Здесь_сейчас

      ...льды отныне будут полем боя — то пророчат семеро и дева в шуме дроби барабанов молча в чуждых землях, в лоне мёрзлом снега. Барабаны бьют (нет, просто топот вражеских шагов отяжелевших) и вбивают в разум равномерно: нас тут сотни, вас — гораздо меньше.       Льды отныне будут полем боя — бегать опостылело до злобы, хвост поджав, как битая собака. Вихрем в битву, кровью меря годы.       «Здесь. Сейчас» — решил себе, и в пекло перевес в количестве. Всё к чёрту. Я сломать врага хочу и битвы, пусть и фраза больно уж затёрта, но дышали слишком долго в спину и втоптались дробью-шагом в разум. Я хочу спасти крещённых на смерть — это было для нас всех наказом.       Непривычно сильно бьётся сердце импульсом тревоги неуёмной, и, пуская стрелы в фланги саксов, усмирить не в силах я, пленённый ею. И летит как будто камнем крик: «Лёд крепкий. За мечи, не треснет!». Только вот под стрелами немного пало саксов в этом "гиблом" месте.       Я за меч хватаюсь по приказу.       Нас лишь восемь.       Предо мной секира.       Вижу: нас сметут, порвут, раздавят, втопчут в землю мёрзлую спесиво.       И чтоб так я не хочу, не надо. Нас сметут, а где-то там за нами, люди отступают стадом скота и мальчишка с светлыми глазами. Спас его однажды, дал свободу, и спасу, я обещаю, снова. Обещаю молча, он не слышит, но не важно в обещаньях слово.       Я бросаю меч, а враг доволен, скалит зубы в варварской ухмылке. Нет, не дам пройти всей этой своре, чьи глаза подёрнутые дымкой крови и слепого подчиненья.       И ложится в руки мне секира твёрдо, только будто бы чужая, не моя и вовсе не от мира.       Точно ли хочу я сделать это?       Точно.       Это правильно.       Я знаю.       И не сомневаясь ни секунды, я бегу навстречу саксов стаи.       Каждый шаг отдачей рвётся в разум (надо было раньше, не успею) и врезают в спину волны зова: «Дагонет, куда? Назад, скорее!» Но уже пронзает сталь, вгрызаясь, корку льда, скрежещет в нём избитый мощный взмах за взмахом, разрезает и дробит лёд, яростью облитый. И со свистом стрелы метят в сердце, до сих пор меня хранили боги, а теперь, спасая обречённых, чувствую пульсацию от боли, как набаты, каждой клеткой тела, что давно покрыто шрамом битвы, так, как будто не моя та вовсе... будто бы чужая.       Я молитвы никогда не знал и не молился, но сейчас хотелось обратиться... Дай же знак, что это не напрасно, что не зря не смог остановиться.       Треснул лёд и тонкая разломов сетка змей десятком, паутиной, грубою разъелась вод стихией и в неё же мерно уходила, забирая жадно войско саксов...       Чувству хватают, слышу крики...       Треснул лёд, и севера объятья насквозь хладом бесконечно диким... ***       ...льды отныне кладбище разломов, и под ними проплывают лики, вставших против семерых и девы. Льды отныне помнят саксов крики, но за эту память расплатились семеро и дева жизнью горько одного из них, и след на сердце, вдох победы не даруя, коркой скорби остаётся до прибытья прямиком туда, где крепят цепи для таких цепных, как вся семёрка, где им ставят против воли цели, и свободу лет уже пятнадцать обещают — истекли все сроки...       Одному не стать уже свободней.       Он уже свободен.       Волей рока.