Иллюзия сна

Неизвестный день Эпохи Кодекса. Где-то далеко от Соединённого Королевства. Её уже давно нет-нет, а называли «старухой». Типа Брин подошла к зеркалу и откинула от лица седые волосы. Когда-то они были чёрными и прямыми, заплетёнными в уложенную на затылке косу. «Чёрные волосы для чёрных мыслей и чёрных ночей». Он говорил, что они похожи на змей. А ещё — что в те далёкие времена, когда в Соединённом королевстве была смертная казнь и людей иногда вешали, самые лучшие верёвки делались как раз из таких волос. Говорил и наматывал на руку, в шутку обвивая ими шею. Свою. А иногда и её. Сейчас они выцвели до оттенка белёсых могильных червей. Сухие и безжизненные, как водоросли. У Типы гладкое лицо и ухоженные руки, но волосы… Волосы и глаза, одинаково тусклые и уставшие, выдавали возраст. «Как же я с тобой встречусь?» — прошептала она, раздеваясь и ложась в постель. Чем дальше от Сердца Мира уезжала Типа, тем сильнее подушка сновидений тянула из неё силы. И это было прекрасно. Как превратиться в один огромный поцелуй. До онемевших губ, до засоса, единое властное движение, притяжение к пустоте. Не сказать, чтобы Типа не пробовала другие способы самоубийства. Но часть из них была чересчур некрасива, а остальные почему-то не действовали, словно её тело отказывалось умирать. Подушка же подошла идеально. Какая, в сущности, ирония. Едва её голова коснулась подушки, как сразу же появился «он», по обыкновению садясь на кровать у самого изголовья. Когда-то она состряпала это наваждение за пять минут, хохоча и кривляясь, а он — другой, настоящий он — подсказывал самые глупые слова, которые только мог припомнить: «Моя сладкая тыковка! Точно!» «Может, остановимся на индюшечке?» «Это банально. Я хочу что-нибудь по-настоящему ужасное. А я ненавижу тыкву» «И меня?» «И тебя. Ты. Моя. Сладкая. Тыковка» Вот как это было на самом деле. Его лицо едва ли в дюйме от её. Чёрные беспокойные глаза, ровное безмятежное дыхание, еле заметно шевелящиеся ноздри. И рука, плавным и почти ласковым движением сжимающая шею, терпеливо ждущая, пока Типа попытается сглотнуть. Аккуратно, едва ли не нежно, но Типа чувствовала в этом жесте тяжесть и неукротимость горного обвала. Он мог без всякого преувеличения оторвать ей голову. Но предпочитал просто пугать. И говорить гадости. Так было веселее. С самого первого дня. Неизвестный день Эпохи Орденов. В разгар «Войны за Кодекс» — Если не уснёте в первую же ночь сном младенца, приносите подушку обратно, и я верну вам деньги. Но учтите, у меня есть Перстень лжи — от бабушки достался. И если… Договаривать не понадобилось. Старик, сердито швырнув на стол мешочек с монетами, удалился, всем своим видом выражая возмущение. Но подушку к груди прижимал бережно. И почему все покупались на уловку с перстнем? Типа Брин обессилено облокотилась о прилавок. Учитель строго запретил превращать клиентов во всякую склизкую пакость. Даже если очень захочется. Даже если клиент — занудный старикашка, который носит дорогое лоохи и сверкает неподдельными драгоценными перстнями на скрюченных пальцах, но при этом торгуется до хрипоты. — Ну вот и как не убивать людей, которые тебя раздражают? — спросила она у потолка и принялась рассовывать монеты по отделениям кассы. — Честно? Понятия не имею! Типа вздрогнула от неожиданности и подняла голову, чтобы встретиться взглядом с новым посетителем. Тот, поймав её взгляд, медленно улыбнулся, щуря глаза, как лисица, выбравшаяся из тёмной норы на яркий свет. Глаза обведены красной воспалённой каймой, на белках выступили прожилки, а в движениях сквозит какая-то общая развинченность, едва ли не рассеянность. Будто вчера у него была огромная вечеринка, на которой он основательно перепил, а сегодня с утра ещё и слопал несколько тарелок Супа Отдохновения. Именно так выглядит крайняя стадия бессонницы, если вы достаточно глупы, чтобы не обратиться за помощью вовремя. — Я хотел бы… — незнакомец развёл руками и издал какой-то недоумённый звук вроде «п-ф-ф», словно не знал, как точно формулируется то, что хотел сказать. — Уснуть. Да, уснуть. Крепко. Надолго. И гарантированно спокойно, — он сделал героическую попытку ей подмигнуть, но вместо этого моргнул обоими глазами сразу. — Не люблю кошмары, знаете ли. — Ладно. Типа против воли усмехнулась. Он ей сразу понравился. Нет, его нельзя было назвать в полной мере «красивым»: мелкие черты лица и темные, хитро прищуренные глаза делали его похожим на хищного зверька, из тех, что разоряют индюшачьи гнёзда на фермах. Но он как будто весь состоял из вызова. Не просто любопытства — «что такого интересного предложит мне сегодня жизнь» — а именно вызова: «спорим, не удивишь». Поэтому Типа сказала «ладно» и повернулась к шкафу за прилавком, отработанным движением снимая подушку за подушкой и раскладывая их напротив нового клиента. «Это может быть интересным». — Самые крепкие сны, — прокомментировала она, обводя взглядом прилавок. — Эта с видами моря, очень успокаивает. Эта — Красная Пустыня Хмиро весной, здесь — Муримахские радуги, а вот это… наше специальное предложение — полёт. Сновидение составлено на базе воспоминаний пилота пузыря Буурахри, полная иллюзия свободы и парения, которая… — Я возьму эту, — не глядя сгрёб подушку с морскими снами незнакомец. — Вполне подойдёт. Ну вот. Типа долго корпела над сном про полёт. Все знают, что люди любят летать во сне! Почти месяц ушёл на то, чтобы найти пилота с хорошим воображением и памятью. Ещё несколько месяцев на то, чтобы перенести его воспоминания на подушку и сделать то, чего обычные Мастера Совершенных Снов делать не могут: заставить человека видеть сон о том, чего он никогда раньше не испытывал. Ведь будем честны — совершенные сны не так уж сильно отличаются от обычных, просто лучше сделаны. Но Типа нашла способ научить людей видеть новое. И вот теперь «летающую» подушку никто не покупал! А ведь Типа очень рассчитывала на этого странного клиента. Он был как раз похож на человека, склонного к авантюрам, даже если эта авантюра стоила чуть ли не в два раза дороже обычной подушки совершенных снов… Хотя, может, в этом и дело? — М-м… И всё-таки: что насчёт полёта? Если дело в цене, то… Вместо ответа незнакомец бросил на прилавок увесистый мешочек с монетами. Одного тяжёлого «бряк» хватило, чтобы определить: денег там едва ли не в десять раз больше, чем стоила самая дорогая подушка в магазины Типы. — Сдачи не надо, — коротко прокомментировал странный клиент, ловко подхватил подушку и направился к двери магазина. У самого порога он притормозил и бросил через плечо: — Мне не нужны сны о небе. Я сам своё небо. Прошёл сквозь дверь. Нет, не просто открыл и вышел, а именно что прошёл насквозь, но не пропал, как можно было ожидать, а неспешным шагом дошёл до середины мостовой, обернулся и помахал Типе рукой. Его губы медленно растянулись в улыбке. А затем он просто взмыл в небо, как ракета из фейерверка на карнавале в честь Последнего Дня Года. — Неплохой фокус, — пробормотала Типа. Неизвестный день Эпохи Кодекса. Где-то далеко от Соединённого Королевства. Сидевший на её кровати призрак безмятежно улыбался и гладил её по волосам. Сегодня она приказала ему молчать. Глупые слова, которым они когда-то научили это наваждение, перестали казаться смешными. И сейчас, дюжину дюжин раз спустя услышав про «тыковку», Типа вряд ли сумела бы сдержать слёзы. Потому что настоящий Он никогда не говорил ей глупостей. Тогда, в магазине он показался интересным и безобидным. В каком-то смысле даже трогательным. Её обманула его безмятежная улыбка заблудившегося поэта и покрасневшие глаза. Ведь всем известно, что сильные колдуны не отовариваются у первых попавшихся Мастеров Совершенных Снов, потому что давным-давно завели своих личных поставщиков. Если, конечно, не могут справиться со своей проблемой сами. И Типа Брин совершила роковую ошибку: решила незаметно последовать за странным посетителем в его сон. «Ведь я должна проверить, что ему всё подошло». Мастера Совершенных Снов никогда так не делали. Это было опасно, грубо, нагло и противоречило цеховой этике. Совершенный сон должен быть полностью закрытым от посторонних местом, долгожданным убежищем от опасностей реальности. Но практичная Типа всё равно проделала в заклинании маленькую лазейку: ведь делать сны — наука, а наука немыслима без наблюдений. Неизвестный день Эпохи Орденов. В разгар «Войны за Кодекс» Она шагнула на мокрый и холодный осенний берег. Белая полоса песка между синими скалами и синим морем. Низкие полосы облаков, похожие на швы на ткани реальности. Проворно огляделась по сторонам, поискала глазами незнакомца из магазина, взглянула вверх — на утёс, нависавший над морем, как природная смотровая площадка. Её сапожки не оставляли следов на песке, её тень не пятнала дюны. Здесь она была призраком, ещё более бестелесная, чем сам сон. Она то спускалась к самой воде, то карабкалась вверх, где песок уступал место тёмной блестящей гальке и на скалах каким-то чудом росли деревья. Но незнакомца нигде не было. Странно! Ведь сон возникает там, где гуляет спящий. Наконец, Типе померещился какой-то отблеск в полосе прибоя. Белая одежда? Вприпрыжку, вызывая за собой осыпь мелких камешков, Типа едва ли не кубарем слетела с ближайшей дюны — и застыла, коротко резко выдохнув и как никогда пожалев, что закрыть глаза во сне невозможно. Из-под воды на неё смотрело всё то же лицо: бледное, с мелкими чертами и небольшими морщинками вокруг глаз, словно от постоянного прищура. Тёмные глаза — как два провала в чернильную бездну. Его ещё можно было бы принять за отдыхавшего хлеххела, но выражение удивления и застывшая гримаса внезапно оборвавшейся боли лишали надежды на то, что человек просто отдыхал. Подойдя ближе, Типа увидела, что белые одежды, обвернувшиеся вокруг тела подобно савану, по краям были заляпаны красным. Такой же ореол красного окружал его фигуру бесформенным пятном, расползавшимся откуда-то снизу. Незнакомец из магазина был мёртв. Он умер во сне, который Типа сделала своими руками, что означало… проблемы. Большие проблемы. Она отшатнулась в сторону. И проснулась. * * * Ощупью выпутавшись из одеяла, ставшего потным и липким, Типа, пошатываясь, добрела до окна и распахнула его настежь. На неё глядела лунная и звёздная ночь Ехо, поблёскивавшая скатами крыш и шпилями. Кажущееся спокойствие с высоты третьего этажа. Типа глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Спокойствие. Сон о море был проверенным и безопасным. Она продавала его десяткам людей и ни с кем ничего особенного не случилось. Никаких оснований считать, что тот человек умер из-за неё. Возможно, его просто убили в реальности — пока он спал, а сновидение только отразило произошедшее. Ведь недаром же он так долго боялся заснуть… Время сейчас неспокойное? Неспокойное. Так что могло произойти что угодно. И всё-таки жаль, что всё так закончилось. Он был таким привлекательным, и Типа даже подумала, что… Это было слишком внезапно. Сильный тычок в спину, от которого Типа, свесившаяся из окна по пояс, потеряла равновесие и кубарем полетела в пустоту, бессмысленно скользнув ногтями по кирпичной кладке. Мир сверкнул и смазался, чиркнув по нервам концентрированным ужасом, навстречу которому устремилось сердце, казалось, в мгновение ока распухшее и застрявшее в горле огромной резиновой подушкой, превращая крик в жалкий придушенный писк. А потом падение прекратилось. Типа повисла вниз головой, ощущая, что кто-то держит её за лодыжки. Подержал, слегка встряхнул, как пучок морковки, а затем аккуратно и быстро втащил внутрь, развернув лицом к себе. — Привет, красавица. Он был во всём белом — совсем как во сне — и Типа бы ничуть не удивилась, если бы с его волос стекала морская вода, а в груди зияла рваная рана. Но нет, незнакомец выглядел вполне «целым» и только чуть светился в темноте, как призрак. Все разумные доводы, которые Типа только что приводила самой себе, разом рухнули. Он умер, стал привидением и пришёл к ней, чтобы отомстить! Ей от души хотелось попятиться и отступить в глубину комнаты, но за спиной не было ничего, кроме всё того же пресловутого окна, поэтому всё, что она могла сделать — это вжаться в подоконник. Пустяки, что большинство призраков не умеет двигать предметы материального мира. Тот, кто был сильным колдуном, сможет. Да что там: уже смог — ведь вытащил же он её из окна. А если вдруг предположить, что незнакомец вчера и вправду летал, то вряд ли есть хоть что-то, чего он не умел… Кроме изготовления сонных подушек, разумеется. Но подождите: призракам полагается быть прохладными и чуть щекотными на ощупь, в крайнем случае — чуть тёплыми. Уж никак не горячими, какими были его руки! В этот момент луна зашла за облако и призрачное сияние, окутывавшее его фигуру, погасло. Только глаза продолжали светиться. Обычный живой человек? Но ведь сны никогда не врут о жизни и смерти. — Я же видела тебя мёртвым! Вчерашний незнакомец, услышав это, приложил руку к груди и едва ли не согнулся пополам от смеха: — Вот таким, что ли? На мгновение перед её взглядом снова появился оживший мертвец из сна. Он протягивал к ней руку, указывая на Типу бледным пальцем с потемневшим ногтем, и беззвучно раскрывал рот. Миг — и застывшая маска смерти снова превратилась в смеющееся лицо. — И главное — сколько возмущения! «Я-же-видела-тебя-мёртвым». Можно подумать, ты лично заказала меня какому-нибудь наёмному убийце. Он сладко потянулся, покрутил в воздухе запястьями и как ни в чём ни бывало уселся в кресло недалеко от выхода. Типа осталась стоять, не зная, как реагировать на всё это. — А я ещё надеялся, наивный, чуть-чуть испугать её своим бренным телом, — жизнерадостно поведал он, ехидно и испытующе глядя на неё снизу вверх. — Я испугалась, — на всякий случай вставила Типа. Не то чтобы она любила оправдываться, но что-то в поведении этого человека отбивало желание портить с ним отношения. Незнакомец снова опустил голову и захихикал самым что ни на есть издевательским образом. Даже лицо ладонью прикрыл. — Ну конечно, — он отсмеялся и уставился на неё неожиданно серьёзным взглядом. Серьёзным и обвиняющим. Чёрные глаза сияли. Типа, привыкшая к светлоглазым угуландцам, отказывалась понимать, как тьма способна светиться. Но выглядело это жутковато и многообещающе. Он между тем продолжил: — Испугалась. Только не за меня, а за себя. Он снова вскочил и приблизился к ней почти вплотную, склонив голову набок и внимательно глядя в глаза. Типа хотела потупиться и не могла. Он держал её взглядом так же крепко, как если бы схватил рукой за подбородок. Даже чтобы моргнуть приходилось прикладывать колоссальные усилия. Взгляд незнакомца прожигал спокойным равнодушием. Как будто перед глазами крутилась, набирая обороты, круглая пила с зубцами. Время окаменело, пригвождая Типу своим перстом на крохотном клочке «здесь и сейчас», заставляя почувствовать себя очень маленькой и очень незначительной. А потом он ей подмигнул. Сердце в груди подавилось этим диссонансом, скомкало очередной удар и начало работать словно бы вразнобой, как мяч, перекидываемый из рук в руки отчаянно пьяной компанией. — Знаешь, как ты выглядела? — он картинно прижал ладони к щекам и округлил глаза в фальшивом ужасе, явно пародируя её реакцию. — «Тёмные магистры! Я влипла в историю». И сразу бежать. Он весело расхохотался. К изображению чужих эмоций у незнакомца явно был особый талант, потому что и Типа, не выдержав, улыбнулась, словно увидев себя со стороны. Действительно, чего ей стоило хотя бы подойти и посмотреть, мёртв он или притворяется? Она ведь всегда проверяла информацию с особой тщательностью, а здесь — струхнула как девчонка. Ну схватил бы этот развесёлый «труп» её за руку, ну подмигнул бы «мёртвым» глазом. И что? Нервы Типы выдерживали вещи и похуже. А здесь и бояться толком было… Он рывком подсадил её на подоконник и упёрся в него ладонями по обе стороны от Типы, наклоняясь близко-близко: так, что она и её странный ночной посетитель почти соприкасались носами. Загадочно мерцающий взгляд и ноздри, подрагивавшие, как у хищника, учуявшего добычу. Войди в дверь её спальни неожиданный посетитель, он подумал бы, что стал свидетелем свидания. Но никогда ещё мнение стороннего наблюдателя не было бы таким ошибочным. …было нечего. Последний загулявший обрывок мысли ещё звучал в её голове, а на ухо Типы уже струились другие слова, заставляя холод бежать по спине. — Так что ты всё-таки делала в моём сне? Он наклонился ещё ниже, заставляя вспомнить, что её ноги не касались пола, руки были прижаты к телу, а кожу шеи овевал ночной ветер, свободно врывавшийся в распахнутое окно. Типа в отличие от своего нового знакомого летать не умела. А его голос — холодный и свистящий, щипавший мочку уха едкой угрозой — не оставлял сомнения, что этот навык сейчас очень бы пригодился. Типа вполне равнодушно относилась к жизни. Мир снов интересовал её куда больше. Но, полулёжа на подоконнике и практически глядя в лицо смерти — улыбающееся с какой-то рассеянной ласковостью лицо — она как никогда ясно ощутила, что умирать пока не стремится. Думать надо было быстро. — Но это был мой сон! Даже перепуганная, Типа Брин вряд ли смогла бы достоверно сыграть испуг: слишком гордой и упрямой была её душа. Но зато у неё прекрасно получилось возмущение. Она зло сверкнула на него глазами и попыталась высвободиться. Впрочем, безуспешно — он только сильнее прижал её к подоконнику. — Твой? Ты серьёзно думаешь, что я уже забыл, как тебя перекосило, когда я выбрал сон о море? Он навис над ней, буквально толкая в окно. — Да! Я терпеть не могу морские сны! — положение было вполне отчаянным, и Типа почти кричала, нисколько не заботясь о том, что наверняка перебудит соседей: в конце концов, когда её выкидывали из окна, ни один из них даже не высунулся посмотреть, что происходит. — Но вы, все вы только их и покупаете! Что вам, мёдом намазано смотреть на скучный кусок солёной воды?! Психи! Ни ума, ни фантазии. Вы можете увидеть всё, что захотите, а выбираете то, что может увидеть любой. Я не-на-ви-жу море… Но я торгую снами. Я должна знать. Должна. П-прове-ерить насебе. Сначала она кричала. Где-то на середине тирады охрипла и сорвала голос. А на последних словах ей стало заметно не хватать воздуха. Типа Брин задыхалась, язык путался в зубах, а сами зубы стучали. Ей было страшно. Один-единственный шанс, что он ей поверит — а ведь она сказала почти правду — против леденящего дыхания окна за спиной. Он усмехнулся и снял её с подоконника, дав осесть на мягкий пол. Типа сидела, обхватив колени руками, её била крупная дрожь. Сердце радостно стучало, празднуя отсрочку смертного приговора, но сознание уже сообразило, что сражение пока не выиграно. Он сомневался, но ещё не поверил. Его забавляла её реакция, но он её не понимал. Надо было притвориться испуганной и шокированной, невинной жертвой, а не хищником, нечаянно забредшим в чужой капкан. Надо было устроить истерику. — К-как, как ты сумел пробраться в моё сновидение? Зачем тебе это? Для чего ты меня пугаешь? — отчаянным тихим полуплачем на одной затравленной ноте вещала Типа, судорожно оглядываясь и комкая подол своей скабы. — Или… — она посмотрела на него с почти непритворным ужасом и добавила шёпотом: — ты затащил меня в свой сон? Она даже вздрогнула от охватившей её запредельной жути. Перестараться здесь было невозможно. Проникнуть в чужой сон — сложно, но можно. Проникнуть в искусственное, совершенное сновидение — почти нереально. Но вытащить человека из такого сна и забросить в свой… самые кровожадные Великие Магистры дорого бы отдали за подобный секрет. Если незнакомец так любил пугать, это должно было польстить его самолюбию. Но он лишь брезгливо поморщился: — Зачем бы я стал это делать? Я не особенно интересуюсь снами и никогда не ставил себе задачи научиться ими управлять. — Тогда… — неохотно успокаиваясь и переходя на деловой тон, заметила она, — возможно, ты это сделал неосознанно. Так бывает, если есть… — Скрытое желание? — он усмехнулся и поджал губы, будто изображая поцелуй. — Скрытое желание увидеть тебя, — он разлёгся на полу напротив неё, подложив одну руку под голову, — заманить тебя в свой сон, который подчиняется только мне и откуда сложно сбежать… Другая его рука медленно скользнула по матрасу, очертила косточку на щиколотке Типы и медленно поползла выше. Рука незнакомца была неожиданно мягкой, а прикосновение — горячим и тяжёлым, будто от капель горячего воска, стекающим вверх вопреки законам тяготения. Типа невольно вздрогнула, ощущая нарастающее волнение. — Даже не представляю, зачем я стал бы это делать, — безжалостно закончил незнакомец, убрав руку и уставившись на Типу абсолютно невинным взглядом, на дне которого плескалась хорошо различимая насмешка. — А вот сейчас обидно было, — возразила Типа, подбирая ноги и пытаясь изобразить расстроенную мину. Но, глядя на него, снова не выдержала и прыснула. — Как насчёт попытки выведать секреты снов? Он снова приблизился вплотную, оценивающе глядя на неё из-под полузакрытых век: — Я же говорил, я не интересуюсь снами. — Настолько, что не спал несколько месяцев? Снова её язык оказался быстрее рассудка. Дурацкая привычка показывать другим, что ты всё знаешь и тебя не проведёшь. Только иногда «всё знаешь» означает «знаешь слишком много». Его глаза на секунду сверкнули такой яростью, перед которой все события этой чересчур длинной ночи показались не заслуживающими внимания мелочами. Но потом погасли. — Для таких как я, спать сейчас небезопасно, — он смахнул со своего белого одеяния невидимую пылинку и посмотрел куда-то в сторону, казалось, глубоко задумавшись. Типа Брин, конечно, знала, что у короля Гурига Седьмого были сонные телохранители, а самый знаменитый из них даже погиб недавно — во сне. Причём, по слухам, в неравной схватке то ли с сотней, то ли с тысячей мятежных Магистров. Но кого ещё могли ненавидеть так сильно, что будут пытаться убить даже в сновидениях? — Значит, ты важная птица? — она удивлённо приподняла бровь. — Я тебя знаю? Ты… ты не похож ни на кого из известных магов. Он снова рассмеялся. На этот раз, как ей показалось, слегка устало. Опустил голову и прикрыл лицо ладонью. — Вот так стараешься-стараешься, несёшь хаос и разрушения, а тебя даже не узнают. Он посмотрел на неё в упор — и Типа коротко охнула. Это было странное и противоестественное впечатление. Черты лица ночного гостя, казалось, почти не изменились. Но что-то разгладилось, что-то растянулось. Глаза стали чуть больше, скулы — выше, тонкие губы — полнее. И на Типу смотрел человек, который мог бы быть её братом или ещё каким-нибудь близким родственником. Да что там — так выглядела бы она сама, будь она мужчиной. Только один маг — да и то по слухам — был похож на всех и ни на кого в отдельности. «Человек убийственного обаяния», зеркало с тысячью лиц. — Лойсо Пондохва? Казалось, от самого звучания этого имени в ней что-то оборвалось и ухнуло. Это как сказать «неизлечимая болезнь», или «никогда больше», или «смерть» — кажется, что пригорает слюна на языке. Но почему все эти люди были так глупы, чтобы доверять ему? Кто вообще доверяет… себе? Он улыбнулся — и Типе в его улыбке чудилось и исследовательское любопытство, и высокомерие. Равнодушие к «неинтересным людям», раздражительность, жёсткость, чёрная тоска, ненависть к миру, обменянная на любовь к снам, уязвимость и постоянно гложущая сердце слезливая злость. Все демоны её собственной души. Если он показывает людям их самих, то они должны его ненавидеть. — Приятно познакомиться, Типа Брин. Вижу тебя, как наяву, — он картинно прикрыл глаза рукой. — В твоей шкуре может быть интересно. Неизвестный день Эпохи Кодекса. Где-то далеко от Соединённого Королевства. Типа поняла, что плачет. Слёзы, стекая по щекам, заливались в уши. Спустя годы после их знакомства единственное, о чём она жалела, так это о том, что он не убил её ещё тогда. Она любила Лойсо Пондохву, хотя это было абсурдно. Или, возможно, именно потому, что абсурдно. Он был жестоким, непредсказуемым и весёлым. Он делал, что хотел, и никто не мог ему помешать. Он смотрел на мир, как на длинный затянувшийся сон и с удовольствием рассказывал, что мечтает устроить Конец Мира. — Так почему не сейчас? — она даже подпрыгивала в кресле от восторга. Она мечтала прекратить это именно на такой ноте. Умереть вместе с Миром. Заснуть навсегда, зная, что во сне не будет кошмаров. И что потом не придётся просыпаться, внезапно обнаружив, что любимый человек снова превратился в существо, которое она ненавидела. В подобие её самой. Расчётливый и холодный. Она должна была злить его: вроде бы ничего особенного, мелочь, от которой можно избавиться щелчком пальца — но мелочь, умевшая делать то, чего не умел он. Сама Типа ненавидела слабаков, которые были в чём-то лучше её. Лучше может быть только тот, кто сильнее. И Лойсо, настоящий Лойсо, вряд ли захотел бы справиться с искушением дать выход своей злости. Но «влезая в её шкуру», он становился таким же прагматичным, как она: «Ты дашь мне все сны, а я тебе — все наваждения. Всё, до последнего секрета». «Ты же говорил ,что всё вокруг — наваждение». «Вещью владеет тот, кто может её уничтожить. Так что… да» В уголке губ мелькает знакомая самодовольная улыбка — его, не чья-то, не позаимствованная — и на секунду сердце Типы подскакивает в груди: «И ты тоже наваждение?» «Если хочешь». Это значит — ты можешь получить меня, Типа. Но не настоящего меня, а только те иллюзии и маски, под которыми я иногда скрываюсь. Это будет честно. Всё о наваждениях, но ни кусочка правды. И вроде бы он ей не нужен фальшивым. Он нравился ей тем, ни на кого не похожим, неуловимым, умеющим пугать и смешить, заставляющим струны сердца петь, как ванты шикки при попутном ветре. Но отказаться сложно. Ведь тот он никогда не будет с ней. «Тогда я тоже сон». Так она закрепляет договор. * * * Когда он учил её магии, то невольно забывался, снова становясь собой. А когда учился сам, то был Лойсо Пондохвой больше, чем когда-либо: пролезал в её сны, как бы она их ни защищала, устраивал ей самые отборные кошмары, сбрасывал с пузыря Буурахри и ловил чуть ли не над самой землёй, подкладывал под подушку ядовитые цветы горной опеххи. «Но ты же меня всё равно не убьёшь, пока я не расскажу тебе всё, что знаю». «Я знаю, я всё прекрасно знаю. Но ты же понимаешь, как иногда трудно удержаться». Она надеялась, что они расстанутся, как учитель и ученик. А он покинул её, как надоевшую любовницу. Как раньше делала сама Типа: вычёркивая из жизни всё, что стало неинтересным, и больше никогда об этом не вспоминая. «Встречи с теми, кого когда-то любил — как встречи с покойниками», — повторяла она. Теперь Типа сама оказалась в роли погребённой заживо. Лойсо всегда прекрасно умел перенимать повадки тех, с кем общался. …Перед смертью Типе Брин снился странный сон. О бескрайней равнине, покрытой выцветшими до белёсого оттенка травами, похожими на чьи-то жёсткие светлые волосы. Жаркая земля и ядовитое дыхание ветра. Если у жителей Соединённого Королевства было бы понятие «Ада», то открывшаяся Типе картина вполне могла бы стать его иллюстрацией. Сон был таким плотным и осязаемым, что перестал быть сновидением и превратился в целый мир. Раскрываясь, словно цветок, он протянул себя на бесчисленные годы в прошлое и будущее. Вечный и переменчивый. Жаркий и сухой, убивающий ядом дыхания всё живое — но невыразимо прекрасный.