишь. Снова повисло молчание. Лорас неспешно подошел к окну и уставился в темноту. Он словно раздумывал о том, как скоро можно будет счесть формальности соблюденными и приступить к тому, за чем он на самом деле приехал. А Станнис не сомневался в истинной цели его появления. — Мне доложили, что у тебя есть письмо от лорда-командующего, — заметил он, желая поторопить события. — Да, держи, — Тирелл стащил перчатку с обожженной руки и достал запечатанное послание. — Лорд-командующий послал меня предупредить, что вышлет тебе на подмогу одичалых. Хорошие ребята. По крайней мере, сражаться умеют неплохо, — он снова посмотрел в окно. — Надеюсь, к завтрашнему дню распогодится. Иначе сложно будет до вас добираться. «Какая разница, я все равно уже не застану этого», — хотелось ответить Станнису, но вместо этого с языка сорвалось другое: — Я знаю, зачем ты здесь на самом деле. И я не против. Делай, что должен. Лицо Тирелла исказила злая ухмылка. — Как щедро. Мне очень приятно, что ты не против. Почему, кстати? Я вижу, ты неплохо тут устроился, — он обвел взглядом довольно уютный кабинет. — Даже очаг не чадит. Неужели действительно хочешь умереть? — Это все просто замена, — ответил Станнис. Он много над этим раздумывал, и слова давались легко. — Замена настоящим целям и настоящей жизни. Уловка, чтобы не покончить с собой. — Отчего бы и не покончить, раз хочется? — на лице Лораса мелькнул искренний интерес. — Это трусость, — отрезал Станнис. — На это я не пойду. — Вот как, — Тирелл сжал руки в кулаки и сам, кажется, не заметил этого. — Убивать собственного брата чужими руками, очевидно, трусостью не было, — он резко выдохнул, стараясь, видимо, унять бешенство. Станнис внутренне восхитился его выдержке. — Ладно. Раз ты не будешь сопротивляться, наверное, я должен спросить, как именно ты хочешь умереть. — Мне уже неважно. Главное — не тяни. Тирелл задумался. Неужели за это время так ничего и не решил? — Я вызову тебя на бой, — проговорил он наконец. — Завтра, на рассвете. Сегодня я слишком устал и не получу никакого удовольствия, избавившись от тебя. — Не хочешь, чтобы тебя считали убийцей? Понимаю, — едко проговорил Станнис. Втайне он сомневался, что Тирелл в принципе был способен получить удовольствие от убийства. Это казалось бравадой, очевидной и безыскусной. Очевидно, мальчик просто опасался, что сегодня у него дрогнет рука и подарить быструю чистую смерть не выйдет. — Не хочу убивать безоружного, — сухо ответил Тирелл. Ему явно не понравилось, что его притворство заметили. — Ты благороден, как и полагается рыцарю. Станнис сам не понимал, зачем избрал этот язвительный тон. Как будто этим он пытался ускорить свою смерть. Но Тирелл держался стойко и не поддавался на провокации. — Я больше не рыцарь, — спокойно произнес он. — И на сегодня хватит разговоров. Кто-нибудь из стюардов, думаю, не откажется показать мне свободную комнату. — Хорошо, — Станнис кивнул. Лорас все не уходил. Он словно хотел прибавить что-то еще, но не мог подобрать нужных слов. — Я не сбегу, если ты хочешь сказать об этом, — подсказал Станнис. На губах Тирелла мелькнула улыбка, вымученная и будто несчастная. — Это я знаю, — проговорил он и наконец-то ушел. Лорас Лорас проснулся перед самым рассветом, но темно было так, словно ночь все еще не закончилась. «Хоть бы лучик солнца», — с тоской подумал он, глядя на небо сквозь немытое стекло. Странно, но прежде ему совсем не мешал недостаток солнца — к Северу оказалось не так уж и сложно привыкнуть. Однако сегодня Лорасу хотелось, чтобы небо хоть на миг просветлело и изменило привычный грязно-серый цвет на более чистый и ясный. Это стало бы знаком, что он поступает правильно. Ночью ему снилось, как Станнис стоял перед ним на коленях и умолял подарить ему смерть. Это был давящий, мучительный сон, и Лорас проснулся, отчетливо понимая: он не сможет убить человека, не желающего жить. В этом нет ни доблести, ни справедливости. Но оставлять Станниса в живых после того, что тот сделал, также казалось неправильным. Он должен был получить свое наказание, и постылая жизнь казалась недостаточно суровым возмездием. Лорас обхватил голову руками: если бы он только знал, как нужно поступить. Если бы кто-то мог дать ему совет… Перевертыш бы сказал отступить, но можно ли было доверять ему в таком важном деле? Можно ли было доверять хоть чьему-то совету? Чего хотел бы Ренли для своего брата-предателя? Нет, понимал Лорас, никто ему теперь не советчик. Он должен решить сам и дальше жить с этим до самой смерти. Пытаясь принять решение, Лорас посмотрел на темное небо, и на секунду ему показалось, что сквозь тучи пробился яркий отблеск света. Он моргнул, и морок пропал. — Мне следует считать это знаком? — вслух, точно безумный, спросил Лорас у пустоты. Ответа, разумеется, не последовало. — Ну, как знаешь, — Лорас усмехнулся. Он понятия не имел, что сделает, когда увидит Станниса, — но теперь был уверен, что не ошибется. *** Уверенность поблекла, едва Лорас переступил порог кабинета. Станнис ждал его. Под глазами у него залегли глубокие черные тени: очевидно, он плохо спал этой ночью. На столе лежал широкий меч в ножнах. — Доброе утро, — Станнис поднялся со своего места. — Братья скоро проснутся, времени осталось не так много. Пойдем во двор. Я знаю место у разрушенной башни, там нам не помешают. Лорас чувствовал, как подрагивают кончики пальцев. Он медлил, ощущая себя предателем и трусом, неспособным свершить то, что полагается. И одновременно Лорас понимал, что совершенно прав. — Ну, чего ты ждешь? — глухо спросил Станнис. — Пойдем. Или тебе требуются свидетели? Это можно устроить. Никто здесь не будет особенно горевать, если ты меня убьешь. То, что произошло дальше, Лорас поклялся запомнить навсегда. Как взгляд Ренли. Как теплый запах роз, что цвели в Хайгардене. Как улыбку сестры и сухие руки бабушки. — Я передумал, — произнес он, наслаждаясь каждым словом. Собственный голос казался незнакомым. — Ты не стоишь того, чтобы я марал об тебя руки. Живи. Это будет мое тебе наказание. На миг в глазах Станниса мелькнуло бешенство столь неприкрытое, что Лорасу показалось, будто его самого убьют за эти слова. — Что ж, хорошо, — отрывисто бросил он. — Будь по-твоему. Думал, ты окажешься смелее. Лорас улыбнулся: теперь он знал, что все сделал правильно. Что не ошибся. — Знаешь, Ренли связался с тобой, только чтобы получить доступ к деньгам твоего отца, — негромко заметил Станнис. — Ты никогда не был ему интересен. Эти слова были дешевой, слишком очевидной попыткой задеть, но Лорас все равно почувствовал гнев. Станнис не имел права так говорить. — Замолчи! Я все равно не стану тебя убивать. — Как, впрочем, и твоя сестра, — продолжил Станнис, точно не слыша его. — Всю свою жизнь Ренли любил только себя, а на других плевать хотел. Мне можешь поверить, я знал его подольше твоего. Лорас прикрыл глаза. Нестерпимо хотелось ударить мерзавца, но слишком страшно было не остановиться и забить насмерть. — Что ты вообще о нем знал? О тех, кто был у него до тебя и одновременно с тобой? Это стало последней каплей. Не помня себя от ярости, Лорас толкнул Станниса к стене и как следует встряхнул. Тот совсем не сопротивлялся. — А чем ты лучше? — прошипел Лораса, глядя в до боли знакомые синие глаза. — Ты что, заботился о ком-то, кроме себя? — Я предлагал Ренли сдаться, — сдавленно ответил Станнис. — Ты знал, что он никогда на это не пойдет. — Он должен был сдаться! Ничего бы не произошло, если бы он перестал упрямиться. От бессилия хотелось разбить Станнису голову, но этого-то он и добивался своими подлыми словами. — Нет, — Лорас отступил, для верности сцепив руки в замок за спиной. — Все бы случилось именно так, как случилось. Ты несчастный слепец, Станнис. Ты хотел стать королем, а все остальное… Тебя это не волновало, и за то, что ты сотворил, следовало бы убить тебя. Но я не стану, потому что ты слишком сильно этого хочешь. Не считай это милостью, считай это карой. Сегодня же я уеду и больше не вернусь. Мне плевать, что случится с тобой. Это больше не моя забота. Я… — он прерывисто выдохнул. — Я перестал о тебе думать. Скажу больше — я простил тебя. Сердце бешено колотилось в груди. Казалось, все эти годы Лорас подыскивал именно эти слова, самые нужные, самые точные. Произнеся их, он почувствовал себя по-настоящему свободным. Отомстившим, пусть и бескровно. «Ренли был бы доволен, — пронеслось в голове. — Он всегда любил изящные решения». Его охватило горькое веселье. Как все, оказывается, было просто. И почему только он этого прежде не понимал?.. Месть может быть и такой. Губы искривились в улыбке, и потребовались некоторые усилия, чтоб не расхохотаться. Станнис же смотрел на него так, словно видел впервые. — Ты просто не убийца, Лорас, — тихо произнес он. — Тяжело убивать не в бою и не в припадке ярости. — Я знаю, и мне жаль. Жаль, что я не как ты. Наверное, тогда все вышло бы проще. Я столько лет… — Лорас заставил себя замолчать: объяснения стали бы излишними. — Впрочем, неважно. Мне пора. Развернувшись, Лорас открыл дверь и шагнул за порог. Он чувствовал, как Станнис напряженно смотрит ему в спину, явно желая что-то сказать. *** Дойти до конюшни не удалось. — Снова начался буран, — мрачно сообщил один из дозорных, перегородивших путь. — Такой ветрище дует, какого сроду не было. И снег снова валит. Нельзя сейчас уезжать. Лорас выругался сквозь зубы. Что пошло не так? Неужели он все же ошибся, и следовало убить Станниса? Или же он ошибся в чем-то другом? Джон Непогода вернулась стремительно, будто и не было долгих дней затишья. — Снова снег идет, и туман всюду, — не церемонясь, Атлас сел на кровать, в ногах. — Ты как, лорд-командующий, живой еще? — Все в порядке, — отозвался Джон. Он понимал, что его болезненный внешний вид не скроется от внимательных глаз, но все равно не мог перестать врать. — Надеюсь, одичалые успели добраться до Восточного Дозора и Сумеречной башни. — Успели, — уверенно ответил стюард. — Не беспокойся. Встать сегодня сможешь? — Я и вчера мог, — недовольно буркнул Джон. Хорош лорд-командующий, который не то что армию в битву повести не может — с кровати еле поднимается! Стоило признать, что и Атлас выглядел не лучшим образом: бледный, осунувшийся, с покрасневшими глазами. Смотреть на него было стыдно: как ни крути, невольной причиной его страданий стал Джон. Впрочем, чувство вины было лучше апатии и равнодушия. — Я справлюсь, — твердо сказал Джон. — Умирать пока рано. — Не сомневаюсь, — поколебавшись, Атлас накрыл его ладонь своей. Джон хотел было сказать, что не нужно держать его за руку, точно умирающего старика, но прохладное касание огрубевших от упражнений в стрельбе пальцев оказалось удивительно приятным. Как будто с этим прикосновением Атлас пытался отдать часть себя. Джон внезапно ощутил, что ему и вправду становится легче дышать и проясняется туман в голове… и сразу же резко одернул ладонь. Еще не хватало поглощать силы того, кто и так отдал достаточно. — Прости, — Атлас сложил руки на коленях. — Нет, это ты меня прости, — Джон помолчал. — Пойми, я хочу выжить, но не за твой счет. Стало тихо: стюард будто бы пытался подобрать слова, чтобы поспорить, но так и не смог. Молчание становилось неуютным, давящим. — Я хотел рассказать тебе кое-что. Ты знаешь, последнее время мне не снятся сны, — начал Джон. — Но вчера мне приснилась королева Дейнерис. Атлас посмотрел на него недоуменно, точно не понимая, зачем ему это рассказывают. — Она сидела за столом, читала какие-то бумаги, — Джон прищурился, стараясь вспомнить подробности сна. — Потом заметила меня, улыбнулась. Мы заговорили, и я рассказал, что происходит на Севере. И про Мелисандру тоже. Про то, что скоро умру. Дейнерис слушала, хмурилась, и в конце пообещала, что придумает, как нам помочь. На этом месте я проснулся. — Ты думаешь, это был вещий сон? — недоверчиво протянул Атлас. — Не совсем, — Джон задумался, как бы объяснить это лучше. — Скорее, мне показалось, будто я попал в сон Дейнерис. Или она пришла в мой? Необычное ощущение. Мне почему-то кажется, что она меня услышала. Наверное, я схожу с ума. — Сны — это, конечно, здорово, — на лице Атласа вдруг появилось ехидное выражение. — Но на твоем месте я бы все равно послал ей ворона. Может, сон именно это и означал? Просить помощи не стыдно. Потом, когда Иные придут, может стать поздно. — Твоя правда, — Джон почувствовал себя немного глупо. Не стоило, наверное, рассказывать про свои странные видения. — Ты напиши, а я отправлю, — предложил Атлас. — Нет, — Джон покачал головой. — Я со всем справлюсь сам. — Точно? — Атлас смотрел с беспокойством. — Точно. Я все же пока не умер. *** Джон стоял у окна и, чуть опираясь на стену, провожал ворона взглядом, когда за спиной послышались шаркающие шаги. — Грейджой, — не нужно было оборачиваться, чтобы узнать вошедшего. — Ворон заплутает, — заметил Теон. — Туман становится все гуще. Это бессмысленно. — Все равно нужно попытаться, — отозвался Джон. — Иного способа связаться у нас нет. Он не тешил себя иллюзиями и понимал всю безнадежность грядущей битвы, но почему-то слова Грейджоя его задели. Как будто никто, кроме него самого, не смел терять веру в успешный исход. — Когда Иные придут, — негромким голосом произнес Теон, — я буду сражаться наравне с остальными. У меня получится, я тренировался тайком. — Тебя убьют, — безжалостно заметил Джон. — Оставайся в крепости. Должен же кто-то остаться в живых и рассказать королеве, что здесь случилось. — Всех убьют, — настаивал Теон. — Отсиживаться я не стану. Джон хотел было заспорить, но одернул себя: им и в самом деле была суждена только гибель, так какая разница? Раз хочется Грейджою геройствовать и погибать, пусть. Может, несколько Иных вместе с собой заберет. — Что ж, дело твое, — Джон пожал плечами. — Зачем ты мне тогда об этом говоришь, раз сам уже решил?? — Чтобы ты знал, — Теон внимательно посмотрел ему в глаза. — Мне показалось это важным. Джон вспомнил, каким был Грейджой, когда они впервые встретились на Стене: ослабшим, потерянным, готовым понести наказание. Казалось почти невероятным, что он смог не только выжить, но и спустя несколько лет стать почти что прежним. — Трусость никогда не входила в число твоих недостатков, Грейджой, — сухо проговорил Джон. — Если ты желаешь что-то мне доказать или же заслужить прощение, не нужно. Все давно забыто. — Я не поэтому… — начал Теон, но договорить не успел: снаружи раздались громкие звуки рога. Грейджой запнулся на полуслове. Протрубив трижды, рог замолчал и наступила давящая тишина. Джон почувствовал, как мир перед его глазами подернулся серой туманной дымкой. Он больно ущипнул себя за руку: сейчас не время было терять сознание. — Что с тобой? — настороженно спросил Теон. — Ничего. Пойдем. Раз не хочешь отсиживаться, надо вооружаться. Кажется, Грейджой сделал робкую попытку податься ближе, чтобы взять его за локоть, но Джон намеренно не заметил этого маневра и упрямо пошел вперед, искренне надеясь не навернуться на лестнице. На улице уже почти стемнело. Световой день сократился до нескольких часов, и казалось, что вскоре останется только ночь, черная и бесконечная. Морозный воздух прогнал обморочную слабость, и шаги давались легко. Двигаясь в зыбком тумане, Джон думал, что они обречены — слишком быстро Иные вновь вернулись, слишком мало у них было времени. Дейнерис не успеет к ним, если только тот сон не был правдой. Надежды на это было немного. Лорас Станнис пришел, когда ночь уже вступила в свои права. Постучался, открыл дверь и замер, едва переступив порог. — Что? — Лорас неохотно посмотрел в его сторону. Бессонница снова терзала его, и даже ложиться в кровать не было особого смысла. Какая разница — смотреть в потолок или в стену напротив. — Я пришел сказать, что солгал тебе, — негромко произнес Станнис. — Про Ренли. Он… Он не был таким, как я сказал. В нем было много хорошего. Услышав эти слова, Лорас скривился: — Неужели я задержался, только чтобы услышать это? Что за проклятье на мне! Он чувствовал себя словно запертым в клетке. За что боги снова наказывали его? Отчего не позволили уйти? Что еще он должен был сделать? — Мне плевать, каким был Ренли для тебя, — грубовато прибавил Лорас. — Я любил его, и он меня. Ты просто не понимаешь. Или завидуешь, уже неважно. Как бы то ни было, не поверил ни единому твоему слову о нем. — Ты прав, — отозвался Станнис после паузы. — Я всегда завидовал ему. Лорасу хотелось малодушно зажать уши. Он не хотел ни говорить о Ренли, ни вспоминать прошлое. Но меньше всего ему хотелось обсуждать что бы то ни было со Станнисом. Теперь он не испытывал к нему ненависти, но это вовсе не было поводом для душевных бесед. — Зачем ты пришел? — прямо спросил Лорас. — Поговорить, раз уж ты застрял здесь, — Станнис пожал плечами и наконец прошел в комнату. — Хотел узнать, почему ты простил меня. — Какая разница? — бросил Лорас. — Садись уже, не стой, раз уходить не намерен. — Ты можешь не отвечать, если не хочешь, — заметил Станнис, садясь напротив. В маленькой комнате сразу стало будто бы слишком тесно для двоих. — Но я бы хотел знать. Лорас задумался: возможно, этого от него хотели боги? Чтобы он объяснил, как смог простить своего злейшего врага? Чтобы он нашел достойные причины для этого поступка? Лорас выдохнул: кажется, он превращался в безумца из породы тех, что разговаривают с чардревами и слышат голоса в собственной голове. Станнис терпеливо ждал ответа, и хотелось прогнать его прочь, не удостоив объяснений. Прогнать — и остаться одному, снова смотреть в стену и ходить по кругу собственных мыслей. «Что-я-сделал-не-так-что-я-сделал-не-так». — Хорошо, я скажу тебе. Прощают не по какой-то причине, — медленно проговорил Лорас. — А просто… так случается. Это как рана, которая зажила достаточно и перестала болеть. Перестала, потому что время пришло. Или лечение подействовало. Не может же вечно быть одинаково больно. Лорас лукавил: больно ему по-прежнему было, и пустота, что появилась после смерти Ренли, никуда не исчезла — да и не должна была исчезнуть. Не существовало того, что сможет ее заполнить. Лорас перестал обвинять в своей боли Станниса, вот и все. — Еще я увидел наконец, какой ты жалкий, — ядовито прибавил он. — Со своими амбициями, Железным Троном, правами, что ты так стремился предъявить. Из тебя бы вышел отвратительный король, неуверенный и мелочный. В тебе нет ни благородства, ни особенной смелости. Не думаю, что мне стоило продолжать тебя ненавидеть. Он был уверен, что в ответ на такую отповедь Станнис вспылит. Да что там, любой бы пришел в ярость на его месте! Но тот молча сносил все, никак не показывая недовольства. — Что, доволен? — спросил Лорас, почему-то злясь на это спокойствие. — Это ты хотел услышать? — Да, — Станнис кивнул. — Я понял тебя. В этот миг Лорас вдруг осознал, что не упомянул еще одну причину для прощения. Ударив Станниса, он сделал ошибку — посмотрел в его глаза, синие, точно штормовое море. У Ренли были такие же, разве что чуть светлее и с зелеными всполохами. Взгляд у двух братьев был, конечно, совершенно разный, но цвет почти совпадал, и этого оказалось достаточно. Слишком давно Лорас не видел таких глаз. Слишком много воспоминаний это всколыхнуло, слишком много фантазий о непрожитых жизнях и упущенном, потерянном навсегда счастье. Убить Станниса, глядя в глаза, Лорас бы точно не мог. Пришлось бы просить зажмуриваться. Разумеется, это не было настоящей причиной для прощения, просто еще одним поводом, стыдным, как и любая слабость. И Станнису вовсе не стоило об этом знать. — Мне сложно понять это, — внезапно сказал он. — Кажется, я никогда и никого не прощал. По-настоящему не прощал. — И врагов никогда не миловал? — зачем-то поинтересовался Лорас. — Или же ты на них годами злишься? В общем-то, ему был известен ответ: более зацикленного на своих обидах человека Лорас не мог себе представить. Еще Ренли шутил, что если бы на злопамятности Станниса можно было вспахивать поля, Штормовой Предел не уступал бы в плодородии Хайгардену. — Я помиловал Перевертыша, но это было, — Станнис замялся, — не так. — И как же это было? — Лорас не знал подробностей этой истории. — Я загадал перед битвой: если выиграю, пощажу его, — медленно произнес Станнис, глядя в пламя свечи. — Если нет, убью. Ну, или другие убьют его за меня, если я не вернусь. Я выиграл. Пришлось отпустить Перевертыша. — Да уж, — Лорас хмыкнул. — Глупо было думать, что ты пожалел его из благородства и милосердия. Станнис взглянул на него непонимающе: — Ты считаешь, что он заслужил милосердие? Этот человек натворил столько дел, что место ему — на костре. — Как и твое, — холодно прибавил Лорас. Перевертыш вызывал у него гораздо больше сочувствия: по крайней мере, он искупил свою вину и явно раскаялся. Станнис же по-прежнему считал себя правым, и не нужно было спрашивать, чтобы об этом узнать. — Как и мое, — неожиданно согласился тот. — Я знаю, что проиграл, а историю пишет победитель. Я не просил у королевы милости, это было ее решение. — Но согласись, ты все равно уверен, что с тобой обошлись несправедливо? Что тебе просто не повезло, так? — съехидничал Лорас. Станнис долго молчал, и показалось, что он так и уйдет, не сказав ни слова. Кажется, Лорасу удалось всерьез его задеть. — Я не знаю, — ответил наконец Станнис. — Теперь не знаю. Иногда я думаю именно так, как ты говоришь. Что мое дело было правым, и мне просто не повезло. Но обычно мне кажется, что я бы не проиграл, если бы истина была на моей стороне. Лорас нахмурился: таких слов он не ждал. Станнис определенно был не из тех людей, кто легко меняет свое мнение. — Поэтому мне и не хочется продолжать все это, — прибавил Станнис. — Если я ошибался с самого начала, какой в моей жизни смысл? Если я проиграл так крупно, что ты даже брезгуешь меня убить. Я не жду от тебя совета, — он посмотрел на Лораса и усмехнулся. — Ты ответил на мой вопрос, а я отвечаю на твой, вот и все. — Справедливо, — Лорас кивнул, стараясь скрыть изумление. Он и не думал услышать подобное от Станниса, упрямого и помешанного на своих амбициях человека. — Хорошо, что совет тебе не нужен. Я не самый подходящий человек для подобных откровений. «Я и сам не знаю, зачем живу». Станнис смотрел так понимающе, словно последнюю фразу Лорас сказал вслух. — Ложись спать, поздно уже. Метель не кончится раньше оттого, что ты сидишь у окна. И спасибо, что ответил на мой вопрос. Встав со своего места, Станнис пошел к двери. Тень, что он отбрасывал, казалась изломанной. Станнис Весь следующий день Станнис думал о том, что сказал ему Тирелл. Это никак не умещалось в голове: как можно было простить виновного просто так? Подобное казалось удивительным, недоступным даром. В идеальном для Станниса мире прощения как такового не существовало вовсе: за преступлением следовала неизбежная кара, сообразная степени вины, за честным поступком — заслуженная награда. Он сам жил так и ждал подобного от других. Но Тирелл, кажется, придерживался других принципов. Он полюбил неправильного человека, добровольно отказался от привилегий и богатств собственной семьи и судил Станниса, следуя внутреннему чутью, а не сухой справедливости. Вся жизнь Тирелла для Станниса выглядела чередой странных, необъяснимых поступков. Это вызывало раздражение, но вместе с тем и старательно подавляемое любопытство. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах это все было совсем неважно: снег не прекращался, и становилось холоднее. Огромный полуразрушенный замок, казалось, промерзал изнутри. Снаружи стало невозможно находиться подолгу, да и особенного смысла в этом не имелось: за туманом ничего было не разглядеть дальше пары шагов. Станнис мрачно подозревал, что если Иные нападут, они узнают об этом последними. Наказание жизнью, что присудил ему Тирелл, рисковало оказаться еще тяжелее, чем думалось, — и одновременно гораздо короче, чем могло бы стать. Запас дров был ограничен, и приходилось согреваться своими силами. Большинство дозорных остановилось на эле как идеальном способе не задубеть до смерти и одновременно не думать о скорой гибели. Как и любое подобное малодушие, это приводило Станниса в бешенство, но запрещать своим людям последнюю радость в такой ситуации стало бы неразумно. Временами ему казалось, что трезвыми — и ужасно замерзшими — в замке остались двое: он сам и Лорас Тирелл. Большую часть времени тот проводил в собственной комнате, но когда они пересекались в трапезной, не пил больше половины чаши. Возможно, тоже боялся потерять контроль. *** Когда Тирелл не спустился к завтраку, Станнис ощутил легкое беспокойство: что, если этот южанин все же умудрился замерзнуть? Долг хозяина предписывал ему проведать гостя. Пусть тот и не будет ему рад — подробный рассказ о том, как сильно Тирелл его презирает, Станнис запомнил хорошо. Впрочем, он и сам считал себя порядочным неудачником. Постучавшись и получив в ответ вялое «Ну, кто там?», он открыл дверь. Завернувшись в шкуру, Тирелл сидел на полу у печи, вороша черно-серую золу, в которой то и дело вспыхивали рыжие искорки. Его плечи чуть подрагивали от озноба. — Холодно? — спросил Станнис и мгновенно почувствовал неловкость за этот глупый вопрос. — Как ты догадался? — ядовито отозвался Тирелл. — А тебе? Станнису подумалось вскользь, что до прибытия на Стену тот прежде никогда не видел столько снега, как здесь. — И мне. Тебя не было за завтраком, и я решил проведать, как ты. — Как заботливо, — Тирелл хмыкнул. — У меня все хорошо. Пытаюсь растопить печь с помощью золы и горелой деревяшки. Желаешь поучаствовать? Хоть предложение и было донельзя глупым, отказаться почему-то не вышло. — У тебя вряд ли получится, — сказал Станнис, садясь рядом. — Спасибо, это очень вдохновляющее замечание. Некоторое время Станнис молча наблюдал, как Тирелл пытается разжечь огонь из жалкой искры. «Я убил твоего возлюбленного, — вертелось в голове. — Из-за меня в твоей жизни все пошло не так. Так почему ты позволяешь мне сидеть здесь, рядом с тобой? Почему не убил? Я все-таки не могу понять, как так вышло». — Тебя ведь не сослали на Стену? — спросил Станнис вместо этого. — Нет, — Тирелл покачал головой. — Сам пошел. — Твоя семья, полагаю, была в восторге. — Да уж, — Тирелл тоскливо наблюдал за тлеющим бревном, дававшим больше вони, чем тепла. — Иногда я думаю написать им письмо. Рассказать, что здесь не так уж и плохо, хоть и холодно, что я стал не последним человеком. Но не могу. У вступивших в Дозор ведь нет больше семьи, — он помолчал. — А ты не скучаешь по своим родным? При слове «родные» Станнис почему-то первым делом вспомнил о Давосе и мысленно пожелал ему удачи, где бы тот ни был. Втайне он верил, что его самый близкий друг хорошо устроился в Винтерфелле и не знает больше горя. — Нет, не скучаю, — сказал, наконец, Станнис и покачал головой. — Им без меня лучше. — Моим без меня, пожалуй, тоже, — невесело отозвался Тирелл. На это Станнис ничего не ответил, но подумал: «Глупый мальчишка. Ты не втянул своих близких в войну, не заставил их терпеть лишения. Тебе не за что себя винить». Последняя искорка исчезла в куче пепла. Отложив кочергу, Тирелл спрятался в шкуру с головой. — Как же холодно. Никак не согреюсь. Оценив покрасневший кончик носа и дрожащие плечи, Станнис решил, что Тирелл все же заболел: в комнате было не так уж и холодно. — Скажи, ты ел сегодня чего-нибудь? — он снова почувствовал себя старшим братом, вынужденным следить за непослушным младшим. Давненько ему не приходилось играть эту роль. — Нет, — глухо донеслось из-под одеяла. — Мне не хотелось выходить. На меня здесь смотрят странно. Наверное, не привыкли к моему лицу. Поначалу Станнис не понял, что имеет в виду Тирелл: он настолько отвык обращать внимание на внешние недостатки, что и думать забыл про ожоги. — Сделаем так: я принесу тебе что-нибудь поесть. И выпить, — не терпящим возражений тоном постановил Станнис. — Ты совсем замерз. Если заболеешь, точно раньше весны отсюда не выберешься. — С чего такая забота? — Тирелл незаметно шмыгнул носом. — Решил меня отравить? — Что за глупости, — Станнис вздохнул: заболевший маленький Ренли вел себя ровно так же. — У тебя жар, что ли? — Нет у меня никакого жара, — повышенное внимание к себе Тирелла явно раздражало. — Тем лучше для тебя, — парировал Станнис. Навязчивое ощущение, будто подобный разговор уже происходил, пусть и в прошлом, пусть и с совсем другим человеком, все не отпускало. — И ты бы встал с пола. — У печки теплее, чем на кровати, — отозвался Тирелл, не сдвинувшись с места. — Как знаешь. Станнис плотно закрыл за собой дверь, чтобы не было сквозняка, и этот жест тоже был оттуда, из прошлого. В Штормовом Пределе бывало холодно, особенно в ненастную погоду. *** Пил Тирелл быстро, и пьянел ровно так же. Наверное, поэтому он обычно и воздерживался от крепких напитков. А сейчас, видно, то ли замерз слишком сильно, чтобы соображать, то ли, вопреки здравому смыслу, решил расслабиться. Хотя, с другой стороны, с кем еще можно было ослабить бдительность, как не в компании со старым врагом. Особенно перед концом света, который обещал случиться в ближайшем будущем. С пола Тирелл подниматься отказался, и теперь они вместе сидели на пушистой серой волчьей шкуре. — Ты бы поел, — намекнул Станнис. — Суп, конечно, препаршивый, но ничего другого не предвидится. — Не хочу, — Тирелл помотал головой. — А ты чего не пьешь? — Не хочу, — в тон ему ответил Станнис. Мысль о потере контроля, хоть и частичном, по-прежнему пугала слишком сильно. Он боялся, пожалуй, не Тирелла, а того, как сильно тот был похож на Ренли. И как только Станнис прежде этого не замечал? — Я тоже обычно пить не люблю, — Тирелл неохотно отломил кусок черствого хлеба. — Голова потом болит, да и говорю я лишнее… Но сейчас слишком холодно. Сейчас можно. Он выпил еще и брезгливо уставился на собственные руки, тоже обожженные, но меньше, чем лицо. — Все думали, что я умру, — еле слышно сказал Тирелл. — Я и сам так считал. Мне иной раз кажется, что так все и случилось. Что я мертв давно, и жизнь — и Стена, и ты — только кажетесь мне. Так я отбываю наказание, прежде чем к Ренли попасть. Оттого и не выходит у меня тебя убить. Если ты мертвый, живых убивать нельзя, за это наказание продлевают. Вот мне и продлили. За то, что пытался сделать неположенное. От спокойного убежденного тона, которым говорились все эти безумные слова, Станнису стало не по себе. Что, если на самом деле Тирелл был безумцем? Что, если он прав? Или почти прав — на тот случай, если мертвы они оба. — Бред какой-то несу, — с безадресной злостью бросил Тирелл. — А ты слушаешь. И зачем только? Станнис не нашелся, что ответить, но от него этого и не ждали. — Или все-таки не нужно было мне пить, — Тирелл ухмыльнулся, показывая ровные белые зубы. — Не ровен час стану рассказывать, какие у тебя глаза синие. Я, может, только из-за них тебя и пощадил. Я ведь такие только раз видел, — заговорщическим тоном прибавил он. — У Ренли. Он еще говорил, что это ваша семейная черта. Что, дескать, только у Баратеонов бывают такие глаза. Я еще тогда подумал, что хвастается он. Сейчас понимаю, что не врал. Сделав глубокий вдох, Тирелл продолжил, торопливо, точно читая молитву: — Я ни с кем не был, кроме него. Ни до, ни после. Не потому, что решил, будто это мне однажды зачтется. Просто не нужен был никто другой, понимаешь? Вообще не нужен. Станнис не понимал: это было еще сложнее, чем прощение безо всякой причины. В своей жизни, пожалуй, он не любил так крепко ни одного человека. Даже представить себе такого не мог: некоторые люди были ему дороги, некоторые — безразличны, но ни один не заменял собой целый мир. — Я хочу к нему, — сказал Лорас таким потерянным голосом, что сердце защемило. — Что еще мне нужно сделать? На миг Станнису показалось, будто белый туман, что поглотил весь внешний мир, просочился сквозь оконные стекла и окутал комнату. Оттого Тирелл казался совсем призрачным, ненастоящим. — Ничего, — словно заколдованный, Станнис коснулся его плеча. — Ничего тут уже не сделаешь. Тот медленно поднял глаза и уставился на него, точно забыв, что сидит у потухшего огня не один. — Не нужно было мне смотреть тебе в глаза, — прошептал Тирелл. Каким-то образом он успел придвинуться совсем близко. — И пить не нужно было. Туман становился все гуще. — Посмотри на меня снова, — попросил Тирелл. — Пожалуйста. Станнис повиновался и почти не почувствовал удивления, когда тот обнял его за шею и крепко поцеловал в губы. Лорас Он сам не понимал, зачем целует Станниса. В какой-то момент только синие глаза стали иметь значение, и хотелось смотреть в них вечность, до самого конца. Потом пришла шальная мысль: если смотреть только в глаза, можно представить себе то, что нужно. Представить — и сделать то, чего хотелось уже очень давно. Не со Станнисом сделать, конечно, а с тем, другим, нужным. Все же не стоило пить ни капли. На трезвую голову такого не случается. Еще с самой юности Лорас вечно совершал чудовищные глупости, когда выпивал. Почему-то особенно остро запомнился тот случай, когда он долго и многословно признавался Ренли в любви, не в силах остановиться. Тот сначала слушал с серьезным лицом, а потом не выдержал и рассмеялся, но это было совсем не обидно. Потом они еще целовались, насколько дыхания хватило, а что случилось потом, Лорас с трудом мог вспомнить наутро. Впрочем, и того, что вопреки всему сохранилось в памяти, с лихвой хватило, чтобы краснеть… Но сейчас долгого поцелуя не вышло — вскоре Станнис резко отстранился, и это, в отличие от беззлобного смеха Ренли, было почему-то унизительно. — Все будет не так плохо, если ты закроешь глаза, — горько сказал Лорас. — Необязательно смотреть на меня. «Правда, мне так станет гораздо хуже». — Я… — теперь Станнис выглядел так, словно его поцеловали впервые в жизни. Это казалось почти забавным. — Мне не плохо, а вот ты… Зачем ты так? — Наверное, я просто пьян, — честно ответил Лорас. — А у тебя глаза красивые. Знаешь, я много раз хотел вот так… — он закусил губу. — С кем угодно, только чтобы перестать думать. Но так и не получилось, и за деньги тоже. Поцеловаться даже не вышло, не то что… другое. Отчего-то Лорасу до сих пор было неловко прямо говорить о вещах, связанных с близостью. Как будто он до сих пор оставался подростком, которого заметил и приблизил к себе Ренли. Пожалуй, в каком-то смысле Лорас и правда навсегда остался там, где был счастлив. — Со мной точно не выйдет, — Станнис посмотрел на него странным, затравленным взглядом. Как будто от него требовалось нечто пугающее и неприятное до крайности. — Я не по этой части. Не то чтобы Лорас ждал какого-то другого ответа, но эти отрывистые слова снова задели. Было лучше, когда Станнис просто молчал и его сухие обветренные губы казались почти родными. Что и говорить, Ренли целовался не так: более умело, более напористо и одновременно ласково. И губы у него были куда как нежнее. Но Лорас слишком долго жил одними лишь призраками в своей голове. Ему хватало и такой замены. — А я и не жду, что ты… — он неопределенно пожал плечами. — Дело вообще не в тебе. «Просто ты первый, кого я смог поцеловать». — Так найди другого, — бросил Станнис. Его глаза потемнели, а руки чуть подрагивали. — Не могу, — Лорас виновато улыбнулся. — Правда, не могу. Но ты мой должник, помнишь? Я спас тебе жизнь. Пощадил тебя. Это было грязно и подло — заставлять целовать себя в наказание. Лорас бы никогда не пошел на такое, если бы знал некий другой способ вернуть Ренли. Станнис не сопротивлялся, когда Лорас вновь коснулся его губ. Напротив, притянул к себе крепче и запустил руки в волосы. Как будто ему совсем не было противно. Как будто он тоже пытался что-то вспомнить. Вдалеке небо вдруг озарилось алым маревом. Снегопад резко прекратился, но Лорас не заметил этого. Он целовал Ренли, который вдруг оказался живым и теплым. Джон Битве не было конца. Прошла ночь, наступило мутное утро, затем снова вернулась ночь, но Иных не становилось меньше. Несколько раз Джон почти терял сознание от усталости, но некая неведомая сила не давала ему упасть. Временами казалось, будто и он сам превратился в нечисть, что действует, повинуясь чужой воле. Зато жизнь стала очень простой: ночью братья сражались, днем — сжигали мертвецов, чтобы те не восстали против них. На лишние мысли просто не оставалось времени. Потери Джон даже не пытался считать. По количеству сожженных тел было очевидно, что потеряли они куда больше, чем их враги. А еще — что скоро сражаться станет некому. Иногда Джон удивлялся, как им с Атласом удалось не присоединиться к сгоревшим трупам. Казалось, Иные будто бы чуяли их — живого мертвеца и того, кто дал ему свою кровь, — и нападали прицельно. Но пока что они своевременно прикрывали спины друг другу. — Сколько раз ты спас меня за сегодня? — спросил Атлас, когда небо чуть просветлело, и Иные отступили. — Столько, сколько и ты меня, — ответил Джон. Атлас улыбнулся в ответ, и от этого стало теплее, точно от солнечных лучей. В битве Джон краем глаза следил за Грейджоем. Тот управлялся с мечом не слишком умело, но и это было чудом. К тому же он все еще оставался в живых, что действительно радовало. Терять тех, кого знаешь слишком долго, всегда тяжелее. Выражение лица у Грейджоя, когда он рубил очередного мертвеца, было сосредоточенное и отчаянное одновременно. Быть может, он тоже чувствовал себя в гуще сражения чуть более живым. Сдаваться было еще рано, но Джон, глядя на погребальные костры, понимал: однажды, причем довольно скоро, настанет их последнее утро. И станет ясно, что больше они не продержатся. Очевидно, Дейнерис не видела тот же сон, что и Джон — или же не придала ему значения. Очевидно, он слишком поздно послал ворона, или тот не добрался до цели. Если бы она поняла все правильно, если б получила весть, — помощь была бы уже близко... В этот момент в сером небе появилось три дракона. *** Королева Дейнерис держалась так просто и дружелюбно, словно всю жизнь провела среди дозорных. — Как тебе это удалось? — первым делом спросила она у Джона. — О чем вы, ваше величество? — поинтересовался тот как можно более учтиво. — Прийти ко мне во сне, — пояснила Дейнерис. — Это ведь ты устроил? — Я не знаю, — честно ответил Джон, почти не удивившись вопросу. — Это просто случилось. Дейнерис посмотрела на него недоверчиво: — Ладно, потом объяснишь. Лучше скажи, сколько осталось до темноты? — Не больше пары часов. — Что ж, — Дейнерис нахмурилась, — надеюсь, в этот раз удастся прогнать Иных на более продолжительный срок. «В прошлый раз она считала, что сможет уничтожить их», — вспомнил Джон. Но пророчество было не обмануть: требовалось три наездника для трех драконов. Прежде Джон не слишком-то верил в эти сказки, но после стольких безуспешных попыток сопротивления цеплялся за любую надежду, даже самую невероятную. Драконы медленно кружили над Черным Замком: прятать их не имело смысла, Иные знали об их присутствии. На секунду Джон залюбовался — в прошлый раз все произошло слишком быстро, и он не успел насмотреться на этих прекрасных существ. В тусклом дневном свете их чешуя казалась темной и очень прочной. Здорово, наверное, было бы прокатиться на таком. Чтобы ветер в ушах свистел и облака мелькали совсем рядом. Джон, конечно, не Таргариен и не принц, но ведь и Тирион Ланнистер совсем не королевской крови. Отчего бы не попробовать, раз у дракона должно быть три головы? Мысль, сколь очевидная, столь и внезапная, пришла мгновенно. — Позволите вопрос, ваше величество? — проговорил Джон и, дождавшись согласного кивка, продолжил. — Скажите, какой из ваших драконов пока без наездника? — Визерион, — ответила Дейнерис. — Он самый норовистый из всех, даже седло на себя надеть не разрешает. Не подпускает к себе никого, кроме меня. Моего племянника Эйгона и вовсе чуть не сжег. Джон улыбнулся: ему всегда нравились непростые животные. — Не хочу, чтобы вы сочли меня дерзким… — он задумался, как бы закончить фразу поучтивее, но решил сказать, как есть: — Вы будете против, если я попытаюсь оседлать его? — Что ты такое говоришь? — королева непонимающе посмотрела на него. Но Джон решил не отступать: — У дракона должно быть три головы, так? Тогда наступит весна? — Так говорят, — сказала Дейнерис, подумав. — Ты уверен, что хочешь попробовать? — Да, — Джон кивнул. Сомнений у него больше не осталось. — Ведь хуже, чем есть, уже не станет? — Как сказать. Ты можешь погибнуть. — Нестрашно. Мы и так все погибнем, если не прогоним Иных навсегда. — Ты, кажется, кое-чего не понимаешь, Джон, — в беседу вмешался проходивший мимо Тирион. — Шанс пережить нападение Иных у тебя хоть и призрачный, но имеется. А вот после драконьего пламени ты вряд ли останешься целым и невредимым. Особенно если потом этот неучтивый дракон тебя сожрет. Поверь, я знаю Визериона, он та еще отвратительная ящерица. Впрочем, говорят, и у принца, в честь которого его назвали, характер был… — Помолчи, Тирион, — оборвала его Дейнерис. — Как скажете, моя королева, — тот ухмыльнулся. Не сговариваясь, все трое посмотрели в небо, следя за плавным полетом драконов. Снизу гигантские звери казались совсем крохотными. — Хорошо, будь по-твоему. Попробуй, вдруг и правда получится, — произнесла, наконец, Дейнерис. — Только подожди, когда Визерион приземлится. Он ненавидит, когда ему мешают летать сколько вздумается. — И сжигать кого ни попадя, — не удержался от замечания Тирион. На этот раз Дейнерис даже не стала его одергивать, только вздохнула устало. Джон невольно улыбнулся: общение у этих двоих выходило презабавное. Несмотря на то, что Тирион был безусловно уродлив, а Дейнерис — ослепительно красива, иногда они казались удивительно похожими друг на друга выражением лиц. Да и мнение у них чаще всего выходило одно на двоих, пусть и после очередной перепалки. Странная тоска по сопричастности кольнула сердце. — Я подожду. До ночи еще есть время. *** Узнав последние новости, Атлас посмотрел на Джона с нескрываемым восторгом. — Ты правда задумал оседлать дракона? — тихо, точно это был страшный секрет, спросил он. — Сомневаешься, что у меня получится? — спросил Джон. По правде сказать, он и сам уже начинал сомневаться. — Наоборот! — Атлас недоуменно на него воззрился. — Жаль, что ты прежде не додумался попробовать. Покатаешь меня потом, когда все закончится? — Погоди с катанием, — Джон отвел взгляд. — Может, Визерион меня испепелит. Говорят, характер у него тот еще. — Глупости, — Атлас фыркнул и сказал нарочито веселым тоном: — Ты почти отучил Скорбного Эдда видеть дурное предзнаменование в каждом встречном пне! Неужели после этого ты не совладаешь с каким-то вредным драконом? Он посмотрел на небо, где парил одинокий Визерион. Его братья давно уже налетались и отдыхали перед битвой. — Всего лишь ящерица, — уверенно сказал Атлас и добавил, подумав, — хотя шрам у меня снова почти зажил, как только эти твари прилетели. И небо прояснилось немного. Чудеса! Джон понял вдруг с удивительной ясностью, что и он сам почувствовал себя куда лучше в присутствии драконов. Мир словно стал чуточку ярче, да и сил прибавилось. — Если я все-таки сгорю, береги Призрака и не позволяй ему задирать драконов, — сказал Джон, коротко улыбнувшись. — Сам свою собаку и будешь беречь, я и так вечно в шерсти из-за него, — буркнул Атлас. — Не вздумай умирать, лорд-командующий. Это будет ужасно неблагодарно с твоей стороны. Покружив еще немного, Визерион медленно опустился на землю. Его чешуя была сливочно-белой, а хребет и часть крыльев — темно-золотыми. Огромные глаза смотрели на мир недоверчиво и с явным осуждением. Определенно, Визерион не ждал от окружающих ничего хорошего. В чем-то он, пожалуй, был прав. — Налетался наконец-то, — Джон выдохнул. — Мне пора. Попробую с ним договориться. Заодно очень хотелось попросить Атласа отвернуться, чтобы тот не видел возможного позора. Останавливало только то, что упрямый стюард обязательно ослушается. Собравшись с духом, Джон пошел к дракону, как вдруг услышал за спиной тихое: — Погоди. Джон остановился и повернулся к Атласу. Поколебавшись, тот сделал несколько быстрых шагов вперед и крепко обнял его. Последний раз Джона так крепко обнимала маленькая Арья — в день, когда они расстались навсегда. «Такого больше не повторится, — пообещал Джон мысленно, обнимая Атласа в ответ. — Этот день последним не станет». — Все будет хорошо, лорд-командующий, — сухие горячие губы коснулись уха. Напоследок сжав его покрепче, Атлас отступил назад. — Теперь иди, — сказал он. — Слушаюсь. Визерион был не слишком-то рад Джону: он бил хвостом и смотрел, точно решая — сжечь наглеца сейчас или же подождать. — Здравствуй, — Джон почтительно склонился перед драконом. — Не соблаговолишь ли покатать меня? Визерион фыркнул. Из его ноздрей повалил дым. — Ладно, попробуем по-другому, — Джон запретил себе нервничать. — Давай договоримся: ты меня покатаешь на себе, а я исполню твое желание. Это оказалось верной тактикой: дракон определенно задумался, что бы получить взамен такой огромной услуги. — Если будешь меня катать, сможешь летать, сколько захочешь. Если не станешь сильно безобразничать и будешь делать, что я скажу. В глазах Визериона вспыхнул алый огонек: этот дракон был явно весьма свободолюбивым, хоть и глуповатым. — Что, договорились? — Джон протянул руку и осторожно погладил по блестящей чешуе. Визерион издал неопределенный звук, средний между львиным рыком и кошачьим мурлыканьем. Затем, поколебавшись, он расправил крылья и склонился ниже, точно позволяя Джону себя оседлать. — Сбрасывать меня даже не пытайся, — сказал тот, тщетно пытаясь устроить поудобнее. — Иначе в следующий раз приспособлю к тебе седл… Договорить Джон не сумел: Визерион резко взмыл ввысь. С каждым взмахом его огромных крыльев Джон чувствовал себя все более и более живым. Краски возвращались в мир, и все становилось настоящим. Как раньше. Перед глазами сами собой всплывали картины из прошлого, будто Джон просыпался от долгого сна. Он вспомнил все: детство в Винтерфелле, улыбку отца, прощание с Роббом и теплые руки Арьи на своей шее; первый день в Дозоре, знакомство с Сэмом, страсть Игритт и ее смерть. Последней он вспомнил свою собственную смерть и пристальный взгляд Атласа среди множества свечей, и запах аптечных снадобий, и горячее дыхание Мелисандры на коже, шепот на незнакомом языке… «Как я только мог забыть так много, — вертелось в голове. — Как все это могло стать ненастоящим». Визерион смело парил среди холодных снежных туч, но Джон не чувствовал ни мороза, ни пронизывающего ветра. Внутри словно горело пламя, и вместо крови по жилам бежал огонь. Пожалуй, Джон Сноу и в самом деле умер, и вместо него родился… Азор Ахай из старой легенды? Просто парень, сумевший приручить вредного дракона? Он пока и сам не знал, кто именно. Но, определенно, это был совершенно новый — и одновременно почти потерявший себя — человек. Главное — он наконец-то был жив по-настоящему. И у него еще оставались дела. Джон улыбнулся, подставляя лицо последним лучам заходящего солнца. Станнис Красно-рыжие всполохи вдалеке напоминали драконье пламя. Если драконы и правда прилетели, все еще может быть спасено. «Снег почти прекратился, — подумал Станнис в момент, когда Лорас снова поцеловал его. — Надо сказать ему. Скоро можно будет уехать». Но чем горячее Тирелл его целовал, тем меньше хотелось говорить о чем бы то ни было. Постепенно поцелуй перестал быть односторонним: на миг Станнис поддался желанию ответить — и не смог остановиться. Дело было, конечно, вовсе не в том, что ему нравилось целовать Лораса. Любая близость, и уж тем более близость с мужчиной, вызывала у него неприязнь — в этом Станнис был абсолютно уверен. Никогда прежде его не интересовали подобные глупости. Тут было замешано совсем другое: впервые в жизни Станнис смог завладеть чем-то чужим. Обычно отнимали только у него — власть, наследство, права. Это казалось удивительно несправедливым. Теперь же он сам смог взять не принадлежащее ему. Забрать себе. Пусть владелец и мертв уже очень давно. Пусть тот, кого он отобрал, не был ни вещью, ни собственностью. Пусть речь шла не о королевстве, а всего лишь об одном поцелуе, полученном добровольно. Несмотря ни на что, это ощущалось хорошо. Правильно. Справедливо. И в этот момент Лорас назвал его чужим именем. Не чужим, разумеется. Родным, как для него, так и для Станниса. Сюрпризом это не стало: легко было догадаться, кого именно сейчас видит перед собой Тирелл. Но не слыша имени, можно было об этом забыть как о чем-то незначащем. Теперь же забыть не выходило. Теперь получалось, будто Станнис ничего не забрал. Он просто стал удобной заменой кому-то по-настоящему нужному. Такое уже было в прошлом, и не раз. От этих мыслей стало гадко, но Станнис исключительно из упрямства не отстранился. Просто чтобы не показать Лорасу, насколько сильно задет. Что-то подсказывало: тот и сам обо всем уже догадался. Прервав наконец поцелуй, Лорас некоторое время смотрел на Станниса рассеянным взглядом, точно не понимая до конца, кого видит перед собой. Затем он резким движением вытер губы внутренней стороной ладони. В этом жесте сквозила очевидная брезгливость. Стало совсем гадко. — Снег закончился, — хрипло сказал Станнис, отведя взгляд. — Похоже, нам на помощь прилетели драконы. — Быть не может! Надо взглянуть. Пошатываясь, Лорас поднялся на ноги и подошел к окну. — Красиво, — завороженно сказал он. — Такое яркое пламя. Особенно хорошо, если сквозь изморозь смотреть. Хотел бы я быть там! Станнис промолчал. Он все еще бесцельно проживал тот миг, когда решил не прерывать поцелуй первым. Чем больше Станнис об этом думал, тем острее понимал, что все сделал не так. Теперь он выставил себя слабаком, и глупо надеяться, что Лорас этого не запомнит. Что ни говори, его месть оказалась гораздо изощреннее убийства. — Чего ты сидишь? — Лорас обернулся. — Иди сюда. Станнис неохотно встал и приблизился. Зрелище оказалось впечатляющим: алый огонь, серебристый лед, светлые просветы на сером небе, которых становилось все больше. Пожалуй, в таком и правда хотелось поучаствовать. Но все свои битвы он уже проиграл, и не стоило мешать тем, у кого еще есть шансы. А драконов на всех вечно не хватает. — Что, все еще хочешь умереть? — вдруг спросил Лорас. Выражение лица у него было странное, будто оценивающее. На этот раз Станнис вовсе не был уверен в ответе. — А ты? Неопределенно пожав плечами, Лорас снова отвернулся к окну. Кажется, и он не знал, что сказать. Тучи медленно рассеивались. Следующее утро обещало стать ясным.