Дом, в котором живут соловьи

Клетки способствуют размышлениям, если не оставаться в них слишком долго(с) У Хантера тяжелый взгляд, прямого попадания которого не выдерживает практически никто; у Хантера вся комната заставлена цветами, половина из которых уже мертвы, а вторая половина отчаянно завидует первой, избавившейся уже от мучений; у Хантера приятный голос с хрипотцой и абсолютнейшее неумение заботиться о живых. Себастиан себя к живым не относит и просиживает на подоконнике чужой комнаты так часто, как позволяют правила Дома. Иногда и чаще, но тогда уже Хантер снимает с себя всю ответственность за последствия. У Себастьяна длинные худые ноги, иногда Хантер смотрит на них так пристально, что Смайт может поклясться: по нечувствительной коже пробегают какие-то странные искры. Хантер умеет превращать дешевый растворимый кофе в напиток богов и отпаивать им Себастиана от всей той мути и грязи, что копится в душе. Смайт часто приходит к мысли, что будь он сам из птиц - все сложилось бы иначе, сложилось лучше. Он бы обменял свои длинные бесполезные ноги на крылья, на которых если не полетать даже - то хоть укрыть кого можно, как плащом-пыльником, только из перьев. Хантер говорит, что крылья у Смайта были бы серые в рыжую крапинку, потому что все его родинки захотели бы научиться летать и переползли с приземленного тела. На такие заявление Себастиан скалится по-звериному и напоминает, что он "все-таки Шакал и летать сможет, только если его прямо сейчас столкнут с подоконника - и то, не слишком долго". "Единственный в мире крылатый Шакал", - добавляет со вздохом Хантер, а потом они смеются: Смайт, запрокинув голову, нарочито и шумно (хотя смех у него скорее все же приятный); Кларингтон негромко и так, будто только-только вылечил больное горло и все еще боится его сорвать. У них нет, пожалуй, ничего по-настоящему общего, но почему-то коляска Смайта все чаще пылится в комнате Хантера (последний иногда слегка елозит пальцами по ее правому колесу и вслушивается в скрипение, как в понятную ему одному музыку), а сам Себастиан прочно занял себе место между горшков с полумертвыми цветами - точно такой же не-вполне-живой объект странной заботы Стервятника. У Кларингтона на окнах комнаты решетки, и это такая нелепость, как будто кто-то захочет влезать в Дом. Впрочем, возможно, даже более вероятно, что решетки скорее для того, чтобы не выпускать изнутри. "Чтобы кое-кто не выпорхнул из окна, решив по пути окрылиться", - мысленно хмыкает Хантер, наблюдая за тем, как Себастиан смешно путается в нестираных сто лет шторах, фыркая от попадающей в нос пыли и морща тот самый любопытно-вздернутый нос. Себастиан теребит феньки, оплетающие обе руки чуть ли не до выпирающих локтей, и говорит, что жилище Хантера больше смахивает на клетку. Почему он тогда проводит в этой клетке столько времени - тот еще вопрос. Потому что сталкиваясь в коридорах, они практически не смотрят друг на друга. Смайт, прибывший в Дом гораздо позже Кларингтона или того же Слепого, каким-то образом успел обрасти просто-таки неприличным количеством слухов, которые цеплялись за его шакалью шкуру, как репейник, и почти таким же неприличным количеством приятелей. И в общем-то в его отношении к Хантеру не было ничего особенного - как будто кому-то другому Себастиан не играл на гармошке, не рассказывал свои дикие сказки-истории, как будто с другими он не смеялся, скаля белые зубы с чуть заостренными клыками. В этом Стервятник убеждает себя, чувствуя, как тугой ворот рубашки (всегда застегнутой на все пуговицы) впивается в кадык. Смайт предпочитает сидеть на подоконнике, а это значит, что их глаза чаще обычного оказываются на одном уровне. Глаза у Себастиана хитрые (а какие еще могут быть у Шакала?), пятнисто-зеленые и полные чего-то такого, что не должно было оказаться запертым в этих стенах. Но все они живут с тем, что досталось, и глядя на Смайта, жующего невесть откуда взявшуюся соломинку, Стервятник мысленно ощупывает свои шрамы и признает, что болят те чуть меньше, чем обычно. Когда Себастиан притаскивает в его комнату коробку с какими-то красками, Хатер даже не особенно удивляется. Только предупреждает, что не станет вступаться, если тот, у кого Смайт их стащил, захочет начистить Шакалу морду. Тот только насмешливо поводит острыми лопатками, из которых действительно могли бы вырасти неплохие крылья, и сует Хантеру кисточку. Хантер напрасно пытается доказать, что перемен его комнате не требуется, что его все-все устраивает, включая засохшие листья по углам и... да, включая Себастиана. Последний щурится, правдоподобно изображая раздражение и сообщает тоном, не терпящим пререканий, что проводит в этой комнате столько времени, что автоматически получает право голоса. Он не говорит, что уйдет, если Хантер наложит вето на любую самодеятельность; Хантер не обещает выгнать его взашей, если хоть капля краски окажется вне тюбиков. Оба понимают, к чему все ведет, но продолжают спорить ради приличия еще несколько минут. В конце концов, Стервятник сдается первым и, поднимая ладони в пораженческом жесте, утешает себя мыслью: "Я ведь тут мудрее и старше, вот и должен уступать". Глаза у Смайта горят таким насмешливым лукавством, что Хантер почти убеждается: Шакал умеет читать не только сказки, но и чужие мысли. По крайней мере, его мысли; по крайней мере, в пределах этой комнаты. Краска ложится на стекло неровными слоями, расплываясь то от слишком большого количества воды, то от чьей-то дрогнувшей руки. Когда Смайт ставит себе огромное фиолетовое пятно на штанину, Хантер не может сдержать смешка и напоминает о столь любимой Шакалом Карме. Тот с полминуты сверлит Стервятнка злым обиженным взглядом, а потом морщит нос и смеется вслед за ним, демонстрируя, что обиды не держит. Они заканчивают работу, когда солнце уже сползает за горизонт куском масла. Но света все еще достаточно, чтобы оценить то, над чем они слаженно корпели столько времени. Свет гуляет по узорам краски, путается в них, застревает, как муха в меду или янтаре. Хантер думает, что так много золотого, пурпурного, фиолетового и кленово-оранжевого не подходят его комнатушке, где слишком много мертвого. Зато это подходит Себастиану - понимает он, когда окрашенные их же руками лучи путаются в его челке и лезут в зелень глаз. Смайт говорит, что клетка Стервятника теперь стала хоть немного уютней и не вызывает такого непреодолимого желания вздернуться под потолком. Хантер смотрит на Шакала, за спиной которого распускаются крылья из витражей и солнечного света, и думает, что уютней его клетку делает совсем не рисунок на стекле.