Его мальчик

Он приглядывал за ним с самого начала: за ним и его братом Джеймсом. Но Джеймс рос противным и наглым мальчишкой, Темный помнил, как прядильщика когда-то давно обижали подобные ему, а потому с легкой душой — или что там у него было вместо — в итоге сосредоточил внимание лишь на одном мальчике. Дэвид. Его звали Дэвид, и он жил с матерью рядом с Зачарованным лесом, с деревьев которого Темный, удобно устроившись на ветке, наблюдал за своим питомцем, ничуть не испытывая угрызений совести по поводу того, что разделил близнецов: в конце концов, все для дела. Поначалу это было скучновато: Дэвид был мал, довольно неуклюж и часто падал, однако имел склонность к проявлению самостоятельности и все норовил сбежать в лес от бдительной матери. Темный дрыгал ножкой и хихикал, грызя засахаренные орехи. Мешать Дэвиду познавать мир в его планы не входило. Он намеревался лишь вырастить мальчишку до необходимых лет, а затем провернуть гениальный план, который, увы, растягивался во времени все больше и больше. Что ж, Темный умел быть терпеливым. В его ситуации ничего другого не оставалось. Малыш Дэвид ничего не знал о своем тайном наблюдателе, хотя иногда Темному казалось, что ребенок смотрит прямо на него. Конечно, он просто глядел в сторону леса, но Темный — на всякий случай — накидывал на голову плащ, сливаясь с листвой. Он отлично знал, как визгливы бывают чужие дети, а уж их матери — и подавно. Темный намеревался держаться на расстоянии до последнего, потом же все будет зависеть от самого Дэвида. Паренек не казался Темному сильно сообразительным, возможно, потребуется вмешаться. Темный вздыхал, больше кокетничая сам с собой, чем в самом деле не радуясь предстоящему: вмешиваться в чужие жизни он любил. Такая сладкая, сладкая, сладкая месть. Итак, Дэвид рос, Темный следил за ним своими совиными глазами, а Зачарованный лес становился все более дремучим. Где-то там, за горами, продолжалась война с ограми, Темному было слегка любопытно, кто же первым догадается призвать его на помощь, потому что сам он ее предлагать не собирался. Кроме того, о войне, длящейся вот уже без малого пару сотен лет, у него сохранились дурные воспоминания, так что стоит подумать, а помогать ли кому-то вообще. Подросток из Дэвида получился долговязый и неуклюжий. Он запинался о собственные ноги, ронял и разбивал вещи, за что частенько получал затрещины от отца, и последнее отчего-то не слишком нравилось Темному. В конце концов, Дэвид отчасти принадлежал и ему, с чего это какой-то деревенский мужик, любящий напиваться, распускает руки? Темный себе не признавался, но отец Дэвида напоминал ему Малкольма. Может быть, именно поэтому Дэвид однажды вернулся домой с ярмарки, а отца и след простыл. Мать, конечно, рыдала и воздевала руки к небу, но и Дэвид, и Темный были одинаково невозмутимы. Вот только, наверное, по разным причинам. Время шло, Темный больше не рассиживался на ветках, а подобрался поближе, продолжая, впрочем, сливаться с обстановкой. С возрастом Дэвид стал ему более интересен, может быть, оттого, что и сам Дэвид начал заниматься чем-то, кроме выпаса овец и мытья посуды в качестве помощи матери. Пару раз Дэвид ходил на сеновал с девушками из ближайшей деревни, и Темный не отказал себе в удовольствии проследить за ним. Да и, к тому же, ему надо было убедиться, что Дэвид ни в кого не влюбится раньше времени: сложно будет, знаете ли, отвадить от него приставучих селянок, уж с их настырностью Темный был знаком не понаслышке. К счастью, ни одна из девушек Дэвида особо не впечатлила, хотя он и показал им себя с лучшей стороны. Темный важно кивал, подсматривая, будто сам научил Дэвида делать все то, что он делал — и ведь хорошо делал! Темный даже приглядел для себя пару моментов: а ну как найдется с кем опробовать! Темный раскрылся перед Дэвидом случайно. В планы его входило еще пару лет попритворяться камнем рядом с домом паренька, однако на камень наступили, и довольно болезненно. — Кто здесь? — испуганно крикнул Дэвид, когда услышал тяжелый вздох. — У меня есть нож! В ответ ему раздалось неучтивое хихиканье. — Ты не поверишь, но у меня тоже есть нож, — сообщило серо-зеленое существо, похожее на человека, выползая из травы, словно туман. — Или даже два, я никак не вспомню… Существо хихикнуло еще раз и, выудив невесть откуда два ножа, принялось ими умело жонглировать. Темный никогда бы не выдал себя ни вздохом, ни вскриком, если бы ему не захотелось. Но восемнадцать лет — достаточный срок для молчания. Раз уж так сложилось, что Дэвид сам не обошел его стороной в этот день… — Кто ты? — Дэвид пытался храбриться. Матушка рассказывала ему иногда про лесных чудищ, но это он встретил не в лесу, а прямо рядом с домом. Существо прекратило забавляться с ножами, выкинуло их куда-то и учтиво склонилось в поклоне. — Мое имя Румпельштильцхен, — раскатал он по языку первую букву своего имени. — И я — твоя фея-крестная! Он игриво передернул плечами и, щелкнув пальцами, продемонстрировал изумленному Дэвиду искрящуюся волшебную палочку. — Ну что, мальчик? — деловито осведомился Румпельштильцхен. — Ты хочешь поехать на бал? Дэвид застыл, как истукан. — Бал? .. То, что существо — явно мужского пола — оказалось феей, его, кажется, не смутило. — Бал, бал, — повторил Румпельштильцхен, потом наигранно закатил глаза. – Ах, я спутал! Совсем спутал! Это же не твой счастливый конец! Ему доставляло невыразимое удовольствие играть с Дэвидом. Подумать только, раньше он думал, что не станет говорить с ним до самого последнего дня! Но ведь можно так славно позабавиться! Румпельштильцхен скучал, конечно. Всемогущество имеет свои плюсы, но без минусов никуда. Его замок был пылен и пуст, его угодья поросли беленой и хвощом, его единственным занятием в последнее время было наблюдение за Дэвидом. Что уж теперь, не падать же обратно в траву и не притворяться букашкой на камне. Дэвид перестал вздрагивать от вида Темного на третий день, а до того Румпельштильцхен не отказывал себе в удовольствии и неожиданно появлялся перед носом своего подопечного, всякий раз довольно хлопая в ладоши: давно, давно он так не веселился! Может быть, стоит пойти и попугать парочку крестьян? Или даже целую деревню? Нет, такого удовольствия он не получит, ведь все дело именно в Дэвиде. Только в нем одном. На второй месяц их знакомства Дэвид начал задавать вопросы, и Темный приободрился: не все потеряно! Признаться, ему уже стало казаться, что Дэвид настолько инертен, что не справится с возложенной на него миссией. Темный даже наведался к Джеймсу в замок, однако тот все еще был нагл и непроходимо самодоволен — Темный, безусловно, ценил эти качества, но только в себе самом. В остальных они его раздражали, и не было никакого смысла уделять внимание тем, кто раздражал. Дэвид, напротив, был робок и стеснителен, а также, к удивлению Темного, любознателен, просто не демонстрировал эту любознательность направо и налево, объяснив это тем, что не привык с кем-то говорить на интересующие его темы. Его матушка, женщина добрейшей души и не очень далекого ума, мечтала когда-то, конечно, вырастить из сына принца, но давно уже распрощалась с этой мечтой и лишь просила сына поскорее жениться и завести детей, чтобы она успела понянчить внуков. — А я не могу на первой попавшейся жениться, понимаете? — изливал душу Дэвид, грызя травинку за травинкой. Румпельштильцхен кивал и думал, что и правильно, куда ж ему жениться, ему еще надо свою истинную любовь встретить, а вот уж потом можно и детей. Даже нужно, потому что на них тоже планы уже имелись. Планов у Темного, в принципе, было очень много. И даже запасных ходов — на всякий случай, разумеется. В конце концов, ждать, пока Дэвид вырастет, и не строить на его счет никаких размышлений — это было бы очень глупо. И очень тоскливо. Время снова понеслось вперед, Румпельштильцхен принялся исправно приходить к Дэвиду уже без своего плаща-невидимки и как-то так понял вдруг, что не хочется ему его отпускать. И не просто к его единственной и настоящей любви, а в принципе. Поначалу Румпельштильцхен играл с мыслью о том, что Дэвид стал ему вторым сыном — с кем еще он так нянчился после исчезновения Белфайера? Ни с кем, вот его нерастраченная отцовская нежность и перекинулась на того, кто оказался под рукой. Что же, так вероятно, было лучше всего: уж о своей собственности Румпельштильцхен позаботился бы отменно. И чувство непонятной привязанности, возникшее будто ниоткуда, слишком хорошо вписалось в картину нового мира. Румпельштильцхену очень понравилась эта идея, и нравилась она ему ровно до того момента, как однажды среди ночи он проснулся весь в испарине, потому что ему приснился Дэвид. И не просто Дэвид, а голый Дэвид. Голый Дэвид, тянущий к нему руку. Румпельштильцхен мог довольно долгое время обходиться без сна, его организм не уставал слишком сильно, а мозг продолжал исправно работать. Однако привычка — вторая натура, и Румпельштильцхену было проще потратить пару часов на сон вместо того, чтобы гадать, чем занять себя ночью. Все зелья им уже были переделаны, все книжки перечитаны, все доступные миры осмотрены. С людьми он, конечно, играть продолжал, но и это занятие все чаще вызывало у него только зевоту. Ожидание проклятия, которое зрело и наливалось цветом, продолжалось вот уже сотню лет, и с ним все еще нечего было сделать. Румпельштильцхен снова заскучал, а скучающий Румпельштильцхен – это, надо сказать, мало хорошего. Вот только в этот раз, кажется, скука не обещала ничего хорошего только ему одному. Темный не интересовался сексом. Или женщинами. Все это, вместе взятое, ему с успехом заменяла магия, и его такое положение дел вполне устраивало — по крайней мере, теперь. С женщинами у него не получалось — что Мила, что Кора, что кое-кто еще: все они пытались выгрызть у него сердце и потом накормить теми ошметками, что остались. Наверное, стоило задуматься, почему же его тянет только к таким женщинам, однако Темный предпочел просто завязать с интимной стороной своей жизни. Разве возможность пару раз сунуть в женщину свой член стоит всей этой возни? При желании Темный мог прийти в ночи к любой, вот только не видел в том смысла. Магия давала ему столько же удовольствия, сколько плотская возня. А если нет разницы — зачем расплачиваться своими временем и нервами? Сны Темному снились редко: он умел сделать так, чтобы не видеть их. Во снах к нему приходил Бей, а это было слишком больно. Но в последний раз заклинание отчего-то не сработало, и Темный заполучил в своем сне голого Дэвида. Следующие несколько месяцев он старался не спать, однако при взгляде на Дэвида настоящего, а не сплетенного из иллюзий, в голове моментально возникал постыдный образ. Постыдно было, впрочем, лишь испытывать желание увидеть наготу Дэвида в реальности, да и то, скорее, по старой привычке: чего стыдиться демону? Румпельштильцхен закатывал глаза и убеждал себя, что и так видел Дэвида — пару раз, на сеновале, да, — однако убеждения мало помогали. Что-то человеческое шевелилось в кожаных штанах Румпельштильцхена и мешало при ходьбе. Даже то, что Дэвид был мужчиной, не останавливало: Темный не держал это за большую разницу, в конце концов, внутренности у всех одинаковые, уж ему ли не знать. Дэвид ничего не замечал. Или делал вид, что не замечает, во всяком случае, с его стороны никаких реакций не возникало, хотя Румпельштильцхен и ловил себя иногда на том, что касается его многозначительно или говорит что-то двусмысленное, словно ждет, что Дэвид ответит. Дэвид же только улыбался, а уж улыбка у него была совершенно очаровательная и так подходила к светлым кудрям. Румпельштильцхен кусал губы и становился раздражительным. Немного успокаивало то, что Дэвид с момента их знакомства не сходил на свидание ни с одной девушкой. — Твоя матушка сошла бы с ума, узнав, с кем ты проводишь вечера, — хихикал Румпельштильцхен и дергал плечом. Дэвид махал рукой. — Она бы поняла. Румпельштильцхену очень хотелось спросить, что именно она бы поняла, но он не спрашивал. Какая разница? Скоро придет время Дэвиду сменить брата и надеть рыцарские доспехи, а там недалеко и до того момента, как прекрасная юная дева встретится ему на пути, и черное проклятие наконец-то выползет из того болота, в котором ныне медленно тухнет. Румпельштильцхен уже приготовил все баночки, все скляночки и даже немного поиграл с Белоснежкой — девицей, настроившей против себя саму Злую Королеву. Что ж, Румпельштильцхен немного подергал за ниточки всех, пусть они этого и не почувствовали. Зачем же ему сейчас портить все то, к чему он столь долго шел? Никакого смысла! Один его мальчик вырос, чтобы Румпельштильцхен смог найти другого своего мальчика. Такая презанятная ирония! Джеймс, как ему и было положено, погиб на рыцарском поединке, Румпельштильцхен, обронив слезу радости, заключил сделку с королем Георгом и самолично явился к Дэвиду, дабы озвучить ему благую весть. Дэвид сопротивлялся, как мог, однако все уже было предрешено за него. Румпельштильцхен доставил его во дворец и скрылся среди теней, поджидая, когда коварный план его войдет в заключительную фазу. Дэвид должен был встретить свою настоящую любовь во время поездки за принцессой Эбигейл. Или на обратном пути? Румпельштильцхен досадливо поморщился и махнул морщинистой рукой. Какая, в самом деле, разница? Это должно случиться — и точка! Он прошелся вдоль книжных полок, упиравшихся в потолок, скользнул задумчивым взглядом по корешкам с названиями книг, пошлепал губами, будто собираясь поговорить сам с собой, и раздраженно всплеснул руками.Вчера, во сне, Дэвид снова приходил к нему. На этот раз одетый, что, впрочем, сильно ситуацию не изменило. И вот теперь Румпельштильцхен предавался тем размышлениям, что не должны были бы его тревожить. Он знал, что потеряет Дэвида в момент, когда тот встретится взглядом со своей суженой: Дэвид непременно увлечется столь сильно, что и думать забудет про Темного, а может быть, и возненавидит его, когда узнает всю правду. Это была бы не такая уж большая потеря, не желай Румпельштильцхен оставить Дэвида при себе. Немного несвоевременное желание, что есть, то есть. Но теперь уже не отделаться от него, не переключиться. Румпельштильцхен прикрыл глаза, остановившись у окна, за которым падал с неба вязкий серый свет. Дэвид должен был стать его игрушкой, как и все остальные. В какой момент это перестало являться единственной истиной? Может, не стоило посвящать мальчишке столько времени? Румпельштильцхен попробовал поразмыслить на тему того, чем он мог бы заняться, не следя за Дэвидом, и ничего не придумал. Как ни крути, а время следовало убить все равно, и он избрал лучший способ. По крайней мере, ему так казалось. Что-то жгло в солнечном сплетении, Румпельштильцхен поежился и даже покашлял, стремясь избавиться от неприятных ощущений. Тогда он повнимательнее прислушался и понял: кто-то думает о нем. О, кое в чем простолюдины не ошиблись: Темный действительно умел слушать не только ветер, но и чужие мысли. Не все, конечно, это было бы слишком утомительно. Но определенные — однозначно. Дэвид. Он думал о Румпельштильцхене, и эти мысли были… Румпельштильцхен нервно хихикнул и невольно поежился. Пошловаты. Да что уж там: они были откровенно неприличными. Румпельштильцхен никогда бы не подумал, что его Дэвид — его Дэвид? — способен на такое. Если бы щеки Темного еще помнили, как краснеть, они бы обязательно покраснели. Но они лишь слегка позеленели, буквально на мгновение, отделившее Румпельштильцхена от того, чтобы перенестись в замок, в котором теперь жил Дэвид. — Так-так, — погрозил Румпельштильцхен указательным пальцем Дэвиду, испуганно прикрывшемуся одеялом. — Что это ты тут делаешь? Он был доволен собой, очутившись в покоях принца как нельзя более вовремя. Вопрос оказался лишним, потому что одеяло выдало Дэвида тут же, встопорщившись в нужном месте. Темный невольно облизнул губы. О. Дэвид действительно так сильно думал о нем. Совиные желтые глаза блеснули огоньком похоти: и демонам бывает не чуждо кое-что человеческое, тем более что оно весьма приятно. — Румпельштильцхен, — голос Дэвида прозвучал сдавленно. — Я не ждал тебя. Он дернул рукой, словно собирался прикрыться еще и ею, но было поздно. Ах, как поздно! — Я вижу, вижу, — пропел Румпельштильцхен, делая аккуратный шажок к кровати. — Велишь мне уйти? Он скривился в усмешке и склонил голову к плечу, продолжая разглядывать смущенного Дэвида. А мальчик-то вырос. Его мальчик. Это была какая-то очень собственническая и очень приятная мысль. Можно сделать с этим мальчиком все что угодно. И, что важно, мальчик не будет против. Когда мальчик успел все понять? В покоях принца было сумрачно, горела лишь пара свечей, да и та больше чадила. Запах дыма щекотал ноздри, Румпельштильцхен, недолго думая, разбавил его ароматом лаванды. Дэвид, почувствовав, дернул носом. — Что ты делаешь? — он все еще надеялся, что одеяло защищает его. Румпельштильцхен подобрался к кровати и сел на край, словно невзначай положив руку Дэвиду на колено. — Только то, что хочу. Колено дрогнуло. Дэвид выглядел удивленным, но не испуганным. Тогда Румпельштильцхен наклонился к самому его лицу, видя свое безобразное отражение в светлых глазах. — А чего хочешь ты? Он был уверен, что Дэвид не мог воспылать к нему любовью. Не мог прельститься внешним видом или славным характером. Дэвид мог лишь восхититься силой и могуществом, привязаться за долгие годы к неизменному спутнику, и это Румпельштильцхена вполне устраивало. В конце концов, ему не нужна была вечная любовь. Не в этом смысле. Одна из свечей неожиданно погасла. Нужно было лишь прищелкнуть пальцами, что сорвать надоевшее одеяло и избавиться от одежды: Румпельштильцхен не хотел, чтобы Дэвид передумал, увидев Темного без покровов. Оставшись нагим, Румпельштильцхен прищурился и с удовольствием проскользнул рукой, что все еще лежала на бедре Дэвида, чуток повыше, гадая, когда же его оттолкнут. Не оттолкнули, и тогда Румпельштильцхен с интересом пощекотал пальцами чуть поджавшуюся мошонку Дэвида, бесстыдно разглядывая крепкий член, давно стоящий торчком. Его собственный член пока что был напряжен лишь наполовину. — Х-хватит, — выдохнул Дэвид. Лоб его покрылся испариной, грудь учащенно вздымалась и опускалась, а руки вцепились в простыню так сильно, что костяшки побелели. — В самом деле? — хитро посмотрел на него Румпельштильцхен, не прекращая щекотать. — Смотри-ка, как неудобно получилось: мы оба без одежды, потому что я застал тебя за интереснейшим занятием, во время которого — ах-ах! — ты думал обо мне. И не отрицай, мальчик, ложь сейчас не в твоих интересах. Рука Румпельштильцхена двинулась выше, ладонь скользнула по упругому члену, слегка оттянула его и отпустила, дав возможность немного покачаться из стороны в сторону. Живот Дэвида почти болезненно поджался. Румпельштильцхен довольно хихикнул. Как славно все сложилось! Он бы не стал тратить время на свои сны, в конце концов однажды они перестали бы ему сниться, но Дэвид сам призвал его. Разве можно от такого отказаться? Румпельштильцхен облизнул губы, планируя, что станет делать дальше, но Дэвид вдруг спутал все его карты: удали и силы в молодом теле оказалось достаточно, чтобы опрокинуть Темного на себя, а затем, перекатившись вместе с ним по широкой постели, оказаться сверху. О, если бы Румпельштильцхен не захотел — Дэвид никогда не сумел бы проделать это. Он даже не сдвинул бы его с места. Но Румпельштильцхен любил играть, а разве секс — не лучшая из всех игр? Дэвид был горячим, напряженным и слегка дрожал, придавливая Румпельштильцхена к кровати. Глаза его подернулись возбуждением, отражение в них почти не просматривалось. Румпельштильцхен слегка изогнулся и прижался своим, уже достаточно напряженным, членом к животу Дэвида. Ах, какое сладкое чувство перетряхнуло его с ног до головы! Какая немыслимая истома завладела чреслами! Что же, возможно, он был глуп, отказываясь от всего этого. Румпельштильцхен потерся о Дэвида, с удовольствием ощущая, как тот трется о него в ответ. — Что же ты станешь делать теперь, Дэвид? — прошептал он игриво и раскинул руки, давая Дэвиду полную свободу действий. Его славный мальчик имел лишь сельских девок, сообразит ли он, что предпринять теперь? Направить его по верному пути или испытать массу ощущений на всех неверных направлениях? Темному нравилось все то, что сейчас происходило с ним. Желания его были порочны, он знал, что совратил Дэвида, и это было прекрасно. Что может быть чудеснее кого-то, рухнувшего в бездну желаний, уступившего им свою душу? Иногда Темный думал, что стоило бы коллекционировать их — души, конечно, а не людей. Вот только что он стал бы делать с ними? Совершенно неходовой товар! Владеть телами — иное. Но, конечно же, вместе с душой. Дэвид, чуть помедлив, приподнялся и уселся на бедра Румпельштильцхена. Их члены прижались друг к другу и едва ли не сплелись, как змеи: Темный мог бы это устроить без труда, но, пожалуй, для таких забав было рановато. Лицо Дэвида выражало абсолютную решимость, брови были чуть сдвинуты, а взгляд устремлен на пах Румпельштильцхена, где чешуйки становились мельче и светлее, практически превращаясь в прежнюю, человеческую кожу. Член у Румпельштильцхена тоже был вполне себе обычный: не большой и не маленький, с крупной красной головкой. И — ни одной чешуйки. Дэвид несмело коснулся его ладонью, растер большим пальцем каплю смазки, выступившую из узкого отверстия. Румпельштильцхен содрогнулся, подумав, что Дэвид обязательно должен что-нибудь сказать. Дэвид всегда говорил, даже больше, чем его фея-крестная. Иногда Румпельштильцхену казалось, что Дэвид стремится выговориться за все те годы, что его никто не слушал. — Я не буду тебя целовать, — прошептал Дэвид, не сводя взгляд со своей руки, пальцами обвившейся вокруг чужого члена, и Румпельштильцхен засмеялся, позволяя себе немного погадать, не будет ли он целовать его в губы или же куда-то еще. Зато Дэвид поцеловал его в живот и сказал, что чешуя слишком странно ложится на язык. Румпельштильцхен наколдовал много смазки, планируя опрокинуть Дэвида на спину, но Дэвид первым растер пахучую и скользкую жидкость по своему члену, а потом растерянно замер, не зная, как подступиться к Румпельштильцхену. — Что же ты? — насмешливо поинтересовался тот, хотя внутри все горело и дрожало от нетерпения. — Застеснялся? Ему было почти интересно, откуда Дэвид знает, как это происходит между мужчинами. С другой стороны — велика ли наука? Сзади все одинаковы. Дэвид не стеснялся, вот только делал все медленно, чем еще больше распалял желание Румпельштильцхена. Лишенный в течение стольких лет плотских ласк, Румпельштильцхен лишь усилием воли заставлял себя лежать достаточно неподвижно для того, чтобы Дэвид продолжал входить в него — такого узкого, такого неразработанного. О, у Румпельштильцхена никогда не было мужчин вот так. Он всегда был сверху, потому что он — демон, он — сила, он — ведущий. И как же сладко было осознать, что и в иной роли можно получать наслаждение. Дэвиду он мог позволить. Но только Дэвиду. Румпельштильцхену не было больно, ни капли: зачем же ему магия, если ею не пользоваться? И зачем секс, если не получать от него удовольствия? Наколдовать так, чтобы Дэвид при каждом движении задевал внутри некую точку, отзывающуюся возбужденным эхом по всему телу, не составило труда, и теперь следовало лишь качаться на волнах наслаждения столько, сколько захочется. Дэвид осторожно вдвинулся чуть глубже, одной рукой схватился за член Румпельштильцхена и провел по нему ладонью — вверх-вниз, вверх-вниз. Взгляд его был предельно внимательным и вопросительным. Он словно ждал, что его остановят, и одновременно не хотел этого. Очень сильно не хотел. — Откуда, — все же спросил Румпельштильцхен с придыханием и обхватил ногами бедра Дэвида, кусающего губы, — ты набрался всего этого? Я тебя такому не учил. Он широко улыбался, умело контролируя все свои конвульсии, все свои стоны, все свои подмахивания, от которых было так трудно удержаться, и смотрел на Дэвида, едва ли не закатывающего глаза от удовольствия. О, неужели сладкий мальчик тоже хотел его так сильно, что готов был кончить, едва начав? Румпельштильцхена пробила крупная дрожь, он сжался вокруг члена Дэвида, заставив того вскрикнуть и резко дернуться. — Тише, тише, мой мальчик, — пробормотал Румпельштильцхен и уколол Дэвида в загривок, выпустив немного призрачного яда на острый ноготь указательного пальца. — Нам разве есть куда спешить? Он планировал долго наслаждаться этой ночью. Очень долго. Дэвид не подвел: зелье, пущенное в сердце, сдержало его молодость на достаточный срок, позволивший Румпельштильцхену разогреться настолько, что жидкость, заменяющая ему кровь, разлилась по венам пульсирующей лавой, а набухшие жилы крепко оплели член, ноющий от невозможности разрядиться: Румпельштильцхену нравилось доводить себя до края, а потом останавливаться и сжимать, сжимать Дэвида, наблюдая за его сладкими судорогами. Ногтями Румпельштильцхен царапал покрасневшую грудь Дэвида, зубами кусал его за плечи, а пятками нажимал на ягодицы, заставляя проникать сильнее, глубже, резче. Находилось какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы лежать вот так, как женщина, и пускать в себя молодой член, доставляющий столько наслаждения. Румпельштильцхен не закрывал глаза и смотрел на Дэвида, жадно впитывал все его стоны, ладонями водил по напряженным мускулам рук и бедер и хохотал в восторге, что сорвал цветок до того, как он распустился для настоящей любви. Будущее совсем не волновало его сейчас, и когда он кончил, то магия облепила Дэвида, расползлась по телу, заглянула во все отверстия на теле и заставила кончить тоже — бурно и обильно. Дэвид содрогался в оргазме достаточно долго, и Румпельштильцхен, немного брезгливо вытирая простыней живот, на котором осталось его и чужое семя, с удовлетворением думал, что теперь, даже при всем желании, Дэвид не сумеет его забыть. Он оставил самозваного принца приходить в себя, а сам исчез, планируя довести до конца начатое. Румпельштильцхен полагал, что одного раза ему хватит, чтобы оставить свои мысли о Дэвиде в прошлом: он ведь получил, что хотел, не так ли? Но нет. Нет. Все уже было совсем не так, как раньше, и Дэвид без помех промчался по лесу, не остановленный ловушкой Белоснежки. — Прости, дорогуша, — пробормотал Румпельштильцхен на ухо девушке, которой зажимал рот. — Не в этот раз. Он посмотрел вслед пыльному шлейфу, оставленному королевской каретой. Возможно, стоит свернуть Белоснежке шею. Для надежности. И отдать голову Королеве, даже не потребовав вознаграждения. — Ты убил ее? Спустя много-много лет, совсем не в том времени и уж совершенно не в том пространстве, Голд, которого когда-то звали Румпельштильцхен, и Дэвид, который вернул себе свое имя, неспешно прогуливались по аллее парка, держа при себе свои руки и желания. Проклятие, наложенное Злой Королевой, спало, и Голд, столько лет ходивший в больницу к спящему полумертвым сном Дэвиду, наконец получил возможность снова заговорить с ним. Им пришлось провести почти год бок о бок друг с другом, не умея распознать всего того, что они испытывали по-настоящему. Да и сейчас все было слишком сложно, хоть и не сложнее самой жизни. — Ты убил ее? — с нажимом повторил Дэвид, только что узнавший всю историю — от начала и до конца, потому что скрывать дальше не было смысла. Пусть лучше так, чем если бы ему рассказал кто-то другой. Голд дернул плечом. — Я собирался, — нехотя признал он, глядя прямо перед собой и опираясь на трость: нога болела, а магии не хватало, чтобы исцелиться. — Было бы неразумным оставлять ее в живых. Он мог бы не говорить. Мог бы оставить часть истории при себе, но ему хотелось быть честным. Возможно, впервые в жизни. Дэвид загородил ему дорогу и воскликнул: — Жива она или нет, в конце-то концов? Голд скривился. — Тебя слишком волнует состояние ее здоровья, дорогой принц. Он заметил, что Дэвид сжал кулаки, и вздохнул. — Она жива, можешь больше не волноваться. Ее жизнь сложилась счастливо. Быть может, даже счастливее, чем должна была. Его добрый, честный Дэвид, переживающий за всех вокруг. Голд солгал. Счастливее Белоснежка не стала. Но и от рук Регины не погибла. Где-то здесь, в Сторибруке, она нашла своих гномов. И – все. Ее счастливый конец оказался довольно скучным. Что ж, бывает и так. Зато она осталась в живых. Дэвид кивнул, разжал кулаки и снова пошел рядом с Голдом. Они преодолели почти всю аллею прежде, чем он снова заговорил: — Ты сказал, что тебе была нужна квинтэссенция настоящей любви. Как же ты получил ее, если мы с Белоснежкой не встретились? В этом был весь Дэвид: он даже не предположил, что мог оказаться не единственной в Зачарованном лесу половинкой настоящей любви. Голд искоса взглянул на своего мальчика, оставшегося слишком светлым для таких темных размышлений. — Ты же не думал, — сказал он с кривой усмешкой Дэвиду, — что у меня не было запасного плана? Темный разыскал Золушку и ее принца, и их любовь тоже оказалась настоящей, вот чудеса! Должно быть, если бы потребовалось, он бы еще много кого сумел найти. Дэвид вновь остановился, какое-то время смотрел на Голда, не моргая, потом выпалил: — Старый интриган! Голд удивленно засмеялся. — Почему старый? Странно, что это его так задело, ведь он действительно не так уж и молод. Но что такое сорок в этом мире? Это там, в Зачарованном лесу, он готовился сойти в могилу в пятьдесят — быть может, оттого он и уцепился так за предложенную вечность, —, но здесь иные стандарты. Дэвид прищурился и скрестил руки на груди. — Значит, то, что ты интриган, тебя не зацепило? — на губах его виднелась хитрая усмешка. — О, это совершенная правда, — с удовлетворением кивнул Голд, стукнул тростью о землю и широко улыбнулся. Затем спросил с неохотой: — Ты не жалеешь? Он почти жалел. Ему стоило промолчать — и все-таки сделать то, что было задумано изначально. С другой стороны, искать Бея одному было бы не так уж здорово. — О чем? — удивился Дэвид, и его удивление оказалось совершенно неподдельным. Голд ощутил неловкость, словно ему нужно было разъяснять очень щекотливый момент маленькому ребенку. Впрочем, в чем-то оно так и было. — Я лишил тебя настоящей любви. В этом трудно было признаться, но в Голде осталось слишком мало от пляшущего на чужих костях демона, который бы сейчас знатно повеселился. Возможно, что Голд и не совершил бы всего того, что в свое время сотворил Румпельштильцхен, однако тогда все пошло бы совсем по-другому. Может быть, Голд сейчас был бы с той девушкой, Белль, которую он однажды забрал себе в услужение, а потом выгнал за слишком смелые взгляды. А может быть, и проклятия никакого бы не было, кто знает. Дэвид покачал головой. — О чем не знаешь — не жалеешь, — неожиданно мудро отозвался он. Потом усмехнулся. — Кто знает, может быть, ты — моя настоящая любовь. Взгляд его был очень теплым. Голд позволил себе усмехнуться тоже, хотя внутри у него все перевернулось, а сердце забилось быстрее. Слишком смелые слова, слишком смелые фантазии. Заслужил ли он их? Всем ли злодеям дается второй шанс? Регина верит, что да. — Что же, — Голд разомкнул сухие губы, — полагаю, это стоит проверить. Есть теория, как именно? Дэвид склонился к нему, солнце скользнуло по его соломенным волосам. Теплая ладонь легла на щеку. — У меня множество теорий. С какой ты хочешь начать?