«Попугайчик»

У Станислава тоже имелись родственники. Другое дело, что он предпочитал о них не вспоминать — и вплоть до последнего времени это было взаимно. В родстве с армейским старшиной не было ни почету, ни прибыли, ни пользы: Станислав Федотович даже просьбу «присмотреть за мальчиком в армии» понимал не как «пристроить в тепленькое место и позаботиться, чтобы никто не обижал», а как «гонять и жучить втрое больше остальных новобранцев». Однако с тех пор, как Стас заделался бизнесменом и кораблевладельцем, родственники начали проявляться один за другим, как прыщи на подростке. То двоюродный дядя Миша попросит подкинуть — недалеко, на тот конец Галактики, — то четвероюродный брат Гриша захочет денег занять... Звонок раздался за два дня до отлета с Нового Бобруйска. Сообщившая о нем Маша, против обыкновения, явилась Полине не условно одетой порнозвездой, а мультяшной домохозяйкой в бигудях и переднике, с половником наперевес. Предупрежденная таким образом Полина ответила на вызов с опаской. Появившаяся на экране дама была без бигудей, без половника и даже без передника, но так походила на ту Машину «Фрекен Бок», что Полина едва не прыснула. Сдержалась она только благодаря тому, что понимала: за такое собеседница убьет ее на месте одним взглядом. — Добрый день, — вежливый тон дамы вполне подходил для того, чтобы изготовлять мороженое или пытать киборгов, что кому ближе. — Можно Станислава? — Ага, здрасьте, щас! — несколько растерянно ответила Полина и побежала разыскивать капитана. По пути она не удержалась и показала тетке язык — естественно, предварительно убедившись, что находится вне поля зрения камеры. Найденный Станислав, нацепив фуражку и накинув китель прямо поверх майки, плюхнулся в кресло перед экраном. — Здравствуй, Славик! — приветливо громыхнуло на весь корабль. Теперь в ледяной тон добавили сахару — но мороженое из него все равно почему-то не выходило. — Как дела? Как поживаешь? Станислав поморщился и поспешно убавил громкость. Имя «Слава» со всеми его производными в применении к себе он почему-то недолюбливал — и, разумеется, все его тетушки предпочитали именовать его именно так. — Спасибо, Марфа Давыдовна, все в порядке, — вежливо ответил он, давая понять, что светские формальности соблюдены и можно бы уже перейти к делу. Но Марфа Давыдовна была женщина строгих правил и, впервые за двадцать лет пересекшись с племянником, не могла удержаться от того, чтобы не проявить немного заботы и неравнодушия. — Дочка твоя? — ласково осведомилась она, указывая глазами в ту сторону, куда удалилась Полина. — Да нет... — начал было Стас, но пояснить, что сотрудница, не успел: тетя нахмурилась и неодобрительно покачала головой. — Любовницу, значит, завел? Седина в бороду, бес в ребро? Ох, смотри, Славик, обдурит она тебя, как маленького! Такие вертихвостки на богатых стариков просто так не вешаются! Оглянуться не успеешь — отхапает она твой корабль, и будешь вдобавок до гробовой доски алименты платить! С разных концов пультогостиной раздалось сдавленное хрюканье на два голоса. Дэн не хихикал, но уши тоже грел, паразит. Станислав побагровел и прикрутил звук до минимума. — Марфа Давыдовна, вы что-то хоте... Но сбить Марфу Давыдовну с наезженной колеи оказалось непросто. Станиславу пришлось выслушать ее мнение о своей судьбе (незадачливой), своем образе жизни (сомнительном) и своем бизнесе (у которого еще были шансы, если последовать всем советам Марфы Давыдовны). Наконец, утомившись, тетушка перешла к тому, зачем, собственно, и звонила. — Славочка, а у меня к тебе маленькая просьба, — она сладко улыбнулась, давая понять, что всякий на его месте был бы рад выполнить такую просьбу, и Станислав должен быть просто счастлив, что эта честь досталась именно ему. — Я тут Лизоньке попугайчика купила в подарок — Лизонька же у нас в школу пошла, ну, знаешь, дочка-то Тамарина, — ты его не подбросишь к ним на Кассиопею? Они там в космопорту встретят и заберут! Договорились? Ну, ты пришли мальчика своего, адрес-то мой помнишь? И Стас, не успев спохватиться, что он, в общем-то, еще не давал согласия и в целом категорически против, уже записывал адрес тетушки, у которой, разумеется, никогда в жизни не бывал. Но, с другой стороны: ну сколько там того попугайчика? Привезенный Тедом «попугайчик» оказался никаким не попугайчиком. Это была жилистая, кожистая, зубастая тварь, отдаленно смахивающая на археоптерикса, покрытая жидкими разноцветными перьями и не способная к настоящему полету, зато способная ловко лазать, прыгать далеко и высоко и еще немного планировать. Впрочем, арианские птероморфы, несмотря на свой устрашающий вид, были совершенно не агрессивны, а, напротив, дружелюбны и чрезвычайно общительны. За что и сделались популярны в качестве домашних питомцев. Приручались они на раз-два, а «попугайчиками» люди (многие из которых настоящих попугаев видели только в инфранете) прозвали их за великолепный дар звукоподражания. Говорить они учились быстро и болтали чрезвычайно охотно. Все это — а также многое другое — восторженно подпрыгивающая Полина изложила товарищам в первые же две минуты пребывания «попугайчика» на корабле. Разумеется, вопроса о том, кому доверить уход за «попугайчиком», даже не возникло. Полина утащила клетку прямиком к себе в каюту и убила добрых два часа на то, чтобы все там как следует обустроить, а потом еще полдня бегала по магазинам, добывая все необходимое, чтобы Птеричка не болел, не страдал и не скучал в долгой дороге. Ко времени возвращения Полины из зоомагазинов выяснилось, что в каюте Птеричка жить не согласен. Несчастное животное, оставшись одно, немедленно принималось орать — точнее, завывать, как падающая мина из сверхдальнобойного миномета, что чертовски нервировало капитана. Все попытки заткнуть зверушку заканчивались ничем: как только в каюту кто-нибудь входил, тварь, как по волшебству, успокаивалась и принималась, нежно воркуя, щипать положенное в клетку яблоко. И тут же принималась орать, стоило из каюты выйти. Поэтому клетку, после бурного обсуждения, переставили в пультогостиную. В пультогостиной на гостя сразу же попыталась покуситься Котька, но «попугайчик» решил проблему самостоятельно: он пристально посмотрел на подкрадывающуюся хищницу, поднялся на дыбки, расправил свои псевдокрылья, встопорщил перья, раззявил огромную пасть, усаженную зубами, мелкими, зато в несколько рядов, и хрипло заорал: «Кр-расавица м-моя! Сожр-ру-у!» После чего Котька перемещалась по пультогостиной мелкими перебежками, прячась от птероморфа за препятствиями в виде дивана, стола и кресел. Зато остальные члены команды очень быстро прониклись к Птеричке самыми теплыми чувствами. «Попугайчик» оказался превосходным товарищем: он не орал днем — при условии, что в пультогостиной кто-нибудь был, но днем там кто-нибудь был постоянно, — мирно спал ночью, аккуратно гадил в специальный лоток, будучи выпущен погулять, охотно сидел на коленях, и очень в тему поддерживал любой разговор мелодичным воркованием и курлыканьем. Единственное что — так больше ни разу и не разговаривал. Полина то и дело закидывала удочки на тему «а вот бы нам такого завести...», и сопротивление капитана слабело с каждым днем. Но все хорошее когда-нибудь кончается (как и все плохое, к счастью). «Космический мозгоед» прибыл на альфу Кассиопеи, на одной из трех обитаемых планет которой и проживала Лизонька, кому предназначался «попугайчик». Лизонька с мамой приехали за подарком в космопорт. Тамара оказалась милой застенчивой женщиной: пообщавшись с ней за чаем минут двадцать, пока Лизонька разглядывала и гладила Птеричку, пыталась поймать Котьку и болтала с Полиной, Тедом и Дэном, Станислав даже начал думать, что родственники — это, может, не так уж и плохо. Наконец Тамара, вежливо отказавшись от помощи ребят, взяла клетку с птероморфом, и они с Лизонькой направились к трапу. Но далеко уйти они не успели. Створки шлюза только-только зашипели, неспешно сдвигаясь у них за спиной, как снаружи донесся громовой голос Станислава Федотовича: «Эт-то что такое?! Олухи! М-мозгоеды!» Вениамин поперхнулся недопитым чаем. Тед с Полиной и Дэном, не сговариваясь, рванули к шлюзу. Увидев троицу «олухов», Птеричка склонил голову набок и нежным Полининым голоском пропел: «Ну Дэ-эничка! Ну пожа-алуйста!» — Ох, Господи! — сказала Тамара, держась за сердце. — Как же он меня напугал! Я чуть было клетку не выронила! — Ой, надо же! — радостно удивилась Полина. — Заговорил! А у нас совсем не разговаривал. Наверно, это он вас за хозяйку признал! Они еще раз попрощались, и Тамара с Лизонькой направились к своему флайеру. Но не тут-то было! Стоило Тамаре сделать несколько шагов, как Птеричка со всей дури вцепился зубастым клювом в прутья клетки и снова заорал, на этот раз — голосом Теодора. Тед, как человек открытый и эмоциональный, играя, например, в космобой, выражал свои бурные чувства доступным ему способом. Правда, Полина этого не то чтобы открыто не одобряла, но смотрела косо, Вениамин Игнатьевич стыдил, а от Станислава Федотовича периодически влетало — когда капитан давал себе труд это замечать. Поэтому в последнее время Тед приучился, в меру своей богатой фантазии, заменять нецензурную брань разными цветистыми эвфемизмами. — Ж-жаба центаврианская! — орал Птеричка. — Р-разрази тебя святой своею благодатью! Твою ж в черную дыру на второй космической через всю Галактику! Редкие прохожие, перемещавшиеся от корабля к кораблю на своих двоих, останавливались и оглядывались, кто возмущенно, кто восхищенно. И голос, что самое противное, звучал чрезвычайно узнаваемо... — Мам, а мам! — спросила любознательная Лизонька. — А что значит «Ити тя в жабры через ухо»? Через пятнадцать минут Теодор летел в ближайший зоомагазин за новым птероморфом. За свой счет, разумеется. Птеричка отвоевал себе право остаться на «Мозгоеде». Выговорил, точнее сказать.