Мой прекрасный камердинер

Вот уже семь часов я находился в запертой комнате один на один с собой. Я был близок к помешательству. Меня нервировал шум океана и шелест пальм за зарешеченным окном. Кончились бананы. Руки мои покраснели до синевы. Я пил неразбавленный мартини и молился, обмахиваясь время от времен симпатичным резным веером, чтобы эта пытка закончилась, и я смог перестать есть этот ненавистный мне огромный гранат, взяться за поедание которого меня подбил сам дьявол, не позволяющий мне остановиться, пока я не вылущу весь этот плод до последней семечки. Наконец, я выел последний островок семян и удовлетворённо опал на комфортабельное кресло, будучи совершенно без сил. Веер соскользнул с моего запястья и безжизненно упал на дорогой ковёр ручной работы. Я почувствовал себя неспособным бороться с жестокостью судьбы и понял, что мне остаётся только одно: немного поспать, откинув на спинку кресла голову. Именно тогда, когда я почти уже начал храпеть, мой сон потревожил какой-то стремительно приближающийся звук, напоминающий треск лопастей падающего вертолёта. Сонно разлепив глаза и потирая их пальцами, я взглянул в окно. Так оно и было: на пляж у океана, теряя высоту, горя и дымясь при этом падал вертолёт. Я принял решение налить себе ещё мартини. Всё-таки у меня оставалась одна оливка, негоже было оставлять её неизрасходованной. Пока я, потягивая мартини, безвольно наблюдал за ныряющим в набегающую волну вертолётом, на пляже развернулась занимательная картина: какой-то псих, выскочивший из горящего вертолёта тремя секундами ранее с пулемётом наперевес, отстреливался от большого скопления мужчин в костюмах, засевших в зарослях и кустах прибрежной зоны. Изюминку потасовки составляло облачение этого одинокого гения элегантности. От всех остальных участников его отличал какой-то странный замызганный полосатый плащ с поясом, натянутый поверх пиджака его костюма, и этот плащ напоминал мне… Кошмар осознания влетел ко мне в голову с траекторией метко брошенной в физиономию мокрой тряпки. Я упал с кресла, роняя мартини, оливку и челюсть на пол, поднялся на ноги, запнулся сам об себя, вновь упал, поднялся и, кинувшись к окну, прилип лицом к стеклу, бешеным взглядом прожигая пляшущего мазурку по пляжу с пулемётом дебила в моём халате! В МОЁМ халате! У него что, фетиш на халаты?! Тем временем ситуация на берегу накалялась. К сожалению, я не слышал выстрелов и поэтому испытывал лёгкий когнитивный диссонанс, но, сообразив, как можно исправить этот недостаток, быстро включил на проигрывателе пластинку Фрэнка Синатры, что сразу превратило хаотичную беготню с оружием по пляжу в крайне захватывающий клип про разборки мафиозных кланов. Всё было почти прекрасно, но я ощущал, что для полноты картины чего-то по-прежнему не хватает. Я понял, чего именно, когда из кустов выехал танк! Да! Именно этого не хватало моему клипу для тотальной эпичности! Strangers in the night exchanging glances Wond'ring in the night What were the chances we'd be sharing love Before the night was through. А вокруг — взрывы, стрельба, тропики, океан, мой идиот к халате! Я в упоении прослезился. Something in your eyes was so inviting, Something in you smile was so exciting, Something in my heart, Told me I must have you. Это было прекрасно. Настолько, что я почувствовал себя вновь юным и влюблённым в жизнь. Обняв себя за плечи я, с выражением бесконечного удовлетворения на лице, глядел на происходящее перед моим окном. Солнце начинало клониться к закату, пальмы отбрасывали удлиняющиеся с каждой секундой тени на песок, птицы вспархивали из зарослей изумрудного цвета, люди в элегантных тёмных костюмах, беспомощные в своей попытке убить неугодного им австрийца по абсолютно неизвестной мне причине… В это мгновение, вероятно не выдержав напряжения моих чувств, а также столкнувшись в запущенной в него гранатой, танк живописно взорвался, окутывая белоснежный пляж облаком чёрного дыма. Картинка пропала. Песня кончилась. Проигрыватель, автоматически убрав с пластинки иглу, продолжал тихонько шипеть. Где-то в доме послышался гулкий грохот. Потом топот ног. Пулемётная очередь. Одиночные выстрелы. Снова пулемёт. Шаги приближались к моей комнате. Я замер. Дверь слетела с петель, падая на пол и взметая клубы золотистой пыли. В дверном проёме, тяжело дыша и припадая на раненую ногу, покрытый местами запёкшейся кровью, стоял Штерн. Я молча взглянул на него. — Позволь спросить, почему на тебе мой халат? — поинтересовался я. — Сайт цу эклирен, — прохрипел он. - Ком. — Можно по-английски? — Некогда объяснять, — пошатываясь заходя в комнату, сказал он и вытер рукавом халата кровь с лица. - Сэр, — он протянул мне заляпанную кровью и грязью руку. — Идёмте со мной. Я помедлил. — А почему я должен… — Сэр, нет времени, — покачал головой Штерн. — Не заставляйте меня… — шагая ближе, попросил он. — Ты не посмеешь, — боязливо проговорил я. — Ты не…! Подойдя вплотную, Штерн схватил меня, закинул на плечо и направился на выход из комнаты. — Хорошо, я иду, иду… — заявил я недовольно, вися вверх-тормашками. *** Штерн угнал самолёт. Я не имел к этому ни малейшего отношения! Это всё он. Он без лишних слов посадил меня в угнанное им транспортное средство, и я ничего не мог с этим поделать. Я мог лишь сидеть на месте второго пилота и со смирённым видом взирать на то, как мой камердинер со знанием дела тыкает на разные кнопки в панели управления. Надо признать, делал он это весьма сексуально. Особенный шик ему придавало огромное пятно чьей-то крови расположившееся на его лбу и щеке и основательно засохшее, что делало его похожим на голубоглазого андроида с содранной местами кожей. — Штер-рн, — негромко позвал я, поглядывая на него, занятого настройкой оборудования, сбоку. — Да, сэр, — отчеканил он. — У тебя нет сигаретки? На секунду он повернулся и посмотрел на меня. — К-конечно, сэр, — будто бы немного смутившись, ответил он. Штерн потянулся к какой-то сумке за сиденьем, подтащил её поближе к себе и, порывшись на ощупь в одном из карманов, извлёк оттуда металлический портсигар. Продолжая всё это время что-то тыкать на панели управления, он щёлкнул кнопочкой на портсигаре и протянул его мне. Я вытащил себе одну сигарету, после чего Штерн захлопнул портсигар и отправил его обратно в карман сумки. Не успел я донести сигарету до рта, как перед моим лицом возник огонёк газовой зажигалки, протянутой Штерном. Я прикурил, покрепче затянулся и спокойно выдохнул. — Хочешь? — спросил я, немного придя в себя. — Спасибо, сэр, нет, — отозвался Штерн. — Здесь нельзя курить. — А… — Игнорируйте, — позволил Штерн. Я пожал плечами, делая новую затяжку. Игнорировать так игнорировать. Поудобнее усевшись в кресле, я взглянул через стекло на расстилающиеся перед нами рыхлые облака. — Ты что, международный секретный агент? — не выдержав, спросил я. — К превеликому сожалению, — ответил Штерн. — Мне не до шуток, — сурово нахмурился я. — Я понимаю. Я помолчал. — Что, в самом деле, агент? — снова спросил я. — Как Джеймс Бонд? Работаешь на правительство? То есть… правительства? — Не совсем, — уклончиво сказал Штерн. — Окей, на кого ты тогда работаешь? — Это секретная информация, сэр, — покосившись на меня, жалостливо проговорил он. — Ну что ж, — со смаком делая последнюю затяжку и туша сигарету о какой-то выступ в салоне, сказал я. — Послушаем. — Я не могу об этом говорить, сэр… — Ты взял без спросу мой халат. Дважды! — заявил я, швыряя окурок под ноги. — Не бормочи мне тут про секретную информацию! Всё ты можешь говорить! Выкладывай! Штерн упрямо молчал, надувшись, словно перезрелый помидор. — Ну?! — выкрикнул я в высшей степени негодования. — Я работаю на организацию, действующую в тайне от правительства, — протараторил Штерн. — Правительств. — Угу, — соображая, промычал я. — А кто были те несчастные в костюмах банковских служащих? — Члены другой тайной организации, интересы которой пересекаются с нашими интересами. — Значит, то были плохие ребята, и ты им чем-то насолил? А теперь мы летим к хорошим ребятам, которые тебя сперва пожурят, но в итоге всё счастливо разрешится? Кстати, чем ты умудрился им так насолить? Спёр у них что-нибудь? Не пойми неправильно: я не против агентских разборок, похищения гениальных учёных и разоблачения тайных заговоров, но мне было бы комфортнее, если бы всё это обходилось без моего участия. Договорились? Так куда, ты говоришь, мы сейчас летим? В тайную штаб-квартиру твоей тайной организации? — Н..нет, сэр. — А, конечно, сперва нам следует затаиться и переждать, — принимая вид умудрённого опытом человека, проговорил я. — Именно, — подтвердил Штерн. — Вы говорите, как агент со стажем. — Я определённо никогда не был тайным агентом, мой мальчик, — махнул я рукой. — Уж о чём — о чём, а об этом тебе не стоит волноваться. А что за надпись всё время мигает на этой карте? — Название конечной точки нашего пути. — И где загадочная точка находится? — Сибирь. — Это где-то на юге от Парижа? .. — Это в России, сэр. Я ненадолго задумался, глубокомысленно хмуря брови. — Почему — в России? .. — вкрадчиво спросил я. — Там живёт моя бабушка. — «Бабушка из России» — это какой-то тайный код? — надеясь на нечто более агентское, проговорил я. — Нет. — Как у тебя может быть бабушка из России? Ты же сам из Австрии. — У каждого уважающего себя тайного агента есть бабушка в России, сэр, — сообщил Штерн, словно это и впрямь было чем-то само собой разумеющимся. От греха подальше я решил с ним не спорить. *** — Картавенький мой приехал! — разразилась радостным возгласом бойкая старушка и, вскинув руки в приступе гостеприимного исступления, с нарастающей скоростью пошла стеной на Штерна. Я на всякий случай зажмурился. Приоткрыв глаз и обнаружив, что столкновение с внучком произошло благополучно, немного расслабился. Всё то время, пока бабушка обнималась и целовалась с моим камердинером, я, боясь обнаружить своё присутствие, стоял в сторонке и во все глаза рассматривал оскорбляющее моё понятие комфорта внутреннее убранство помещения. — А это, Федя, кого ты привёз? — бесцеремонно прервав таинство созерцания, спросила бабуля, доброжелательно шлёпнув меня по плечу и едва не свалив силой удара на пол. — Майн фройнд, баба Дуся, — смущённо отрекомендовал меня Штерн. — Ну раз Фройнд, то пусть проходит в избу, — пригласила баба Дуся. Первым делом нас усадили за стол и когда я, вспомнив поглощённый мною в недавнем прошлом огромный гранат, попытался вежливо отказаться от ужина, достопочтенная родственница Штерна наградила меня таким убийственным взглядом, что я, нервно посмеявшись, сию же секунду согласился съесть всё, что ей будет угодно и в каком она пожелает количестве. За ужином они со Штерном периодически разговаривали то на русском, то на немецком, я же, видя в очищении тарелки свою единственную не обсуждаемую цель, предпочитал молчать и кушать. Когда передо мной возникла стопка, наполненная алкоголем, я так же молча опрокинул в себя её содержимое, не интересуясь лишними подробностями, хотя приметил, что Штерн, твёрдо отказывающийся пить до сих пор, на этот раз не отказался. Может, он и не был алкоголиком, может, не хотел терять самообладание при выполнении опасного секретного задания? Мне казалось, что еде не будет конца, поэтому, когда ужин всё-таки завершился, я с великим облегчением выполз из-за стола, чтобы иметь возможность упасть куда-нибудь в другое, желательно тёпленькое и мягенькое, место. Когда бабушка Дуся убрала со стола, все принялись готовиться ко сну. За окнами стояла снежная зимняя ночь, ветер то и дело гудел в трубе, Штерн, переодевшийся в самосвязанный синий свитер с оленем, застилал нам постель. Я почувствовал странную, неведомую раньше моему сердцу, тоску. Ей богу, будь у меня балалайка, я бы непременно заиграл грустную песню о нелёгкой судьбе медведя, напившегося водки из матрёшки с лицом президента. — У нас, конечно, не хоромы, — забравшись на своё спальное место на печке, рассудила бабуля, перевязывая дневной платочек на голове на ночной, — Придётся вам, господа, потесниться: слободная-то кровать одна. Ничего, а? — спросила она у меня. — Что она говорит? — продолжая улыбаться в сторону старушки, спросил я Штерна. — Баба Дуся спрашивает, устраивает ли нас необходимость делить одну кровать, — как мог перевёл внук. — Устраивает, — добродушно отозвался я, протягивая ноги к тёплой печке. Когда все угомонились, а бабуля закрылась от нас со Штерном симпатичной ситцевой шторкой в мелкий цветочек и почти сразу дала храпака, я, улегшись у стеночки рядом с отмытым от кровищи белолобиком, решил, что наступило время для серьёзных разговоров. — Почему у твоей бабушки такое странное имя? — шёпотом спросил я. — «Бабадуся». Звучит как Бабадук. — Баба — это не имя, — устало проговорил Штерн. — Её зовут Дуся. Евдокия. — Кошмар, — оценил я последовательность. — А ты — Федя? — Для неё — Федя. — А Зигфрид — твоё настоящее имя? — Вы задаёте слишком много вопросов, сэр, — промямлил Штерн. — Это я ещё только начал, — предупредил я. — Где твои сигареты? — В сумке, — отозвался Штерн. — А сумка? — В самолёте. — А самолёт? — В сарае. — А сарай? — На улице. А на улице метель, сэр… — И что? .. — Ничего, сэр, — теряя надежду на спокойный сон, ответил Штерн, вылезая из-под одеяла. Спустя четверть часа, слегка отморозив себе руки по локоть, Зигфрид вернулся в избу вместе с сигаретами. Не говоря ни слова он подошёл к нашей кровати, взял одеяло и меня, после чего вышел с нами в соседнюю комнату, именуемую, как он сказал, «сени». Накинув одеяло на спину, Штерн сел на лавку у окна, в которое нескончаемым потоком лился яркий лунный свет, усадил меня к себе на колени, укрывая краями одеяла, и только после этого одарил меня портсигаром и зажигалкой. Всё это было настолько мило, что я был готов заплакать от умиления, но, наткнувшись на суровый, освещённый луной, лик камердинера, только поёжился, посильнее закутываясь в одеяло. — А твоя бабушка… Почему она не удивилась, увидев тебя с ног до головы залитого кровью? — закурив, тихонько спросил я. — Она родом из Челябинска, — ответил Зигфрид. — А-а… — протянул я, как будто что-то понял после его объяснения. — У вас тут, я погляжу, славная династия… Что мы будем делать дальше, Штерн? — В ближайшем будущем нам предстоит встретиться с моими коллегами, — сообщил Зигфрид. — Тоже тайными агентами? — Да, сэр, — согласно кивнул Штерн. — Мы с ними всё обсудим и… Он прервался — зевота подкралась незаметно. — Прошу прощения, сэр, — зевая и закрывая рот рукой, извинился он. — Мы обсудим и…? — И что-нибудь придумаем, — окончил Зигфрид, выдохнул и обнял меня, закрыв глаза. — Ну что ж. Какой никакой, а тоже план, — решил я. — А что если ты встретишься с ними без меня? Я мог бы пока побыть тут, у Бабадуси. — Нет… Одного я вас не оставлю. — Почему? — с замиранием сердца прошептал я. — Потому что ваша безопасность — моя первоочередная задача, — сказал Штерн. Я повернулся к нему, глядящему на меня глазами сонного щенка. — Это прозвучало очень по-агентски, — заметил я. — Прошу меня прос… — начал он, но закончить свои извинения так и не сумел. Вытянув руку из-под одеяла, я обхватил его за шею и поцеловал, поворачиваясь в процессе и опираясь на заиндевевшую лавку коленями. Зигфрид, шустро сориентировавшись, обнял меня, как обычно впиваясь своими пальчиками снежной королевы мне в самое мясо, то, которое растёт на костях в окончании позвоночника. Что тут скажешь — шельмец он был, мой сладкий Зигфрид. По всей вероятности, мы целовались бы с ним до тех пор, пока я не отморозил бы об лавку колени, но нас прервал внезапный приглушённый массивной дверью бабадусин крик из комнаты: — Федька, ты там что, куришь?! — Нет, баб Дусь! — бросив целоваться выпалил Штерн. — А почему дымом воняет?! — Это печка, наверное, баб Дусь! — Я тебе сейчас покажу печку! Не посмотрю, что ты такой амбал вымахал! Возьму хворостину да исхожу по заднице! А ну живо в постель! И Фрейда свово спать уложи, не то встану — мало не покажется! Когда я поинтересовался, в чём дело, Штерн кратко шепнул мне самую суть перевода, и я понял, что после такой тирады мы не имели ни единого шанса не отправиться сию же секунду в постель, аккуратненько затушив окурок и выкинув его на улицу далеко-далеко в сугроб, чтобы его, не дай бог, не нашла баба Дуся.