По эту сторону живой изгороди

«Мой лучший друг – синяя пирамидка», – записала Энис у себя в дневнике. Ей недавно исполнилось двенадцать, и тетя Элен рассказала, что у каждой уважающей себя юной особы есть тетрадка, которой она поверяет все свои самые сокровенные мысли. Энис не совсем понимала, зачем поверять мысли какой-то там тетрадке, но тетя уверила ее, что потом, через несколько лет, она с удовольствием прочтет все, что сюда записала. Папа идею одобрил, подтвердив, что вести дневник – большое, серьезное и полезное дело. Поэтому Энис каждый вечер исправно вносила в тетрадку несколько новых строчек. «Сегодня мы с Паем ходили в лес, – выводила она, высунув от усердия кончик языка. – Он говорит, что деревья – огромные, темные и странные. Словно состоят из множества острых углов. А еще они шепчут что-то. Пай даже пытался послушать, что именно. А потом рассказывал мне. Мы лежали на полянке и смотрели в небо. А деревья наклонялись над нами, шелестя листвой. И Пай шептал мне своим забавным птичьим голосом, повторяя их слова. Сначала это было похоже на щебет, и я хотела было сказать ему об этом, но потом я вслушалась… Мелодия была медленной, тихой и отчего-то печальной. Мягкие переливы, словно ручейки, сливались в единый мотив, который пел мне о лете, солнце и жизни. О том, как хорошо быть здесь, на земле, дышать, расти, наслаждаться солнечным светом. Как важно ловить момент, не упускать ничего, радоваться. Ведь когда-нибудь обязательно придет зима, и вся радость исчезнет. Симфония жизни замолкнет, и деревья уснут долгим беспокойным сном, скованные стужей. Но и тогда они будут помнить о тепле и свете и ждать… ждать своего часа, надеясь на пробуждение». Энис закончила писать и, перечитав, решила, что получилось красиво. Она еще раз вспомнила тот день. Высоко над головой – чистое небо без единого облачка, рядом Пай. Странная синяя пирамидка почти с нее ростом. Она тянет к ней свои щупальца, но Энис знает – это руки. И смело вкладывает в протянутое щупальце свою ладонь. Оно теплое, живое. И подрагивает в ее руке. И Пай все щебечет, щебечет о деревьях, жизни и лете… Энис закрывает глаза и слушает. – А какой кажусь тебе я? – спрашивает она, вглядываясь в обращенные к небу три глаза с длинными ресницами. – Ты красивая, – отвечает Пай и замолкает. Он молчит довольно долго, и Энис уже собирается задать следующий вопрос, когда вдруг слышит: – Я вижу в тебе гармонию. Твои линии плавные и округлые, мягко перетекают друг в друга. И в то же время, ты непостоянна. Каждый раз, когда я вижу тебя, твое тело складывается в новый узор. Словно перестраивается, чтобы лучше отражать твою сущность. Сейчас ты светлая и словно сияешь изнутри. Почувствовав, как кровь бросилась ей в лицо, Энис поспешно закрыла тетрадку. Писать про этот разговор она не стала. Такое она точно никогда-никогда не забудет. Спрятав дневник понадежнее, девочка закрыла глаза. Вот бы Пая можно было расколдовать. Интересно, что бы он сказал про нее тогда? Энис покачала головой. Пай, конечно, был очень хорошим. И он сказал, что когда-нибудь его обязательно расколдуют. Надо просто подождать. Пока же… Энис вздохнула. Она дружила с Паем столько лет, но ни разу не звала его на свой день рождения, не могла познакомить с подругами. Что сказали бы девчонки, если бы узнали, что она дружит с синей пирамидкой с тремя глазами? Да и Пай не хотел ни с кем знакомиться. Ему не слишком нравились люди. Про Перси Джонсона, живущего по соседству, он сказал, что тот слишком синий. И вытягивает отовсюду свет. Подумав, Энис согласилась. Перси был редким занудой, рядом с которым вся радость и веселье неизбежно сходили на нет. – Знаешь, там, за звездами, тоже земля, – сказал Пай однажды вечером. Они лежали с Энис за кустами ежевики и, набрав ягод, снова смотрели в небо, усыпанное яркими звездочками. Через бесконечное черное пространство медленно и величественно проплывал Млечный путь, и Энис вслух мечтала об огромной лодке, на которой можно было бы пересечь его от начала и до конца. – Небесная твердь, – проговорил Пай. – Небо – как огромный кусок чего-то, на что нашиты звезды. Как крышка шкатулки, – мальчик взглянул на Энис и снова поднял взгляд в небо. – Представляешь, ее открывают, и там, за ней – целый новый, неизведанный мир. В котором все измерения перетекают одно в другое, там нет ничего постоянного, неизменного. Каждый может принять то обличье, которое ему нравится. Сегодня ты белоснежный прямоугольник с ярко-бирюзовыми прожилками, завтра – огромный шар, а послезавтра – скопление звезд или планет, а может, поляна, на которой растет земляника… – А кем бы ты хотел тогда быть? – спросила Энис, зачарованная открывшейся картиной. – Всем, – Пай закрыл глаза. – Я бы хотел быть всем – и ничем. Постоянно меняться, перетекать из одного состояния в другое. Я был бы красивым, как ты думаешь? – Странным, – улыбнулась Энис. – Наверное, немного пугающим. Ведь когда нет формы, как же понять, что ты – это ты? – Ты бы поняла, – уверил ее Пай. – Ты бы почувствовала и узнала меня в любом моем обличье. А я бы узнал тебя! – Нелепая синяя пирамидка поднялась на свои ложноножки и, нависнув над Энис, заглянула ей в лицо. И девочка вдруг представила, как над ней склоняется самый настоящий мальчик. С прекрасными волосами, черными, как вороново крыло, и глазами цвета темного меда. У него яркие губы и благородное лицо. А манеры… Энис плохо представляла себе благородное лицо и цвет темного меда, но недавно прочла книжку, где герой был именно таким. И все девушки просто мечтали, чтобы он обратил на них свой взор. Она вздохнула и подумала о том, какие глаза у Пая. Того, настоящего, застрявшего в мире кубов и квадратов. Наверняка такие же. Завораживающие, зовущие… Энис улыбнулась Паю и села. – Хочешь еще ягод? – спросила она. – Нет. – Пирамидка забавно покачнулась. – Я мечтаю открыть небесную шкатулку и разгадать ее секрет… – Я бы хотела с тобой! – Энис улыбнулась. – Мне кажется, вместе у нас когда-нибудь обязательно получится. И мы встретимся здесь, в этом мире. Ты станешь мальчиком и увидишь, какая я на самом деле. – Я и так вижу, – успокоил ее Пай. – Ты – самый лучший на свете друг. И лучшая в мире девчонка. Эти слова Энис тоже не стала записывать в дневник. Ей не хотелось поверять их бумаге. Словно, написанные, они разом утратят то тепло и значимость, которые были в них теперь. Станут просто буквами и предложениями. А ведь для ее они были словно та музыка в лесу, история деревьев о жизни, лете и солнце. Их мелодию можно было только почувствовать и сохранить в своем сердце до следующей весны.