Миша поёжился от холода, жалея, что не прихватил с работы ветровку, которая как нельзя оказалась бы сейчас кстати, спасла бы от промозглого ветра и дождя, внезапно разразившегося среди ясного неба. Он донельзя натянул капюшон кофты на глаза, скрывая за ним лицо от дождевых капель, которые так и норовили попасть в глаза, мешали разглядеть дорогу перед собой.
Коллинз не пытался поймать машину, так как понимал, что в таком виде его не пустят даже в, допустим, вон тот цветочный магазинчик, в котором можно было бы переждать непогоду и со спокойной душой и сухой одеждой отправиться дальше. Но безнадежную ситуацию сглаживал тот факт, что идти ему оставалось всего два квартала.
К слову, они, эти два квартала, не отличались особой добропорядочностью граждан, которые там проживали, а не законопослушная молодёжь шаталась, как и в любой другой подворотне, подвыпившая и желающая спровоцировать кого бы то ни было на драку. Но вероятность того, что на такую шайку можно было нарваться в этот поздний, осенний час, тем более под дождём, была не велика.
Миша остановился перед входом в арку между домами, оглядываясь вокруг. Он случайно приметил сидящего на скамье под фонарём молодого человека в метрах десяти от него. Тот сидел, запрокинув голову назад, и подставлял каплям дождя своё лицо.
Кажется, этому человеку было все равно, что происходит, но Мише нет. Поэтому он остановился, внутренне борясь с противоречивыми желаниями. Свалить ли домой, притворившись, что ничего не видел, или же поинтересоваться у бедняги хотя бы о том, как его самочувствие?.. Так как Коллинз отличался излишним состраданием и чрезмерным человеколюбием, то он уже шагал по направлению к неизвестному парню; фонарь — единственный источник света сейчас — при этом угрожающе мигал.
Миша подошел уже достаточно близко, чтобы увидеть, что парень одет явно не по погоде и что глаза его закрыты. Секунду-другую Коллинз всматривался в его лицо, стараясь обнаружить какие-нибудь сходства с местными... торчками. Но он видел только красивые, правильные, немного женственные черты лица, прекрасную точеную линию челюсти, пухлые губы...
В конечном итоге, он закончил идентифицировать незнакомца и пришёл к выводу, что этот человек ему на глаза раньше не попадался (но при этом отметил, что выглядел тот весьма привлекательно); он легонько толкнул парня в плечо.
— Хей, может ты и не в курсе, но дождь херачит как из ведра...
Неизвестный дернулся, наклоняя голову вперёд и открывая глаза, угрожающе и исподлобья посмотрел на нарушителя своего мнимого уединения. Смотрел он не долго, в глаза избегал вглядываться, лишь вскользь и поверхностно, не заостряя внимания на деталях, лишь для того, чтобы убедиться, что подошедший к нему человек не коп или другая опасная для него личность. Потеряв интерес, парень просто принял своё первоначальное положение — откинув голову назад. Он как бы старался сохранить отрешенность ото всех внешних воздействий на него.
Мише следовало бы уйти, даже хотя бы из-за того, что таким вот оригинальным способом его послали, но, неожиданно даже для себя, он уселся рядом на мокрую и ледяную скамью, неосознанно отзеркаливая позу парня. Давно вымокший капюшон сполз с лица, открывая его незамедлительной атаке капелек дождя.
— Что у тебя случилось-то? — спросил Миша, ожидая развернутого ответа во всех подробностях.
— Ничего, — холодно ответил неизвестный и слегка отодвинулся от Миши. Их колени до этого соприкасались. Видимо, это заставило незнакомца почувствовать дискомфорт.
— Те, у кого «ничего» не случилось, сейчас сидят дома, отогревая свои задницы у батарей, — как бы невзначай заметил Миша, постепенно привыкая к дождинкам, которые неумолимо хлестали его по лицу. Понемногу входя во вкус и понимая, что ему это начинало нравиться, он пытался ловить ртом капельки, как снежинки.
В ответ, кстати, он получил лишь невнятное бормотание, которое растворилось среди автомобильных гудков и осадков, барабанящих по крышам и окнам двухэтажных магазинов, чьи красочные вывески отбрасывали яркое разноцветное свечение на двух юношей, и многоэтажных домов.
Миша повернул голову и бросил взгляд на своего неразговорчивого собеседника, который, в свою очередь, смотрел на него.
— Неужели все настолько безнадежно? — Мише довелось уже видеть таких людей. Пустой взгляд, устремленный в никуда, полное безразличие ко всему, что окружает, без особого труда читается на их убитых горем лицах. Таких людей обычно показывают в полицейских сводках. «Покончившие жизнь самоубийством...», — Тебе некуда пойти? — раз уж он уже вмешался в судьбу отдалённо похожего на таких людей человека, то теперь, в принципе, может и помочь ему.
— Не твоё дело, — громко гаркнул неизвестный, нахмурившись. Такие люди редко когда идут на контакт. Усомнившиеся в бескорыстной помощи со стороны, они как дикие животные бросаются даже от рук спасателей.
Парень поднялся. Миша последовал его примеру.
— Значит, некуда, — Коллинз еще раз смерил незнакомца взглядом, стараясь рассмотреть его ещё внимательней, хоть того не позволял достаточно непостоянный источник света.
На бомжа не походит, да и одет прилично, не по погоде, правда, но прилично. Миловидный, светловолосый, вот только глаза выражают вселенское отчаяние, которое неумело пытаются скрыть за показушной грубостью.
— Можешь переночевать у меня, — предложил Миша, стараясь придать голосу как можно более непринужденный тон.
— Да пошел ты! — выругался парень, устремив на него холодный, воинственный взор и перепугав парочку прохожих.
— Соглашайся, придурок! — огрызнулся в свою очередь Миша. — Полиция патрулирует этот район через каждый час! Вот поймают они тебя, — не округляй так глаза, я сказал, поймают, — и посадят в обезьянник с кучей озабоченных отбросов, у которых на тебя будут весьма не двусмысленные планы. Так что выбирай: либо со мной, либо в роли подстилки для обдолбанных придурков.
Коллинз гаденько усмехнулся, наблюдая, как одна эмоция на лице юноши сменяла другую. От покорности до гнева и обратно. Он несколько раз открывал рот, силясь сказать что-то, но, в конце концов, просто опустил голову и еле заметно кивнул; Миша счел это за согласие.
Они шли наравне, изредка бросая друг на друга долгие косые взгляды, когда кто-то один из них отворачивался или увлекался рассматриванием дороги.
Ветер потихоньку разогнал тучи, и вечернее небо над парой парней прояснилось. Из-за туч показалась луна, её отражение бледным пятном вырисовывалось в лужах и содрогалось, когда оказывалось потревоженным людьми.
Как и полагал Миша, они шли в тишине, не ведя никакого разговора, даже тихой дискуссии об этой чертовой погоде. Ну, кроме того, у Коллинза была хотя бы причина — у него и так зуб на зуб не попадал, а вот что касалось незнакомца... кстати, да!
— Имя у тебя хоть есть?
— Дженсен, — сипло ответил он и, прочистив горло, повторил своё имя. — Дженсен. Твоё?
— Дмитрий, — не соврал и не сказал он правду. По какой-то причине он не хотел называть имени, которым его зовут во всей округе.
— Русский? — Дженсен слегка притормозил, в его голосе слышалось любопытство, а во взгляде показался проблеск заинтересованности по отношению к так называемому «Дмитрию».
— Вовсе нет, — с улыбкой отмахнулся он. Миша давно привык к такого рода вопросам; из-за того, что его имя русское, иногда даже возникали проблемы по работе. — Погоди, — он ухватил парня за насквозь вымокший рукав и потащил за собой. — Лучше обойдем через детскую площадку. Я часто так хожу.
Они двинули по вытоптанной такими же торопливыми людьми как и они тропинке, старательно избегая и перескакивая через лужи, чтобы не убить вконец и без того настрадавшуюся обувь. Разговор сам по себе заглох. Поговорить-то ещё хотелось, но как было начать?
— Далеко живешь? — внезапно произнес Дженсен, тем самым удивив Коллинза.
— Ох, отогрелось сердце снежной королевы! Заговорил! Прости, просто я думал, что ты так до самого утра продолжишь играть в молчанку, — закончил свою тираду Миша, похлопывая парня по плечу. — Нет, недалеко. Нам сейчас за угол этого дома, — он указал рукой на ближайшую к ним многоэтажку, — а там первый подъезд и почти на месте...
— ...Насколько я понимаю, ты не местный? — спросил Миша, чтобы как-то заполнить молчание, нарушаемое хлюпаньем своих собственных кроссовок. Таки вступил в лужу.
— Правильно понимаешь, — буркнул Дженсен, всем своим видом демонстрируя своё полное нежелание развивать эту тему и дальше.
Через несколько минут они были уже на месте. Коллинз нервно рылся карманах в поисках маленького ключа без брелка, а Дженсен с интересом разглядывал настенное творчество молодежи в подъезде.
— Знаешь, я крайне редко гостей к себе привожу, так что попрошу тебя сильно не удивляться... у меня там слегка не прибрано, — Миша открыл дверь квартиры, включил свет и, как во истину хороший хозяин, пропустил нового друга вперед. — Разувайся и айда в спальню. Я подберу тебе одежду из моего скудного гардероба. Вон та дверь. Проходи, не стесняйся.
Дженсен безмолвно кивнул и выполнил распоряжение хозяина жилища.
— А ты, случаем, не занимался верховой ездой? — Миша еле подавил в себе волну хохота, причиной которого стала походка Дженсена; чтобы не обидеть гостя, он натянул на лицо просто улыбку. Но уголки его губ предательски подрагивали, и то и дело приходилось задерживать дыхание.
— Разве так заметно? — застыв на пороге в спальню, откликнулся Дженсен, сверля задыхающегося от смеха Мишу взглядом.
— Не-не, что ты, — отмахнулся тот. Дженсен пожал плечами и скрылся в спальне.
То, что Миша называл «слегка не прибрано», на самом деле оказалось чуть ли не идеальным порядком. Все было на своих местах. И несмотря на маленькую площадь квартирки, в ней царила атмосфера уюта и домашнего спокойствия.
Миша закрыл дверь и, бросив ключи в вазочку и чертыхаясь, снял с себя мокрые насквозь кроссовки и прошествовал в спальню по мокрым следам, оставленным Дженсеном.
— Можно еще вопрос?
— Валяй.
— Ты ведь из Техаса? Я угадал?
— Допустим, — вокруг парня собралось уже достаточное количество стекающей с одежды воды, которая ручейком стремилась к окну, похлябывая, когда Дженсен начинал топтаться на месте.
— Так каким ветром тебя занесло... сюда? — Миша картинно развел руки в стороны, демонстрируя это «сюда». — Ну, если, конечно, ты не хочешь говорить на эту тему, то ладно, не будем, — проговорил он, когда пыхтение в ответ начало его подбешивать.
Покопавшись в шкафу, Миша выудил на свет две пары джинсов, черного и классического цветов, и несколько рубашек, но не осмелился подбирать для Дженсена нижнее бельё. Поэтому просто кивнул на нижний ящик. А сам же по-хозяйски скинул всё выбранное на свою кровать.
Дженсен с великой неохотой стал стягивать с себя одежду, которая противно липла к коже и холодила её.
В это время Миша собрал свои пожитки и хотел было уйти, чтобы не смущать и без того зажатого гостя и дать ему спокойно переодеться, но:
— Спасибо, — буркнул Дженсен, отправляя куртку и футболку на табурет.
— Да не за что... — рассеянно ответил он на благодарность, силясь оторвать взгляд от загорелого и слегка худощавого тела своего гостя.
Почувствовав этот взгляд Миши, Дженсен обернулся и, замявшись, проронил:
— Что?
— Если хочешь, можешь отогреться под горячей водой в душе?.. — Миша изо всех сил старался быть как можно дружелюбнее, старался мастерски замаскировать заинтересованность Дженсеном.
— Не стоит, — пробубнил тот и отвел глаза в сторону.
— Тогда ладно. Но если что, то полотенце в том же нижнем ящике. Как закончишь, топай на кухню. Выключатель в прихожей, — в Мише поселилось чувство, что он должен ему сказать еще что-то, возможно, очень важное, но вместо этого, чтобы хоть как-то притупить это гнетущее ощущение, он добавил:
— Чувствуй себя как дома.
Чертыхнувшись, когда вышел за дверь, Миша поплелся в ванную комнату, чтобы согреться и смыть с себя груз ответственности за человека, приведенного в дом.
Дженсен показался Мише весьма странной, скрытной и загадочной личностью, которую нестерпимо хотелось познать, постичь, проникнуться мотивами поступков.
Коллинз терпеливо ждал, когда вода, льющаяся из крана, станет теплой.
Внешностью Дженсен походил на ребенка, только-только перешагнувшего рубеж совершеннолетия, но поведением он был похож на героя войны во Вьетнаме; до чего ж его было трудно понять...
Миша снял с себя одежду и, перебравшись через бортик ванной, подставился под струи воды, чуть ли не мурлыкая от удовольствия, тепла и спокойствия, которые постепенно начали обволакивать его.
«И всё же, в жизни Дженсена должны были произойти какие-то кардинальные изменения... раз ему стало все равно на себя», — думал Миша, удивляясь тому, как быстро посторонний человек, с неудавшейся еще в ранние годы жизнью, смог занять его мысли.
Миша вышел из ванной, ощутив себя так, словно он заново родился. Он переоделся в домашнюю одежду, а мокрую, свою и гостя, повесил сушиться в ванной комнате. Закончив с этим занятием, Миша прошествовал в кухню, где Дженсен терпеливо ожидал его, сидя на стуле и запустив руки в волосы. Он явно был чем-то озадачен и потому пропустил тот момент, когда пришел Коллинз.
— Пока меня не было, ты просто тупо просиживал штаны? — изумился Миша. — Чайник поставил бы, что ли...
— Неуютно себя чувствую и так, а тут ещё и хочешь, чтобы я хозяйничал на чужой кухне, — отбился он от парня, но затем, увидев, во что тот был одет, глупо заулыбался, а затем проговорил. — Ну у тебя и вид...
— Что-то не нравится? — возразил Миша с русским акцентом.
Ответная реакция не заставила себя ждать; Дженсен засмеялся так, будто бы услышал самый смешной анекдот. Миша как завороженный наблюдал за ним, впервые услышав его смех — на душе стало приятно и тепло, как будто в темной комнате наконец включили свет и отопление.
— Только без шуток, — отсмеявшись, выдавил из себя парень, — у тебя проблемы со вкусом.
— С твоей манерой речи только диагнозы объявлять, чтобы вконец добивать убитых горем родственников, — пыхтя от обиды, пробубнил Миша. — Это мой способ самовыражения.
— На тебя ж не глянешь без сожаления, — продолжал парировать парень.
— На себя лучше погляди... Ты б еще кирпичные штаны нацепил на себя, ей Богу. Серьёзно?
Пока Дженсен дулся, Коллинз поставил чайник на плиту, а сам полез в шкафчик и достал оттуда бутылку из темного стекла и два стакана с буфета. Вальяжно поставив это на стол, под недоумевающий взгляд гостя разлил по рюмкам прозрачное содержимое бутылки.
— Что это? — заинтересованно спросил Дженсен, избегая зрительного контакта.
— А это — один из лучших способов, которые только известны человечеству в настоящее время, чтобы согреться, — Миша лучезарно улыбнулся, ожидая реакции. Конечно, в его планы входил пункт напоить гостя и выудить из него душещипательную историю о том, как тот оказался на улице, но что делать в том случае, если спаивание окажется не успешным, не придумал.
Дженсен смотрел на Мишу, как на с Луны свалившегося.
В больших зеленых глазах Коллинз заметил замешательство.
— Не бойся. Я не кусаюсь, — приободрил он гостя, демонстрируя отсутствие клыков, и на это раз достал из ящика парочку желейных вишневых конфет в прозрачных полиэтиленовых фантиках. — Но это если только у тебя нет проблем с законом...
Дженсен потупился, посерьёзнел и, кажется, начал понимать замысел этого юноши, но вместо того, чтобы уйти, сохранив остатки гордости, он отрицательно покачал головой, ибо не хотел потерять ночлег.
— Вот и хорошо, — подытожил Миша и сел на покачивающийся от времени табурет, вероятно забытый прошлыми хозяевами квартиры. — Есть хочешь?
— Нет, — ответил гость и как-то совсем замялся. Наверное, если бы у него была возможность, то он уменьшился бы до состояния молекулы, настолько неудобно он себя почувствовал.
Коллинз не спускал глаз с незнакомца. Его зажатый вид и взгляд, который ни на чем не задерживался, скользил по всей комнате, словно ища за что можно зацепиться.
— Да кончай уже ломать комедию, — взвыл Миша и провел рукой по влажным волосам, которые доставали ему чуть ли не до плеч. — Выпей — легче станет.
Дженсен с вызовом посмотрел в глаза Миши, мол, «что, серьёзно?»
Коллинз принял вызов и залпом осушил свой стакан, наполненный до половины. Скривился и закашлял.
— Гадость, — прошипел он и в тот же миг заметил, что парень, сидящий напротив него, в два глотка опустошил свой стакан и с грохотом поставил его на стол. В это время на его лице не дрогнул ни один мускул, разве что уголки губ подскочили вверх.
— Пьянчужка, — выдавил из себя Миша и разлил еще по одной.
В это время за окном сверкнула молния, — на одно короткое мгновение, освещая улицу, как в ясный солнечный день, — а за ней, спустя несколько секунд, прозвучал гром. Тут же в окна забарабанили крупные капли дождя.
Миша, смотря на побледневшее лицо Дженсена, усмехнулся и сказал:
— Вот остался бы ты на улице...
<Спустя некоторое время>
Пустая бутылка сорокаградусной, всеми забытая, покоилась под столом, пока остатки её содержимого плескались на дне стаканов. Одной такой на двоих крепких парней недостаточно, чтобы они потеряли способность ровно стоять на ногах, зато язык от такой дряни очень хорошо развязывает.
— Слушай, Джен, ты как вообще на улице оказался-то, а? — спросил Миша, в его изрядно заблестевших глазах плескались хмель и любопытство.
Дженсен смотрел на собеседника такими же глазами, разве что они были немного печальнее. Уже "подготовленный" к беседе, парень поежился, будто бы его обдало холодным ветром, и задумался. Миша не мог знать, о чём думает его новый друг, но по его лицу и слегка подрагивающим губам он понял, что не о чем-то хорошем. Коллинзу вдруг стало противно и невозможно от своего вопроса. И вот он уже открывает рот, что перевести тему, но его обрывают, не дав сказать запланированного.
— Я... - неуверенно начал Дженсен. — Я допустил, наверное, самую большую ошибку в своей жизни... - он отставил стакан в сторону, но взгляд не решился поднимать.
Коллинз терпеливо ожидал, чтобы не разрушить атмосферу и не испугать гостя. Он шумно выдохнул, понимая, что вряд ли чем сможет помочь; сердце болезненно сжалось от невозможности помочь и запоздалого сожаления.
— Я переехал в Лос-Анджелес в надежде, что начну неплохую актерскую карьеру. И всё было отлично. В начале. Я снялся в паре шоу... потом узнал, что деньги быстро кончаются, — он горько усмехнулся. — На самом деле, я жил на широкую ногу, просаживал заработок в пабах, тратился на хорошеньких девочек. «Живем один раз...» — твердил я себе каждый чертов раз, когда просыпался в окружении девушек и... девушек, — он замолк, собираясь с мыслями. — Сейчас, оглядываясь назад, я вижу в себе, в прошлом себе, эгоистичного мудака с манией величия, ищущего виноватых в каждом своём неправильном поступке.
— А твои родители в курсе твоего положения? — Миша поджал губы и нахмурился.
— Конечно, нет, — он замотал головой. — Они не знают об этом. Я и не планировал им говорить. Я стараюсь присылать им открытки каждую неделю или звонить. Мне не нужна их помощь, им и без меня забот хватает. Нужно на ноги еще двоих детей поднять... Я не заслуживаю ничьей помощи. Порой я думаю, что мне нужно было остаться в Техасе. Выучился бы на физиотерапевта, приносил бы реальную помощь людям... Но я не стал тем человеком, которым должен был стать.
Дженсен сидел всего на расстоянии вытянутой руки, но Миша так и не сумел разглядеть его лица из-за низко опущенной головы, да и вдобавок из-за челки, которую хотелось растрепать еще больше, чем она была растрёпана.
Он не знал, о чем говорить. Чем ответить на исповедь человека, который перестал верить в себя и в будущее, в котором он должен был что-то значить.
Миша сосредоточился и, прорепетировав про себя небольшую речь, заговорил:
— Ты не должен ни о чем жалеть, — с трудом он проглотил подступивший к горлу ком. Он чувствовал раскаяние Дженсена. — Что бы ни случилось, ты не должен жалеть и стыдиться. Если все так получилось, то это кому-то нужно. Ничего не случается просто так. Да, у меня тоже в жизни было не всё сладко. Я через многое прошел, и мне кажется, что через многое мне придется еще пройти, но, пройдя все это, я стал тем, кем являюсь сейчас. Ведь ты сам взрослый и сам должен многое понимать и, конечно же, отвечать за свои поступки. Прими себя, и тебя примут люди, так ведь?
В ответ Дженсен только закивал головой.
— Ты уж прости меня, что я из себя строю гребанного психолога, — извинился Коллинз и улыбнулся. — Но житейскую мудрость не так просто пропить... Главный мой тебе совет — перед тем как сотворить что-нибудь, будь то хороший поступок, плохой, лучше подумай заранее о последствиях. Но не унывай, мы все учимся на своих ошибках.
— Поэтому ты меня там и не бросил? — полюбопытствовал Дженсен, словно бы он не расслышал последнюю реплику Миши. Он поднял голову и их глаза встретились, и обоих как будто прошила молния. — Почему ты не бросил меня под дождём, Дим?
По спине Коллинза прошел холодок, а ладони, наоборот, вспотели. В итоге он пролил на себя остатки алкоголя. Чертыхнувшись, он поднялся с места и подошел к раковине смыть это безобразие, пока запах не пропитал всю рубашку.
На вопрос Дженсена он не сразу нашелся с ответом:
— Потому что я не мог поступить иначе, — бросил он, стоя спиной к собеседнику. — Просто человек я такой.
Чужие руки на своей талии застали Мишу врасплох, а горячее, сухое дыхание опаляло нежную кожу шеи. Он и не заметил, как оказался в чужих объятиях.
— Что ты делаешь? — почему в такие важные моменты внезапно пересыхает горло?
— Я хочу...
Все мысли и слова вылетают из головы, хотя он не уверен, что смог бы их произнести, потому как все его тело стало тяжелым, сосредоточенным лишь на тягучем и невероятно приятном желании.
Издевательски медленно Дженсен отвел в сторону воротник рубашки Коллинза и оставил робкий поцелуй на горячей коже его шеи.
В следующею секунду Дженсен оказался впечатан в стену. Дыхание замирает. Время останавливается, останавливается и Коллинз в нескольких сантиметрах от пухлых и желанных губ Дженсена, прижимается к нему всем телом, не разрешая пошевелиться.
— Ты будешь жалеть об этом, — грустно проговаривает он. Так трудно отвести взгляд от темно-зеленых глаз парня, в которых столько нежности и чувственности, что хочется отбросить стереотипы и ответить взаимной лаской... — Ты же помнишь: поступки и их последствия...
— Об этом я жалеть не буду... — шепчет и подаётся вперед.
Мягкое столкновение губ.
Миша как во сне; он отвечает на поцелуй, позволяя Дженсену вести, позволяя ему доминировать над собой. Миша скользит руками по его спине, Дженсен придерживает его за талию, не предоставляя возможности отстраниться. У обоих кружится голова, дрожь нетерпения прокатывается по телу. Нестерпимо хочется большего...
Воздуха становится катастрофически мало, они прерывают поцелуй, пытаются выровнять дыхание.
— Я тоже...
***
Миша проснулся на следующее утро от навязчивого трезвона будильника. Один.
Дженсен ушел полчаса назад, оставив после себя горький осадок на душе у Коллинза и след от спермы на его простынях, которые сегодня придется стирать.
Миша привстал на кровати, на краю которой аккуратно лежала одежда, которую он вчера одолжил ему. В голове сам собой всплыл образ зеленоглазого парня со светлыми волосами, вызывая волну чувств, которые невозможно описать словами. Он был зол. На самого себя, на него, на весь Мир.
Бухнувшись на кровать снова, он закрылся одеялом с головой, пытаясь подавить в себе желание расплакаться, как баба, от безысходности. Он чувствовал себя брошенным, а сердце болезненно разрывалось о тех чувств, которые зародились в нем к Дженсену; он понимал, что, конечно, эти чувства неправильные и вряд ли взаимные, раз он проснулся в одиночестве, но было уже ничего не поделать...
Он поклялся себе не вспоминать о том случае и о Дженсене.
Все же, Миша чувствовал, что когда-нибудь он снова встретит этого мерзавца... и уж тогда все будет по его правилам.
