Размывчатая реалия

Светлая палата, равномерный писк, доносящийся из небольшого прибора, хоть и был резок и слегка противен по природе, дарил неимоверное спокойствие. Было гораздо хуже, когда он заикался или вовсе молчал. Маленькая вазочка с одуванчиками и необычайно яркое небо со снежно-белыми ватными облаками, снизу как бы подведёнными голубой акварелью начинающим художником. Окно было открыто, и свежий ветерок аккуратно перебирал желтоватые занавески, поигрывая головками цветов. Наверное, данный этюд был бы прекрасен, если бы не одно такое маленькое, но такое значимое "но". На больничной койке посреди палаты неподвижно лежал человек. Плотно закрытые веки, неподвижные тонкие губы, аккуратный нос и прилипшие ко лбу волосы. К рукам и груди были проведены разнообразные проводочки, трубочки с непонятной жидкостью. Ещё пара аппаратов и несколько стульев. Посещали ли этого человека? Почти каждый день. *** - Хао, ты себя хорошо чувствуешь? – спросила женщина с длинными каштановыми волосами у парня с не менее красивыми и, тем более, длинными волосами, который полусидел на кровати, удивлённо озираясь по сторонам. - Ддд…да, - ответил он ей, непонимающе рассматривая её доброе лицо, нежное выражение которого было направлено именно на него и предназначалось только ему. Откровенно говоря, парень совсем не понимал, где он и как тут оказался. Нежно-бежевые стены, шкафчики со множеством фоторамок, кое-где валяющаяся одежда и кое-что из техники. Это не его комната. Он привык жить где придется, поэтому вещами как таковыми не обзаводился, так как они привязывают к одному месту, которое вследствие этих причин тяжело покидать. Хао не любил уныние: оно подавляло изнутри, отяжеляло и так нелёгкую жизнь, давило горьким грузом обиды. И даже если её приносило не это место, а что-то другое, что-то, что было так давно, тысячу лет назад… Уныние напоминало и бередило все еще кровоточащие раны. - Ну тогда быстрей одевайся и спускайся завтракать, - мягко улыбнувшись, женщина прикрыла за собой дверь, послышались удаляющиеся шаги. Быстро натянув на себя какую-ту странную одежду (у него никогда не было этих тёмно-синих джинсов, не говоря уж про белую футболку с Бобом), парень решил осмотреться, чтобы, во-первых, понять, где он находится, и, во-вторых, обдумать, как можно сбежать. Фотографии, фотографии, фотографии… На всех – счастливые лица нормальной, здоровой семьи. Вот мужчина, похожий на Микихису, вот женщина - вылитая Кейко, вот двое мальчишек – просто копии друг друга. Всё это слишком похоже на его возможное третье детство, которое комом вставало в горле, поражая своей идиллией и манило, манило. Та жизнь, которую он увидел на фотографиях, была пределом всех мечтаний. Любовь, всепрощение и улыбки. Как же много улыбок… Так много, что хочется оплакивать несбывшуюся мечту. Но, судя по шуму голосов, пора спускаться вниз. Пора надеть глупую маску и понять, что же происходит. Где подвох, господа? *** В такт мерному пиканью прибора на стуле взад-вперёд покачивалась женщина. Синяки под глазами, кое-где четче проступившие морщины, бледные губы и ужасный потерянный взгляд. Нельзя сказать, что она была старой, но среди длинных каштановых волос можно было рассмотреть седые прядки – результат «счастливого» прошлого и ещё более «прекрасного» настоящего. Каждый день она приходит в эту палату и сидит у кровати сына, который вот уже несколько дней находится в коме.