Посмотрите на меня

Это началось, кажется, еще в приюте. Хотя, почему «кажется»? Вся его жизнь была лишь малой частью большой вселенной Дома Вамми, а все, что было до нее — Мелло успешно забыл. Может, забыл не потому, что сам хотел этого. Человеческий мозг очень заботлив по отношению к своему психическому здоровью, и при необходимости отсеивает все, что может причинить боль. Так уж было ужасным его прошлое? Откуда ему теперь знать. Во всяком случае, ничто не могло затмить то невыносимое чувство, что разрывало его изнутри на протяжении многих лет, и, казалось, до самого конца его короткой жизни. Этому чувству было легко найти определение в том бесконечном множестве книг и справочников, что наполняли огромную библиотеку Дома Вамми, где Мелло и пропадал большую часть времени. Вот только какой толк в том, чтобы давать вещам какие-то названия, и единственное, чем его могли утешить в стенах приюта, было сладкое. Так, наверное, и началась его зависимость от шоколада, но это было легко утолить — в этом ему никогда не отказывали. Так от него отвязывались, когда Мелло начинало быть нужно что-то еще. Что-то еще, кроме заданий, задач, загадок, учебников и всего того, чем их дрессировали. Мелло быстро понял, что он ничем не отличается от других. И не будет отличаться никогда, пока не достигнет чего-то, не станет кем-то. Старательная учеба и отличные результаты на время позволили подняться со дна одиночества и постороннего безразличия, но и этого было мало. Всего всегда было мало, чтобы добиться признания, чтобы почувствовать себя нужным, и Мелло нередко доходил до приступов истерики, выплескивал свою боль криками и агрессией, пока не оказывался совершенно опустошенным и обесцвеченным. Тогда он просто рыдал в подушку, как это делают все маленькие мальчики, вне зависимости от того, умеют ли они решать задачи с тригонометрическими функциями в свои двенадцать или нет. Посмотри на меня. Посмотри на меня, L. Он не видел его лица, и голос, который транслировался через динамики ноутбука, был искажен программой до неузнаваемости. Но каким-то внутренним чувством, какой-то частью себя, которая раньше казалась ему атрофированной, Мелло ощущал на себе чужой взгляд. Сквозь целое пространство, сквозь сотни километров, сокращенных подачей одностороннего видеосигнала, он всем своим существом чувствовал, как внимательные черные дыры чужих глаз изучают его, его реакцию, когда искаженный голос произносит, что вся эта борьба с преступностью — игра. И этим глазам нравится его реакция. Они запоминают его. Они запоминают Мелло и еще одно мальчика, и ему приходится с ним тягаться, но это неважно. Его увидели, его выбрали. И Мелло делает все, чтобы получить место избранного, он трудится сильнее прежнего, обходит абсолютно всех названных гениев в этом приюте, но единственное препятствие, которое не удается сразить — Ниа. И это бесит, выводит из себя, потому что Мелло понимает, что ему не хватает чего-то, что что-то мешает, и от этого «что-то» избавиться кажется таким же невозможным, как вырвать собственное сердце и остаться живым. Ниа не нужно это место, ему не нужен этот взгляд, ему не нужны эти внимания и любовь, без которых Мелло просто гниет изнутри, распадается на атомы, исчезая в пространстве, становясь еще более безликим, бесцветным призраком, чем прежде, когда с этим, казалось, еще можно было смириться. Посмотри на меня, L! Мелло кажется, будто сердце, что он так стремился из себя вырвать, просто перестало биться в груди, когда узнает, что глаза L теперь закрыты навсегда. Уже не к чему стремиться, уже не за чем оставаться здесь. Посмотрите на меня. Оказывается, ничто так не привлекает чужие взгляды, как облегающая, блестящая кожаная одежда. Мелло может себе это позволить. Он может позволить себе все, потому что у него есть деньги. И власть. А эта власть основана на доверии к нему со стороны босса мафии. Посмотри на меня, Род. Ему неважно, о чем думает Род Росс, какие идеи приходят в его здоровенную лысую голову с мощной челюстью, но ему важно, чтобы хищные глаза были устремлены в его сторону. Стоя к нему спиной, Мелло чувствует, что его сравнивают с девчонкой. С героиновой шлюхой, худой и высокой, красивой и наглой, и что с него хотят содрать все эти блестящие шмотки, приложить лопатками к столу, что повидал уже все сами собой разумеющиеся составляющие преступного мира, полного несправедливой властью и сомнительным доверием, которым в свое время пользовался L для достижения своих целей. А Мелло рад применить методы своего невидимого наставника, и это внимание сейчас кажется неплохим заменителем недополученного признания, хоть оно и неспособно восполнить недостатка взгляда уже пустых глазниц великого детектива. Посмотри на меня, Халль. Он потерял многое, но не все. Собственное лицо ему отвратительно, и Мелло избегает зеркал и встречи с чужими глазами, что напомнили бы ему о неизлечимой ране, оставленной горячим поцелуем огня. И все же, посмотри. И ты, Ниа, тоже смотри. Но Ниа даже не поворачивается к нему лицом, будто специально, машет перед ним его же фотографией, сделанной еще в приюте. Мелло про себя усмехается. Его самодовольство в какой-то степени удовлетворено, но только на мгновение, стоило вспомнить, зачем он здесь. Посмотри на меня, Такада Киеми. И она смотрит, запоминает, хотя одного беглого взгляда достаточно, чтобы его имя на кусочке тетради смерти сделало свое дело. Ревнивый огонь возвращается — одного поцелуя от Мелло ему было недостаточно, и поэтому он поглощает его тело целиком, проникая сквозь одежду, сжигая волосы и короткие светлые ресницы, отражаясь бликами на поверхности болтающегося крестика на розарии. Пламя забирает с собой до последней улики, и нет в мире даже единой фотографии, ни единого следа и доказательства о том, что когда-то в мире существовал Михаэль Кель, кроме воспоминаний безразличной души. Мелло никогда не верил в сверхъестественное, пока лицом к лицу не столкнулся с Богом Смерти. Может, все это время откуда-то L продолжал смотреть на него. С последним ударом сердца эта мысль почти утешает его.