Охота на смилодона

«Я – часть той силы…» И.В.Гете

      Когда я зову людей обезьянами, это многие считают обидным. Хотя забавно, как констатация факта может быть обидной? Должны ли силурианцы обижаться на то, что их зовут рептилиями? А кто же они еще? Довольно развитые и умные – но именно рептилии. А люди – именно приматы, высшие, достигшие плато приспособленности и нашедшие там свой безвременный тупик, или им еще есть к чему стремиться – тут уж по вкусу. Мой старый друг Чарльз Дарвин давно доказал все это прекраснейшим образом, даже еще не имея представления о таких маленьких пустячках, как гены и дезоксирибонуклеиновая кислота, но и спустя столетия после него «возок и ныне там». Да-с, «Нелегко сбрасывать кожу…», как говорил еще один старый знакомый, понимавший кое в чем толк, хотя совершенно точно не знал его в таком понятии, как «дети-Маугли». Однако поэтические гиперболы мы признаем и на Галлифрее.       Говорят также, что во многом в нашем отношении к кому бы то ни было играет роль первое знакомство с объектом. И если кто-то полагает, что у него среди наших соплеменников своеобразное первенство на близкое знакомство с людьми, то это сильное преувеличение. В некотором роде, он встретился с уже готовым продуктом. Но начнем по порядку…       Давным-давно мое первое знакомство с Землей состоялось в ее так называемые доисторические времена, когда на ней не водилось ничего более-менее разумного. Мне пришло в голову добыть живого смилодона-разрушителя в качестве инопланетной и межвременной экзотики, чтобы поразить воображение одного трансгалактического царька, обожавшего подобные сувениры. Означенный царек Вуваху держал самый крупный в его времена экзотический зверинец, отдавая предпочтение зверям, напоминающим больших кошек. Правда, факты его бытия были таковы, что ничего крупнее манула в его времена и на всех необозримых просторах его империи не водилось. Так что, по тем данным, что я получил, прощупав почву, за нечто более крупное и экзотическое, а уж тем более из другого времени, он продал бы душу, трон, а заодно массу секретов своей начинающей загнивать цивилизации. Забытая как следует информация была закодирована в его мозгу специальным аппаратом, использующимся при ритуале коронации, считающейся пустой, но духовно-традиционно значимой формальностью. Сам царек даже постичь не мог, что же там такого ценного прячется у него в голове – от поколения к поколению данные передавались в зашифрованном заархивированном виде либо в обладающий специфической генетической принадлежностью мозг, либо могли быть отданы их носителем при помощи того же аппарата в особом душевном состоянии, которое можно было бы технически назвать «моментом наивысшего восторга». Проанализировав пути достижения данного чувства у конкретного биологического вида, я решил, что самым легким и быстрым способом будет раздобыть что-нибудь впечатляющее вроде смилодона. Можно было бы попробовать, конечно, раскодировать сам аппарат, склонный к самоуничтожению при любой попытке вторжения посторонних в его информационные недра, или найти других представителей династии, которые лучше во всем этом разбирались, но они могли что-то заподозрить. Так что проанализировав и эти возможности, я пришел к выводу, что смилодон именно то, что надо, и это самый простой и легкий путь к цели, совершенно безотказный. Упомянутый царек Вуваху с его страстью к крупным кошачьим был тем самым наиболее слабым звеном в цепи, перспективным для быстрой добычи нужной информации, которая для него самого ничего не значила. А если бы саблезубый подарок затем случайно съел своего счастливого владельца, то и в этом была бы своя забавность – Вуваху представлял собой потомка весьма некрупных мышевидных грызунов. Собственно, на Земле эволюция шла сходным путем, если припомнить общего предка всех млекопитающих, но в мире Вуваху зачатками разума и их развитием завладели создания, более похожие на мышей и все еще сохранившие с ними сходство, хотя и ставшие со временем значительно крупнее манулов.       Я вычислил подходящие пространственно-временные координаты, запасся хорошим ружьем, заряженным дротиками со снотворным, переместился в пункт назначения и на некоторое время завис на приличной высоте над земной поверхностью, сканируя и просто оглядывая окрестности. Экраны зафиксировали множество перемещающихся животных. Крупные скопления копытных там и сям мирно дрейфовали по молодой земной саванне, сотрясая почву континента: бизоны, мастодонты, мамонты; а вот и нечто похожее на то, что мне нужно – разбросанные на порядочное расстояние в пределах своих охотничьих угодий прайды саблезубых кошек. Тут я немного задумался. Какое животное должно меня устроить? Молодое? Старое? Самец или самка? Естественно, хотелось найти самый выдающийся экземпляр из всех имеющихся поблизости, и тут вывод напрашивался сам собой – мне нужен, ни больше, ни меньше, чем вожак прайда, современный царь зверей во всем великолепии, и вовсе не потому, что так пожелал бы Вуваху, никогда не видевший даже котенка смилодона. А потому что, раз уж я здесь, то мне самому хотелось раздобыть самое лучшее. Видимо, это был тот самый азарт, который заставлял человеческих охотников отправляться в джунгли на свой страх и риск, чтобы подстрелить тигра. Ну или в саванну – чтобы добыть льва. Это поближе к прайдам, хотя к выражению «саблезубый» у людей давно и надежно приросло именно слово «тигр», несмотря на то, что они же решили, что оно неправильно, хотя кого беспокоят быстро сменяющиеся термины? Но если еще можно найти и затравить льва-одиночку – молодого, изгнанного из прайда самца, или потерпевшего поражение в борьбе с окрепшим молодняком патриарха, – то в одиночку похитить живьем главу прайда пытались и в лучшие времена немногие, хотя позже появилось немало технических средств, позволяющих спугнуть животных и нарушить их дружные «ряды». Но если уж ты повелитель времени, то это же к чему-нибудь обязывает, верно? В твоих собственных глазах. Так что я принялся изучать, приближая по возможности изображение на сканерах, находящиеся в пределах видимости прайды, оценивать их собственную величину и успешность и, разумеется, выбирать наиболее удачный экземпляр для поимки. К ружью с дротиками присоединился солидный запас гранат с сонным газом. Я просчитал дистанционно оптимальный газовый состав, который надежно усыпит животных, не вредя им, необходимое его количество, и увеличил вдвое на всякий случай. Да, несмотря на то, что я тут только что разливался соловьем про обязывающее положение венца творения во вселенной, я люблю предусмотреть как можно больше вероятностей исхода дела и обезопаситься. Не подвергать же бессмысленному риску столь драгоценный разум. Сложив весь необходимый арсенал наготове у двери, я принялся неторопливо выбирать самый перспективный прайд и его наиболее эффектного вожака.       За дело стоило взяться именно днем, когда прайд был особенно ленив и по большей части спал сам, что упрощало возможность застать его врасплох с высоты, – оттуда опасность для смилодонов приходила нечасто, – и накрыть занятый им пятачок саванны облаком газа наиболее плотно. Мирным, не предвещающим беды неопознанным летающим объектом я расположился в вышине, зафиксировал точное положение каждого члена стаи и приступил к делу, выстреливая сонными гранатами по периметру. Большие кошки забеспокоились, часть их повскакивала с мест, но облако газа вскоре стало достаточно плотным, чтобы их замедлить, а вскоре и свалить с лап. Хотя паре особенно шустрых самок удалось вырваться из облака и отбежать на безопасное расстояние. При любой попытке приблизиться их настиг бы здоровый укрепляющий сон, так что о них можно было не беспокоиться. Прихватив трос и ружье с дротиками – главу прайда я намеревался усыпить более чем основательно, чтобы без помех затащить его в ТАРДИС в предназначенную для него персональную крепкую клетку, – я натянул удобный респиратор и бесстрашно шагнул в плотное облако сонного газа. Вот и моя добыча – мирно похрапывает, даже если ей провидчески снятся кошмары о подступающем ближе хищнике… Пока я выбирал место, чтобы удачнее вонзить дротик с дополнительным надолго успокаивающим средством, произошло непредвиденное: в поднимающееся над саванной облако сонного газа влетел крупный стервятник. Возможно, даже заинтересовался, что же это такое пахнет, и сделал пару лишних кругов вместо того, чтобы быстро пролететь дальше. Я лишь услышал недоуменный затихающий клекот и успел поднять голову – очень неудачно, так как большая пернатая туша свалилась с небес прямо на меня, отчасти оглушив, да и просто умудрившись повредить и сорвать респиратор. Несмотря на обходную дыхательную систему, свойственную всем таймлордам, а также вследствие небольшой полученной при падении грифа контузии, не говоря о не менее рефлекторном, чем движения нападающего поневоле горе-авиатора, глубоком вдохе от внезапного испуга в борьбе с мертвой хваткой вцепившейся в респиратор птицей, через несколько секунд я и сам присоединился к крепко спящей компании… И не могу сказать, что мне не снились кошмары в продолжавшем упорно, но бесполезно бдить краешке сознания, неспособном исправить ситуацию, о монстрах, которые могут проснуться раньше меня, или придти, когда облако уже рассеется, но прежде, чем я проснусь.       Наконец, посреди буйной пляски давно пробудившихся чувств смятения и тревоги, очнулся и я. Обнаружив, что уже вполне владею своим телом, я подскочил на месте, и с некоторым удовлетворением отметил, что подскакивается мне достаточно легко, учитывая амортизацию на химическим образом приобретенную и еще не полностью выветрившуюся заторможенность, а главное, похоже, все части моего организма все еще при мне. Конечно, это могло значить и то, что я регенерировал уже каким-то образом, не приходя в себя, или все это фантомные ощущения, и регенерация вот-вот произойдет. Но пока я отдувался и осматривался, мои опасения стремительно рассеивались вместе с туманом в голове. Жив. Цел. Прекрасно! Смилодонов поблизости нет. Все-таки пришли в себя раньше и разбежались от неведомой опасности, поселившейся в воздухе?.. Грифа нет тоже. Но кто-то поблизости все-таки шевелился… Странная фигура почти гуманоидного вида, покрытая шерстью, с немного вислыми маленькими молочными железами, что-то гукающая и, похоже, не собирающаяся убегать. Наоборот, я осознал, что она то и дело норовит меня потрогать. А может, еще и стащить с меня кажущуюся ей странной и лишней одежду.       Так и есть, она наполовину стянула с меня сюртук и явно интересовалась пустым рукавом, то и дело отвлекаясь и трогая меня за руку. Видимо, удивлялась, что за шерсть такая странная, что легко снимается и, по всей видимости, безвредно. Я молча отобрал у приматки заинтересовавший ее рукав и снова натянул на себя. Таймлорды детям не игрушки, как говорится.       – Вуу-вуу! – прокурлыкала она со смесью любопытства и радостного оживления, одновременно опасливо отпрыгивая. – Вуу! – Вытянув морду – или это уже следовало назвать лицом? – она уставилась на меня довольно зачарованно, хоть и приняв стойку на всех четырех конечностях, немного неловкую для существа, уже немало расхаживающего на двух ногах, выказывающую готовность к бегству при достоверных признаках угрозы. Пока же их не было, обуревавшее ее любопытство оказалось намного сильнее.       Немного отвлекшись от приматки, я осознал, что нахожусь совсем не там же, где уснул. Похоже… Я снова посмотрел на свой рукав, на всю запыленную одежду, и понял, что, кажется, меня довольно долго волокли по земле. Неужели вот эта упорная… гм… женщина? Зачем?.. Как она там вообще оказалась?       В голове забрезжили воспоминания о том, что приматы перешли некогда к смешанному питанию через стадию падальщиков. Вернее, не совсем падальщиков, а подбирателей остатков еды за крупными хищниками. Как пример в моем источнике указывались мегантереоны – предшественники смилодонов. Так что, почему бы и не смилодоны?.. Значит, люди могли держаться относительно неподалеку и, улучая моменты, таскать какие-то остатки туш после пиршества больших кошек. Заодно прихватили и меня. Спасибо, что не прихлопнули для верности по башке дубиной. Видимо, все-таки очень удивились, что за зверь такой, и пока сомневались, что съедобен. Так-так, значит, вокруг могут быть и другие… Я оглядел пыльную землю: не похоже, чтобы она была сильно истоптана, да и присутствия других приматов не было ни видно, ни слышно. Приматка, похоже, не просто меня караулила, а оттащила куда-то еще подальше от стоянки, или где они там теперь живут. Наверное, очень интересовалась, не могла устоять. На зубок вроде бы не пробовала. Хорошая девочка.       – Вуу?.. – подала голос «девочка», осторожно придвигаясь. – Вуу?.. Язык был примитивнейший, но это уже был более-менее язык и находящаяся вдалеке моя ТАРДИС легко расшифровала этот вопрос. «Кто ты?» – услышал я в этом «Вуу?» Даже скорее «Что ты? Ты живое? Ты разумное?»       – Ну конечно, я «разумное»!.. – возмутился я, еще не полностью придя в себя, и все еще страшно недовольный тем, как повернулось дело с охотой.       «Девочка» удивленно склонила голову набок и беззвучно пошевелила губами. Она поняла, что я сказал, но построение даже такого ответа было для нее сложновато.       – Я – Мастер, – сказал я, ударив себя по груди. – Ты?..       – Ыа! – выдохнула приматка довольно гордо. В ее глазах, зеленоватых с рыжими искорками, загорелся азарт. Наверное, ей понравилось, что она легко меня понимает, хотя не понимает – почему: – Ыа! – и она похлопала себя по впалой груди.       – Ыа, – повторил я.       – Ыыа! – акцентируя звук, произнесла она.       – Ыва? – упростил я. «Ыва» закивала головой, сочтя такое произношение вполне правильным.       – Рад знакомству, Ыва, но мне надо идти, – заявил я, вставая. Я уже нащупал у себя в кармане непострадавший лазер, с которым вполне мог сходить на разведку, чтобы выяснить, где же осталась моя ТАРДИС.       – Ыыы! – в ужасе проревела Ыва, и бросилась на меня, сбивая с ног. Я мог бы помешать ей или увернуться, но что-то в самом ужасе в ее голосе звучало яснее перевода моей ТАРДИС: «Опасно! Нельзя! Большие звери!..». Какая, однако, гора информации в одном звуке…       Мы сидели за кочками, в какой-то впадинке, где нас маскировали жидкие кусты и пожухлая трава. Если встать и показаться означало опасность, возможно, так оно и было. Я взглянул на небо. Близились сумерки. Время охоты для больших зверей.       – Я понял, – пропыхтел я. – Не буду вставать.       Ыва успокоенно отодвинулась, хотя, похоже, ей очень нравилась на ощупь моя одежда, и она все норовила ее погладить. Погода была довольно жаркой, и я решил пошутить. Вытащил из кармана сюртука лазер и множество полезных вещей, и переложил их в карманы брюк и жилета – технология ТАРДИС позволяла любым моим карманам быть бездонными. Затем сбросил сюртук и, улучив момент, набросил Ыве на плечи. Она взвизгнула, попыталась скинуть его, но быстро поняла, что он ей ничем не угрожает.       – Одежда, – сказал я.       – Ы? – спросила Ыва.       – Шкура. Снимается. Надевается. Тепло.       – Ы! – восхитилась Ыва.       Я, посмеиваясь, кивнул. Ыва щупала и щупала ткань, приходя во все больший восторг.       – Ы! – «Хорошая шкура», – сказала она. – «Чья?» – То есть, какому зверю она принадлежала?       – Никакому, – ответил я. – Ненастоящая… Волшебство!       Ыва пискнула, вжала голову в плечи и прижала ладони к ушам. Потом, опомнившись, сбросила сюртук.       «Страшно!» – услышал я в новом, не слишком отличном от прошлых, звуке.       – Хорошо, – сказал я. – Не страшно.       И, помявшись, Ыва снова неудержимо потянулась к вожделенной ткани.       Но время все-таки шло, и я подумал, не уложить ли мне собеседницу в тихий и уютный нокаут, чтобы заняться уже своими делами, когда поблизости раздался хруст сухой травы, и довольно крупный примат с решительно выдающимися нижней челюстью и надбровными дугами, несмотря на предупреждение не высовываться высоко, отбросил между нами свою тень. Ни он, ни Ыва не тянули на гигантских австралопитеков, которые, говорят, питались преимущественно растительной пищей, но были значительно крупнее живших ранее австралопитеков афарских. Их габариты были вполне сопоставимы с нашими. Тень, как и сам явившийся примат, была вооружена длинной тяжелой дубинкой. В другой руке он волок какой-то большой пропыленный кусок сырого мяса на кости.       – Ыыа! – прорычал он сурово.       «Что ты тут делаешь, женщина?» – перевела ТАРДИС.       Ыва виновато пискнула и смущенно заскребла по земле передними лапами.       Глаза новопришедшего, остановившиеся на ней, расширились: он заметил наброшенный ей на плечи сюртук. Из горла вырвалось клокотание:       – Ыга!.. – «Что это за дьявольщина?..»       – Шкура, – ответила Ыва. Уж извините, мне немного скучно передавать все примерно одинаковые звуки, сопровождаемые для нюансов выразительными мимикой, интонациями и жестами – так что иногда я буду оставлять только смысл.       – Не может быть! – решительно заявил примат. И прибавил какое-то ворчание, которое удивительным образом сложилось во вполне осмысленную фразу: «Только змеи сами сбрасывают кожу».       – Может, – возразил я, решив вступить в обсуждение. – Очень удобно.       – Бадам! – сказал решительно новопришедший, выразительно взмахнув дубинкой и стукнув ею по земле.       – Бадам, – повторила Ыва, обращаясь ко мне, тыкая в пришедшего лапой. – Бадам.       – Аа… его зовут Бадам, – сделал вид, что понял, я.       – Бадам, – повторил примат и снова стукнул по земле дубинкой с очень похожим на это «бадам» звуком. – Ыы? – спросил он, кивая на меня. Опять повторилось это: «Что это? Оно живое? Оно разумное?».       Ыва торопливо закивала.       – Змея? – с сомнением переспросил Бадам. – Не похож…       – Не змея, – покачала головой Ыва. – Он – мы!       – Не может быть! – возмутился Бадам, всей своей нескладной тушей изобразив недоверие.       – Мы! Мы! – повторила Ыва, имея в виду, что я почти такой же хороший примат, как они.       – Чушь какая, – проворчал Бадам, косо оглядел меня и пожал плечами. Несмотря на интерес Ывы, как конкурента он меня явно не рассматривал, и это очень смешным образом было даже немного обидно. – Странный «мы», – заключил он.       – Странный, – согласилась Ыва, явно придержав понятие «волшебный». – Никогда такого не видела.       – Было бы на что смотреть, «прости господи», – снисходительно отозвался самец, которого, похоже, явно можно было рассматривать как эквивалент супруга Ывы.       – Шкура! – воскликнула Ыва.       – Ага, – рассеянно буркнул Бадам, и плюхнул перед благоверной кусок мяса на кости. – Ешь, неразумная женщина. Ночь близко. Время таиться от больших зверей.       «Больших хищников» было бы точнее, крупные травоядные, предпочитающие светлое время суток явно не шли в счет «зверей». Они были большой добычей.       Бадам вел себя весьма заботливо по этим временам, насколько я мог заметить. Я припомнил теорию, в соответствии с которой понемногу в самцах приматов – предков высокоразвитой ветви – все больше ценились именно заботливость и верность, вместо однозначной агрессивности, и мол, это и было одновременно и причиной, и следствием относительно распространенной среди них склонности к моногамии, несмотря на гаремный образ жизни многих прочих обезьян. Или не только обезьян – если вспомнить львов и тех же смилодонов. И несмотря на это, их образ жизни оставался стайным, общественным. Доминантный самец не изгонял своих конкурентов. Он просто был… доминирующим, пока мог им быть. И если кто-то созревал настолько, что мог бросить ему вызов, он делал это. «Насколько это должно быть эффективнее для развития разума, чем полигамный стиль держателей больших гаремов?» – подумалось мне. Может и так – относительно более быстрое обращение неоднородного генетического материала, в той же степени, в какой половое размножение выгодней в эволюционном смысле, чем бесполое – больше комбинаций, больше шансов на новые неожиданные прорывы в самые немыслимые прежде области. Но смилодоны пока вроде бы тоже не жаловались. Индивидуальное счастье не всегда потакает эволюции, а эволюционные тенденции – индивидуальному счастью. Большая рулетка вселенской мясорубки не замирает никогда.       Ыва оторвала от кости кусочек мяса, поколебалась, глядя на супруга, и протянула его мне.       Бадам засопел и нахмурился – какой-то мыслительный процесс ворочался в его голове так же видимо, как блуждание морщин на покатом лбу, но милостиво кивнул, хотя и без особенного энтузиазма.       – Благодарю, не нужно, – отверг я вежливо.       – Не будешь есть – сдохнешь, – философски заметил Бадам.       И тут меня все-таки проняло любопытство. Я взял кусочек немного припахивающего гнильцой мяса из дружелюбной лапы Ывы, принюхался и поинтересовался у Бадама:       – Лошадь?       – Большая корова! – ответил тот. Я слегка пришел в замешательство, потом в голове сам собой нарисовался образ мастодонта. Да, это было довольно любопытно.       Я вытащил из кармана лазер и, поставив на самую малую мощность, принялся поджаривать кусочек, выжигая все, что могло бы мне в нем не понравиться. Этот процесс, разумеется, вызвал у приматов фурор. Они вскочили и испуганно загалдели о чем-то между собой.       – Огонь! – наконец выдал Бадам вполне сформировавшееся слово.       – Из ветки! – подхватила Ыва. – Дерево, ветка, пустая ветка.       – Тростник? – предположил почти что технически ориентированный Бадам.       – Никаких веток и тростников, – заметил я довольно снобистски. – Не мучайтесь, не поймете.       – Огонь, – повторил Бадам, тыкая пальцем в сторону лазера, а потом в сторону лежащего неподалеку сухого дерева. – Еще? Можешь сделать еще?       – Нужен огонь? – заинтересовался я. – Без проблем, человечки! – И, не сходя с места, поджег лежащее в паре десятков шагов от нас дерево.       Вздохи и курлыканье восхищения и ужаса были совершенно предсказуемы. А дальше приматы повели себя на удивление почти цивилизованно. Бадам подхватил весь огромный кус мяса и потащил его ближе к огню. А Ыва бросилась собирать более или менее сухие валяющиеся кругом ветки и подтаскивать ближе.       – Вы что, потеряли огонь? – поинтересовался я. – То есть, ваше племя потеряло?       Не отрываясь от работы, Бадам и Ыва, торопливо оборачиваясь, низко мне кивали, выражая согласие и благодарность.       – Хм… ну… теперь он у вас есть.       Они принялись показывать на тростник и спрашивать:       – Как? А мы так можем?       – Это волшебство, – наконец осмелилась заикнуться Ыва, и Бадам в легком испуге отпрянул. Впрочем, страх – полезное чувство, оно бережет от ошибочных действий. Испуганный Бадам не попытается украсть «тростник», а следовательно, мне не придется его пристрелить, и он останется в живых.       – Но я могу научить вас добывать огонь без волшебства, – заметил я. Да, я чувствовал и вел себя немного как самодовольный индюк или распустивший хвост павлин. Пусть аудитория была далеко не компетентной, но зато такой отзывчивой и трогательной.       – Как? Как? – снова заахали они, опасливо и возбужденно.       – Вот! – Я как раз заметил попадающиеся тут и там разбросанные кусочки кремня. – Смотрите!       Сухие веточки и травинки вокруг обретались в избытке. Я сложил из них небольшой пучок-холмик, и показал, что если долго и упорно чиркать кремнем по кремню, то сперва от камешков начинает тянуть гарью, просто от самих ударов, а время от времени вылетают искры, которые, падая на горки сухой травы и щепок, превосходно загораются. А еще камни от такого обращения секутся, от них отлетают кусочки, и появляется острый край.       Ыва с любопытством подняла и потрогала кремень, когда он был отброшен. Заметив острую кромку, она провела несколько раз по тыльной стороне кисти и, заметив появившуюся небольшую проплешинку, очень возбудилась, начав показывать то на мои руки, то на свои. Видимо, она объяснила себе состояние моего волосяного покрова тем, что я его очищаю подобным образом. Я не стал ее разубеждать. Маловероятно, что люди как таковые еще не открыли полезные свойства кремня, но, похоже, в данном конкретном племени, или в данном конкретном поколении, все было не очень радужно. Как мог, я объяснил им и про трение дерева о дерево, правда, уже не демонстрируя – было лень, а это очень долгий способ. Слушали они с огромным вниманием.       – Большой шаман, – с уважением проговорил Бадам.       – Это знание, – поправил я. – Много, много знания.       – Много знания – большой, большой шаман! – подтвердил, что примерно это и имел в виду, Бадам.       И пока они ели, а я дегустировал экзотического мастодонта, я просто так рассказал им еще много чудес: о том, что можно одомашнивать скотину, использовать чужие шкуры для собственного тепла, даже как сделать колесо, хотя пока они не представляли, зачем оно им нужно, так что едва ли это знание когда-нибудь бы им пригодилось. И, наконец, совсем разошедшись, я решил показать им, что такое цивилизация – просто ментально. Сперва прикоснувшись к голове любопытной Ывы, а затем и к голове Бадама.       И вот тут я, пожалуй, перестарался и наконец всерьез напугал их. Бедолаг затрясло как в лихорадке. Впрочем, они увидели что-то слишком уж непостижимое, слишком далекое от понимания, чтобы это могло иметь для них реальное значение. Тем временем уже порядком стемнело, но они слишком увлеклись, или решили, что в присутствие огня им необязательно искать другое убежище и потому никуда не спешили. Зато темнота кругом «зашуршала», и на свет потянулись другие приматы – соплеменники Ывы и Бадама.       – Вуху! Вуху! Огонь! – говорили они восхищенно, идя к нему, как зачарованные, забыв обо всем на свете. Бадам и Ыва, очнувшись, начали возбужденно объяснять сородичам, что творится, и что огонь у них теперь будет всегда, и вот тут я почувствовал, что мне пора уже отчаливать от этих добрых не совсем еще людей, во тьму внешнюю, где ждало меня еще много великих дел. Ночь – время больших зверей и больших шаманов. Так как я не рассчитывал уже прямо сейчас, без подходящих средств, добыть взрослого крепкого вожака смилодоньего прайда, зато вполне уже восстановил силы, то мне ничто не мешало просто уйти. В темноте мы, галлифрейцы, видим неплохо, к тому же у меня завалялось при себе в кармане жилета устройство, улучшающее ночное видение. Оружия в тех же в карманах, помимо того, что я уже держал в руках, имелось предостаточно, холод ночи бодрил и освежал, а небеса были усыпаны звездами щедрее, чем травы – росой. Прекрасное время суток для прогулки. Взобравшись на холм, подальше от слабого зарева проточеловечьего костра, я довольно быстро сообразил, где нахожусь, и в каком месте находится моя ТАРДИС. Маловероятно, чтобы там оставался усыпленный прайд, который отправился сейчас на свою охоту, если и собирался когда-нибудь вернуться к этой стоянке, на которой случаются непонятные страшные вещи.       Почти насвистывая, я добрался до темнеющей одиноким стоячим валуном ТАРДИС абсолютно без приключений. И только здесь, поблизости, понял, что стоянка больших кошек не совсем покинута. Я услышал жалобное мявканье и попискивание в темноте. Очень осторожно исследовав территорию с помощью упомянутого ранее прибора ночного видения, я убедился, что взрослых хищников поблизости нет. Но каким-то образом тут оставили двух малышей. Может быть, сочтя их погибшими – их маленькие организмы находились под действием сонного газа куда дольше, чем организмы взрослых. Котята уже сейчас по размерам вполне приближались к манулам, только были пока еще почти совсем беспомощными. Я быстро принял решение. В конце концов, что за блажь гоняться за побитым жизнью крупным матерым зверем, если прямо под моими ногами ползают два маленьких, которые, если их растить в «тепличных» условиях, имеют все шансы вырасти не менее крупными, приобрести меньше болезней, да и вообще порадовать неискушенные сердца своим, кажущимся бесконечным, ростом? Я втащил котят одного за другим в ТАРДИС – они слабо отбивались, не проявляя большого энтузиазма. Кажется, они были довольны, что хоть кто-то обратил на них внимание и, видимо, не пытается немедленно их съесть. Теперь их было бы неплохо покормить, только желательно свериться с записями: чем, кстати, молоком, или пора уже мясом, фаршем каким-нибудь? – а потом лучше всего погрузить в анабиоз. Не возиться же с ними самому, право слово. Но сперва я проверил приборы и тщательно просканировал ТАРДИС изнутри. Ведь из-за заставшего меня врасплох грифа дверь оставалась приоткрытой. Но ничего, кроме каких-то крупных насекомых и пары ящериц, которых я дал указание найти и усыпить внутренней избирательной системе безопасности, тайком не проникло. Насекомые и ящерицы вполне могут пригодиться еще каким-нибудь коллекционерам-любителям вроде Вуваху.       Потом я занялся котятами. Их можно было пока не помещать в клетку. Да и с анабиозом я решил не торопиться. Так что они просто ползали по консольной, а в углу для них был поставлен теплый мягкий лежачок-гнездышко. Молоко, синтезированное ТАРДИС в соответствии с их генетическими параметрами, их вполне удовлетворило, правда, поить их пришлось из бутылочки, но это только на первый раз. Да и фарш они тоже попробовали. Смилодонята оказались разнополыми, так что пока я назвал их в честь своих недавних знакомцев – Бадам и Ыва.       Вуваху был страшно доволен своим новым приобретением, и буквально сходил с ума от того, что их же теперь можно попробовать разводить, не только клонировать, раз их двое! И с удовольствием поделился секретами своей династии, полезность которых, впрочем, оказалась сильно преувеличенной… Да и важность Вуваху как союзника, хоть и безгранично верного, казалась теперь несколько переоцененной. Так что я сложил его на дно архива потенциально нужных вещей и забыл о нем, хотя до меня не раз доходили затем слухи о том, что в одной далекой от Млечного Пути галактике живут и очень ценятся огромные кошачьи, попавшие туда неведомым образом, возможно, выведенные искусственно. А также в той же галактике в иной период времени возникла целая цивилизация разумных больших кошек, считающая своими предками тех самых зверей, которые когда-то были предметом поклонения и разведения у древнего мудрого мышевидного народа. В какой-то момент они даже основали свою собственную межзвездную империю.       А то и дело наведываясь затем по разным случаям на Землю, я натыкался на распространенные мифы и легенды, кажущиеся мне подозрительно знакомыми. Даже невероятная ахинея, затеянная некоторыми потомками покрытых шерстью почти прямоходящих созданий с попыткой вычислить, какие времена человечество может считать эпохой потерянного Эдема, дала период, совпадающий с тем, когда я посетил эту планету впервые. Имена Адам и Ева как-то слишком напоминают моих старых знакомцев Бадама и Ыву, даже если не поминать слова Бадама, который заявлял, что кожу могут сбрасывать лишь змеи. Пусть никаких плодов, кроме плодов познания, в нашей настоящей истории не фигурировало. Были и легенды об огне, принесенном людям с божественного Олимпа в полом тростнике. И неизменно мифы твердили, что это кончилось для дарителя, а иногда и для одариваемых плохо. Полная чепуха. Может, дурное пернатое однажды и свалилось мне на голову, помешав моему первоначальному плану, но ничуть не помешало мне фактически и уж точно не преследовало меня затем целую вечность. А Бадам и Ыва не были изгнаны из своего Рая, только узнали много интересных вещей, и узнали, что есть какой-то другой мир, к которому можно стремиться, или которого можно бояться. И во все прочие времена люди и стремятся к прогрессу, и боятся его до дрожи. Все сказки о постигающих затем героев легенд ужасах нужны лишь для того, чтобы утешить тех, кто не принимал в них участия – в вашей жизни не было ничего исключительного, но зато вам и не пришлось за это расплачиваться. Неважно, что для всех всегда найдется что-то исключительное, и всегда найдется расплата – просто так, без всякого повода. Поэтому люди все равно любят легенды и мечтают обо всем необычном.       Но каковы шансы, что именно эта история могла найти свое отражение в позднейших мифах? Ведь в сущности, никаких. Так что все это может быть лишь случайным совпадением, как увиденные мною недавно в одной человеческой штуке под названием телевизор вылитые сородичи Вуваху, о которых люди не должны были иметь в двадцатом веке ни малейшего представления. Но это оказалась всего лишь сказка для детей, в которой только притворились и «допустили», что у мышей может быть высокоразвитый разум, и что они могут летать к звездам.       Если только мы, путешественники во времени и пространстве, родом с планеты Галлифрей или шут знает с каких еще, сами не распространили и не перепутали целую бесконечность бывших когда-то настоящими историями сказок, известных всем народам Вселенной.