Холодные камни Арнора (5.1) "Беглец": самые первые страницы

Лестница. Виток за витком ступени вокруг столба. Вверх, вверх. Он спрашивал как-то отца, почему палантир должен непременно находиться в башне? Ведь он не сигнальный огонь, ему незачем быть на самой высокой высоте. Если другой Зрящий Камень откликнется ему, то не всё ли равно, где оба – на земле, в подвале. Если откликнется. Ступени, ступени. Арафант не ответил тогда. Вернее, он ответил. Что это заведено давно, не его отцом или дедом. Заведено. Ладно, пусть будет так. Ступени. Бесконечно вьющиеся ступени. В этом обычае есть зерно мудрости: пока поднимаешься – очистишь разум. Всю суету, все заботы дня сегодняшнего не втиснуть в узкое горло этой лестницы и не втащить по ней. Ступень за ступенью, виток за витком – оставляешь их внизу. Наверх донесешь только главное. Единственно важное. Наверное, так в Нуменоре восходили на Менельтарму. Дверь. Она не заперта, хотя за ней – одно из главных сокровищ Северного Княжества. Голоса внутри. Будничные, повседневные. Стражи палантира болтают ни о чем. Пусть болтают. Их дело – следить, не засветится ли Зрящий Камень. Разговоры этому не мешают. Арведуи вошел. Два дунадана замолчали и вскочили, приветствуя князя. За эхом собственных голосов они не услышали его шагов. Он кивнул им, спросил: – Ничего? – Ничего. Вопрос не имел смысла: если бы палантир засветился – ему бы сообщили. Князь снова кивнул, по этому знаку стражи вышли. Арведуи остался один. Палантир был ему привычен и послушен. После свадьбы они говорили с тестем, Арведуи сообщал о долгожданном внуке и потом еще несколько раз… Нет, дело не в его умении. Но, может быть, дело в нем самом. Судьба приближается неслышно, и он утратил силу. Став князем – утратил ее. Палантир его слушался, пока был жив Арафант. Пока не был князем он сам. Последним Князем. А, может быть, дело в Эарниле. Это ему не хватает силы. Но может… Нет. Вот этого точно быть не может. Гондор не может ответить равнодушием на призыв. Может ли быть дело в Короле-Чародее? Способен ли назгул стать препятствием между палантирами? Вряд ли. Только вот в это хочется верить… если и сегодня Зрящий Камень не откликнется. Не думать о слабости. Камень должен заговорить. От этого зависит жизнь Артедайна. Он должен переговорить с Эарнилом. Должен. …Минас-Анор, ослепительный Белый Город. Мрамор тысячекратно отражает солнечные лучи, но внутри зданий прохлада. И ледяной холод иных сердец. Нрав горячий, огнем во все стороны, а внутри такой лед, какой на севере в глубоком овраге не растает летом. Его еще «кабаном» зовут. Кабан, кабан… сразу тестя вспомнишь. Хватит. Ондогер пал двадцать девять лет назад, всё это в прошлом. Думать об Эарниле, вспоминать его. Он обещал помощь, он сдержит слово. Протянуть руки к Камню и сосредоточиться. …как легко было звать Ондогера! Всего одно усилие воли, как при ярком воспоминании, не больше – и чувствуешь, как палантир оживает под пальцами, наливается светом изнутри. Это значит: камень Минас-Анора откликнулся, их стражи сейчас сообщат Ондогеру, почувствуешь волю тестя, услышишь в сознании его голос. Это было так просто. Он ничуть не хуже помнит Эарнила. Они встречались еще тогда, когда он жил женихом Фириэли. Так же думать о нем, представлять, и… пустота. Холодный темный палантир. Что он делает не так?! Шаги на лестнице. Тихие, очень тихие – а только теперь, когда стражи молчат в соседней комнате, эхо подхватит даже этот, почти бесшумный шаг. Стремительный. Лестница крутая, и ни один человек, даже страж, проходящий по ней два раза в день, не может подниматься так быстро. Ни один человек. Как он вовремя. Вот и он. На вошедшем была обычная одежда следопыта, плащ сколот серебряной брошью, повторяющей рисунок Звезды Элендила. Такая брошь давала право прохода к князю Артедайна в любое время, минуя любые посты. Этот разведчик носил ее более девяти веков. Он молчал, ожидая приказаний. – Здравствуй, Хэлгон. Эльф наклонил голову в ответном приветствии. – Ты же умеешь? – Арведуи взглядом указал на палантир. – Конечно. Князь отошел, уступая место нолдору. Хэлгон спросил: – С какими-нибудь, кроме Минас-Анора, по нему связывались? После того, как пала Амон-Сул? Арведуи мягко усмехнулся в ответ. Нолдор понял сам неуместность вопроса. Откуда, в самом деле, князю знать о делах полутысячелетней давности. – Сколь мне известно, – отвечал дунадан, – после того, как его принесли сюда, нет. Ни с каким другим. На моей памяти – точно нет. Нолдор кивнул, положил руки на холодную поверхность палантира… так не до вещи дотрагиваются, так касаются живого. Арведуи в восторженной надежде смотрел на него – ведь заговорит под его пальцами, не может не… Прошло сколько-то времени. Тщетно. Ну что ж. Он не терял времени. Как только стало ясно, что рудаурцы пришли не грабить, что они уничтожают то, что не могут захватить, как только пришли вести, что они жгут поля, как только первый раз он тщетно пытался оживить палантир – тогда он сразу послал лучших из следопытов Голвега на юг. Всадник бы добрался быстрее, но всадник – заметная мишень. Эти же – дойдут. Медленнее, но дойдут. Можно быть уверенным. Они наверняка уже пересекли броды Изена, а там, когда они покажут брошь-звезду, им дадут коней. Еще несколько дней – и они в Минас-Аноре. Через несколько дней Эарнил обо всем узнает. Может быть, даже завтра. Сегодняшняя неудача не страшна. Страшна не она. – Скажи мне, Хэлгон, – они спустились из башни и шли к зале совета, – скажи мне: что ты видел? Нет, – он сделал останавливающий жест рукой, не давая нолдору возразить, – я не спрашиваю тебя о врагах на Ветреном Кряже. Это мне расскажут и другие. Что видит эльф? Арведуи остановился и внимательно посмотрел на Хэлгона. Князь повторил: – Что видит эльф такого, чего не увидят люди? Разведчик отвечал: – Лопухи. – Что? – удивленно взглянул дунадан. – Лопухи, – повторил Хэлгон. – Такое растение с большими листьями и колючками. – Я знаю, что такое лопух, – князь понимал, что ничего не понимает. Эльф не станет шутить. Но тогда что? – Вот в этом и беда, – сказал нолдор. – Ты хорошо знаешь, как выглядит лопух. Потому что теперь он растет даже в Артедайне. – А раньше? – тихо спросил Арведуи. – А тысячу лет назад его не было нигде западнее лощин Мглистых гор. Когда я первый раз был в Ангмаре, я удивился ему: странные листья… колючку, если зацепит, выдирать долго. Особенно из конского хвоста. Потом стал замечать в Рудауре вдоль дорог... и не только вдоль них. Век от века всё гуще. А теперь и здесь. – У Рудаура тоже есть конница. – Есть, – согласился нолдор. – Только у Ангмара она не в пример лучше. – И густо ли лопуха прибавилось за последнее время? – негромкий вопрос князя. – Что ты называешь «последним временем»? А не всё ли равно, что им называть? Век, десять лет, год? Рудаур идет не грабить. Рудаур идет убивать. И нужно это отнюдь не Рудауру. Неужели действительно – если поехать к века назад оставленному Аннуминасу, там не растет ни одного лопуха? Голвег, давно разменявший сотню лет, но как и раньше быстрый на ногу и твердый на руку, молчал и хмурился. Молчал потому, что командира следопытов ни о чем не спрашивали. И хмурился ровно потому же. Это был очень плохой совет. Говорили в основном о запасах еды. Что куда свезти, в какие крепости, в какие схроны. Куда послать отряды – охранять поля до сбора урожая. И куда увезти людей с низовий потом. Князь буднично задавал вопросы о запасах, ему отвечали, он принимал решение. Одна горная крепость, другая… где в самых глухих ущельях укрыть низинных людей. Картина, которая постепенно складывалась перед следопытом, знавшим карту лучше, чем красотка – украшения в своем ларце, была такой. Они оставляют все земли восточнее предгорий Северного Всхолмья. Оставляют без малейшей попытки защищать их. Только охранить жителей на пути в горы, и спасти урожай там, где это еще возможно. С наступлением холодов их ждет война. Кажется, настолько серьезная, какой не было со времени падения Амон Сул и потери Ветреного Кряжа. Война, в которой им останется только обороняться. И надеяться на помощь Гондора. А вестей от Гондора нет. Князь молчит, значит, воспользоваться палантиром ему по-прежнему не удалось. Наверняка пытался. И хуже всего. Обсудить запасы князь мог с каждым из командиров с глазу на глаз. Незачем для этого собирать совет. Незачем и ему, следопыту, быть на совете, где ему не задают вопросов. Незачем быть на совете и этому юнцу, который совершеннолетним станет через год, – да, он хороший командир, но если каждого хорошего командира звать, то понадобится зал втрое больше. Значит, князь решил ввести наследника в дела прямо сейчас. Впереди война, и она не спрашивает, исполнилось тебе тридцать шесть, или ты по-прежнему числишься в мальчишках. И тем более – незачем быть на совете и эльфу. Обычный разведчик! Ну, ладно, ладно, не обычный, но ведь простой, даже десятком не командует. Что он делает здесь? Только одно. То же, что они все. То же, что и сам Голвег. То же, что и наследник, – ишь, со влажной головой сидит, небось, гнал коня всю ночь, боялся опоздать, а как узнал, что есть время, то решил помыться… это правильно, помыться удастся не скоро, а осень будет жаркой… н-да, а зима – еще жарче будет. Они все здесь делают одно и то же. Слушают. Запоминают. Каждый из них будет знать всё. Про все крепости, запасы, схроны, укрытия – всё. Кто бы из них ни погиб – его заменит любой. Кто бы ни… Последний Князь боится собственного имени? Это был плохой военный совет. Очень. Обычно Арведуи садился есть в общей зале, но сегодня приказал принести ужин к себе. Всё-таки сын приехал. Это понимали и не удивлялись отсутствию князя. – Добрая, добрая встреча, – Фириэль наконец смогла расцеловать первенца. Она знала, что он здесь еще с утра, ей передали его просьбу о чистой одежде, но он правильно не стал видеться на бегу, когда все мысли о совете, дождался вечера. Тихого, спокойного, домашнего вечера. Как там младшие сыновья, на севере? Арведуи послал их в одну из самых дальних крепостей, там они хоть и на войне, но так далеко от боев, как только это возможно. Ондомиру нет и тридцати, Алдамиру – только двадцать пять. Им учиться, а не командовать крепостью. Но война не спрашивает, выросли ли княжеские сыновья. Надо улыбаться. Аранарт дома, у них есть целый вечер вместе, и она должна встречать его так, как и заповедано женщине встречать воина, – светлой радостью. Слуги накрывали небольшой стол. Вошел Арведуи. Фириэль улыбнулась и ему – только глазами – безмолвно прося: ни слова о делах. Но князь и не стал бы говорить о делах. О них всё сказано днем. Слуги вышли, Арведуи разлил вино по кубкам. – За удачу, мой мальчик, – сказала Фириэль. – За удачу, – улыбнулся Арведуи. Сын улыбнулся в ответ, поднимая кубок. Сюда, в теплую тишину родительских покоев, не дохлестывал прибой войны. Фириэль ела маленькими кусочками – больше резать, чем жевать, – и что-то говорила и говорила. Тишины за столом быть не должно, особенно сейчас. Нечего мужчинам думать о том, что было на совете. Не сегодня вечером. А сами говорить они будут позже, они голодны как волки… не покажут, конечно, но… но им надо дать наесться. Поэтому пока будет говорить она. Тепло, сытная еда и вино сделали, наконец, свое дело: отец и сын расслабились. – Ну, рассказывай, наконец, – сказала мать. – О чем? – не понял Аранарт. – Да о чем хочешь! – она светилась интересом. – У тебя наверняка было немало случаев, которые стоят рассказа. Арведуи кивнул, снова разлил вино и, взяв яблоко покрупнее, принялся нарезать его на дольки. Сын начал говорить сдержанно, но постепенно увлекся: – …а они тогда уже спустились вниз, в лес, и окружить их там – ну, можно, но есть же риск, что кто-то уйдет, спрячется. Заставить бы их вернуться в ущелье, под наши стрелы! И тут… – он сделал глоток, – решили так. Несколько наших, кто лучше всех волком воет, и я – спускаемся, обходим их, наши подальше, а я – к их лагерю. – Волком воет? – уточнил князь, высыпая дольки на середину стола. Фириэль взяла одну, но есть не стала, глядя на сына. – Ну да, – глаза Аранарта блестели, и не вино было тому причиной. – И? – заранее улыбаясь, спросил отец. – И ночью началось. Я знал, знал, что это наши, я сам… в общем, сам знал все подробности плана, но мне и то стало страшно, когда я слышу, что сначала вдалеке, а потом всё ближе стая… большая стая! – А они? Рудаурцы? – приподняла бровь Фириэль. – А они сначала костер разложили так, чтобы мне совсем хорошо было их видеть… – Заботливые, – кивнул Арведуи. – …а потом, когда первый от страха полез на дерево, то быстро и все, один за другим. Аранарт взял пару долек яблока, с хрустом умял. – И дальше? – А что – дальше? – смеясь, пожал плечами наследник. – Так и сидели до рассвета на деревьях. Напасть стая не напала почему-то. Странное дело. Как волчий вой совсем ушел, эти наши белки решили, что раз погони за ними нет, то в горах безопаснее. Ну и бегом назад, прямо нам под стрелы. А «волки» потом очень смеялись, когда я им рассказывал, как мне самому страшно было… ну, а вдруг это не наши, вдруг где-то там настоящая стая! Он допил вино. – Славно, – благодарно улыбнулась мать. Откусила от своей дольки. – А скажи мне, – осведомился князь, – кто это придумал с волчьим воем? М? Сын не торопился отвечать. – Твоя идея? Отступать стало некуда: – Да, моя. – Хорошо, – кивнул отец. – Рискованно, но хорошо. Сколько-то времени они говорили ни о чем. Какое это счастье – сидеть с женой и сыном, пить вино и говорить ни о чем. – Мальчики, – произнесла Фириэль самым строгим тоном, которым обращалась к младшим сыновьям, пока тем десяти лет не исполнилось, – допивайте ваши кубки и спать. Спорить с таким тоном было трудно. – Допивайте, допивайте, – по ее тону было ясно, что она настроена серьезно. – Вы завтра оба встанете наверняка до света, так что марш по постелям. Пора. – Надо слушаться, – с ласковым вздохом сказал старший из «мальчиков». – За тебя, мама, – поднял кубок младший. – Ты же не будешь есть, когда встанешь? – уточнила она. – Мне скакать полдня, – ответил Аранарт. – Хорошо, значит, с собой, – кивнула Фириэль. Сын ушел. – Он очень повзрослел, – сказала она, когда они с мужем остались одни. – Очень, – кивнул Арведуи. Посерьезнев, добавил: – Но недостаточно. Он всё еще смотрит на войну как на игру. Опасную и увлекательную. – Быть может, это и хорошо? Пусть война подольше не коснется его сердца, – проговорила дочь и сестра погибших. Князь молча кивнул. Вечер теплой радости кончился, ночь несла сон, но не отдых. Фириэль, понимая, сжала руку мужа.